На следующее утро за завтраком разговор зашел о достоинствах мин и связанных с ними опасностях. Многие офицеры горячо защищали мнение, что мины должны перевозиться и сохраняться непременно в разобранном виде, подвергаясь сборке лишь перед самым употреблением в дело. Этот вопрос очень важен и его следует обсудить очень серьезно, хотя, конечно, при такой системе надо очень тщательно обучить команду, чтобы отдельные части мин собирались настолько быстро, чтобы постановка их производилась без малейшего замедления. Во время общего оживленного спора у меня мелькнула мысль, что ведь это разрушительное оружие с успехом может употребляться против подводных атак, и я ни на минуту не сомневаюсь, что, с введением подводных лодок во флоты всего мира, мина явится наиболее действительным средством обороны.
Приготовленное мне к завтраку особое блюдо так пришлось мне по вкусу, что я чувствовал потребность выразить повару свою благодарность каким-нибудь осязательным образом. На мое предположение угостить его стаканом саке мне ответили, что это совершенно противно морским правилам. Никому не разрешается угощать матросов напитками без особого разрешения, получить которое так же трудно, как и добиться повышения по службе.
Рокот бомбардировки продолжался изо дня в день. Русские обыкновенно открывали огонь после завтрака, поддерживая его до 4-х часов пополудни. Затем наступало затишье. В 9 часов вечера огонь возобновлялся, совершенно прекращаясь после полуночи. Эти методические привычки русских артиллеристов очень забавляли японцев.
Работы в гавани производились с величайшей правильностью. Паровые баркасы буксировали целые вереницы джонок с кули, перевозя их в Кию-ю-тон, маленький городок за 10 миль от Дальнего. Там шла постройка складов, дорог и пристани для новой базы. Иногда мимо нас проходил транспорт или госпитальное судно, перевозившее на родину больных и раненых солдат с театра войны.
Раз вечером, уже в сумерки, капитан предложил мне отправиться ловить рыбу со шлюпки, стоящей за кормой. Взятые рыболовные принадлежности были очень несложны: большой крючок на короткой лесе и несколько мелких рыбок для насаживания на удочку. Эта мелюзга кишела вокруг корабля, стараясь избегнуть беспрерывных нападений меч-рыбы и легко зачерпывалась сачком. Наш улов был очень обилен: поймали не менее двадцати крупных рыб; у многих были откушены хвосты их более прожорливыми собратьями. Вкус этой рыбы нельзя назвать приятным, хотя китайцы ее очень любят, но по определению одного из моих японских друзей «китаец наполовину свинья, наполовину обезьяна и вообще, животное всеядное».
Однажды мы высадили на берег отряд матросов. Обмундирование их несколько отличается от принятого в британском флоте. Шерстяное одеяло у них носится на левом плече. Пищевые рационы находятся не в ранце, а в длинном мешке, перекинутом в виде перевязи через правое плечо. Сшит он из синей парусины и носит техническое название «скатерти для завтрака» (Бенто фукуро). Фляжка с водой, портупея, лядунка носятся по английскому способу. Выступая навстречу неприятелю, матросы были в возбужденно-радостном настроении, но я невольно задумался над вопросом, сколько из них вернется назад невредимыми?
При вторичном посещении Дальнего я решил осмотреть его самым основательным образом. Пройдя через адмиралтейство, мы пересекли рельсы и направились в китайский город. Там, как и во всех китайских городах, улицы были очень узкие, грязные и на них вечно толпилась масса народа. Перед низенькими лавочками, тянувшимися по главной улице, были выстроены длинные ряды балаганов из бамбука и парусины. В них продавались овощи, плоды и съестные припасы возмутительно неопрятного вида, но судя по довольным лицам хозяев, торговля их процветала. Китайский театр выглядел таким грязным, что я не решился привести в исполнение свое намерение его посетить и предпочел прогулку по предместьям. Дорога была запружена множеством двухколесных повозок, везших припасы в город. В таратайку обыкновенно запрягали лошадь или мула, привязывая корову или осла сбоку.
Русские проложили в Дальнем хорошие дороги и великолепные бульвары. Шедший в западном направлении был обсажен деревьями и примыкал к прекрасному обширному ботаническому саду, обнесенному низкой стеной. Мы вошли через пролом, бывший на месте ворот. Турникеты и контора сада разрушены, главная широкая дорога заросла травой, рассаженные для украшения кусты и деревья заглушены сорными травами. Был сезон фруктов; на многих деревьях еще висели груши, несмотря на старательное поедание их китайской детворой. В помещении медведей находились два прекрасных экземпляра, доставленных с Гималаев; в клетке рядом был великолепный бенгальский тигр, сытый и лоснившийся. Рассказывают, что именно этому зверю раз, в виде особого лакомства, была отдана на съедение японская женщина. Само собою разумеется, что это чистейший вздор.
Сад очарователен. По нему пробегает ручей, питающийся из горных источников. Он кристально чист и прозрачен, хотя в дождливую погоду становится настоящим бурным потоком. На каждом шагу цветы. Цинии, ноготки, иммортели — верх совершенства! В саду, кажется, находятся представители всевозможных видов деревьев. Я заметил между другими растениями смородину с мыса Доброй Надежды. Мы зашли к заведующему садом, в высшей степени интеллигентному человеку, комфортабельно устроившемуся в доме своего русского предшественника. Вероятно, с целью предупреждения снеговой слепоты, стекла дверей и окон красного и зеленого цветов. Я долго разговаривал с заведующим. Он пригласил меня посмотреть кормление зверей, «хотя, — прибавил он, — после вашего великолепного зоологического сада о нашем даже стыдно и упоминать». Мы пошли вместе. Тигру при нас бросили живого кулика; огромный зверь поймал его с теми же ухватками, с какими домашняя кошка ловит воробья. Птичники и другие помещения — в развалинах.
«В скором времени все это будет исправлено и занято, — говорил заведующий. — Если вы возвратитесь на будущий год, наш сад будет в полнейшем порядке». Он питает твердую надежду так развить и улучшить свой сад, чтобы он мог выдержать сравнение с подобными садами всего мира.
Возвращались мы через город, где дома вновь живо напомнили мне лондонские предместья. Знакомые виллы-полуособняки стояли, окруженные отдельными садами. Теперь везде размещались войска; ненужные дома были обращены под склады и магазины, садовые заборы очень пригодились для привязывания лошадей. Городская дума и правительственные места выходили на площадь, в центре которой был разведен сад, с большим вкусом усаженный цветущими растениями. Несмотря на то, что сорные травы все заглушили, нам удалось нарвать прелестный букет.
Снова пройдя через адмиралтейство, мы увидели у пристани несколько водолазных ботов. Это большие сампаны, прикрытые подвижной настилкой из досок, под которой сохраняются различные запасы. Водолазы живут на своих лодках, спят и едят на борту под защитой тентов из циновок, предохраняющих их от непогоды. Около пятидесяти лодок занимались разыскиванием мин. Смотря на водолазов, осторожно вытаскивавших их на поверхность, капитан Такахаши заметил мне: «Они обращаются с минами, как с новорожденными детьми». Но я нашел это вполне в порядке вещей.
Возвратившись на крейсер, мы перенеслись на некоторое время в отдаленные века седой японской древности. Любители из команды, одетые в старинные живописные костюмы, устроили состязание в фехтовальном искусстве. Фехтовались на бамбуковых палках, соответствующих по своей длине сабле с двойной рукояткой. Какой необыкновенный контраст представляли собою люди в этом вооружении из бамбука, одетые в оригинальные костюмы из полотна и шелка рядом с матросами в форменной одежде, которые окружили их тесным кольцом и критически следили за каждым выпадом бойцов!
На следующее утро вся команда ревностно чистила и красила подводную часть крейсера. В японском флоте внимательнейшим образом следят за тем, чтобы корабль никогда не рисковал потерей своей быстроходности и очень часто производят эту работу. Нужно сознаться, что для живущих на судне она крайне неприятна, так как корабль накреняют под углом 15 градусов. Для крена выкачивают водяной балласт с одной стороны, оставляя другую нетронутой; кроме того, спускают шлюпки с одной стороны до воды, а с другой наполняют их водой. Таким образом легко получается желаемый крен.
Наш капитан обращался с командой, как с собственными детьми; по-видимому и они относились к нему, как к заботливому отцу. Вообще, в японском флоте вне службы все офицеры смотрят на матросов, почти как на равных себе, и я убежден, что невозможно привести ни одного случая злоупотребления этой снисходительностью со стороны начальства.
До нас дошло известие, что японским орудиям удалось разбить два русских прожектора в Порт-Артуре. Первый был жертвой счастливого выстрела, но во втором случае орудия были тщательно наведены днем и как только прожектор дал первый луч, 100-фунтовое ядро раздробило вдребезги весь аппарат. Это была чувствительная потеря для русских, потому что у них остались только несколько прожекторов, притом более слабых.
В ожидании сдачи Порт-Артура во флоте все было в полной готовности для немедленного нападения на Владивосток.
Раз к завтраку мне подали коренья тигровой лилии. Плотностью они вроде тертого картофеля; вкус — нечто среднее между печеными яблоками и печеными каштанами.
Меня очень беспокоили москиты, так что пришлось просить ревизора выдать и на мою долю зеленый кисейный полог, такой же, какими матросы закрывали свои койки.
Некоторые причины разрушительного действия японской артиллерии выяснились для меня из интересного разговора с одним из офицеров. Он говорил, что японские бомбы, начиненные порохом «шимоза», действуют гораздо разрушительнее на броню, чем снаряды, употребляемые русскими. Кроме того, следует заметить, что японские комендоры более метко попадают в цель, так как они всегда практикуются исключительно на больших расстояниях от 10.000 до 12.000 ярдов. Зато на этой дистанции они так искусно попадают в цель, что выбранные мишенью огромные скалы разлетаются вдребезги. Огонь по русским кораблям обыкновенно открывался с 10.000 ярдов.