Русские не оценили по достоинству этой ценной стоянки, но японцы сразу поняли ее важное стратегическое значение и постарались захватить ее в самом начале войны. Из этой базы велись все последующие атаки и операции, связанные с попытками закупорить Порт-Артур. За песчаным перешейком находится китайский город, давший свое имя бухте. Огромная гора на заднем плане с поднимающимися к небу огромными клубами дыма, — это Ляотешань, возвышающийся на 1500 футов над уровнем моря.
Неутомимые русские сильно укрепили эту возвышенность и, вооружив форты тяжелыми орудиями большего калибра, обстреливали всякий японский корабль, показывавшийся в сфере их действий. Ближайший выступ, пересекавший откос Ляотешаня, была Золотая Гора. Холмы мешали рассмотреть остальные оборонительные укрепления Порт-Артура. У подножия Золотой Горы находится вход в Порт-Артур, а на противоположной стороне — Тигровый Хвост. На нем русские установили прожектор, всю ночь освещавший поверхность залива своими яркими скользящими лучами. Свет, попадавший в мой иллюминатор, на короткое мгновение заливал стены блеском, оставляя затем каюту еще в большем мраке. Общий характер местности очень походит на залив Бэнтри с его простыми домами, крытыми грубой черепицей и низкими хозяйственными постройками с соломенными крышами. Почти все острова заселены бедными китайскими поселянами. На одном острове, кроме цыплят, единственными представителями домашних животных были осел и черная корова. Маленькие островки могли бы доставлять хороший подножный корм овцам; растущая же там более высокая трава и мелкие поросли собираются китайцами для зимнего корма. Островки эти выглядят истрепанными бурями и ураганами; с наветренной стороны скалы совершенно гладкие и кажутся вытесанными из графита.
Нигде нет ни малейшего признака деревьев. На самом крайнем островке гнездится большая голубиная колония. Вместе со старшим механиком мы посетили эту колонию несколько раз, результатом чего явились прекрасные обеды из голубей с рисом. Адмирал Ямада стоял со своей эскадрой мористее островов, выходя на назначенную позицию с рассветом и возвращаясь с наступлением ночи под прикрытие гостеприимной бухты. Его эскадра была первым звеном блокады. Ближе к крепости, как раз между челюстями залива, крейсировали взад и вперед пять флотилий миноносцев, неутомимо охранявших бухту.
Волны встречавшихся в гавани приливных и отливных течений иногда несли с собой мины, сорвавшиеся с якорей на минных заграждениях, разбросанных при входе в Порт-Артур.
Каждое утро пароход, на обязанности которого лежало вылавливание мин, огромным неводом очищал фарватер, а тралящие пароходики попарно тащили за собой тралы, чтобы найти и уничтожить все мины, которые русские могли набросать на фарватере во время туманных или безлунных ночей. Слышавшиеся днем страшные взрывы свидетельствовали как о прилежной работе этих маленьких суденышек, так и о необходимости их дальнейших трудов. Много раз, во время моего присутствия в Порт-Артуре, мне случалось провожать глазами минное судно, шедшее исполнять свою опасную работу, и много раз я видел только одну возвращавшуюся лодочку с несколькими изувеченными до неузнаваемости матросами. Постановка мин и контр-мин шла беспрерывно. Каждый вечер наши маленькие сторожевые лодки, прикрываясь берегом, осторожно пробирались от одного мысика к другому. Приблизившись к неприятельской гавани, они смело кидались вперед. Не обращая внимания на осыпавший их град русских бомб и гранат, они отважно сбрасывали мины и спешили назад дальше от изменнических лучей прожектора. Иногда эти смельчаки не возвращались совсем.
Миноносец № 67 — это был миноносец 2-го класса, но вид его так был изменен с помощью бамбука и парусины, что издали его легко было принять за первоклассного истребителя. Он состоял третьим номером в 4-м отряде; позиция его в линии блокады находилась как раз против самого входа в порт-артурскую гавань. Командовал миноносцем лейтенант Мияки. Однажды, снявшись с якоря, мы вышли в море внутренним проходом в сопровождении еще трех миноносцев. Дул сильнейший ветер с юго-запада, подвергший серьезному испытанию морские качества нашего маленького судна. Мы сразу направились на рандеву В, находившееся в пределах дальности выстрелов. Один снаряд с вершины Ляотешаня с громким всплеском бухнулся в воду и взорвался на небольшом расстоянии от нас, не причинив нам, однако, никакого вреда. Командующий отрядом отнесся вполне равнодушно к этому деликатному предостережению русских, и мы продолжали крейсировать взад и вперед на указанном месте, поддерживая сообщение попеременно то с третьим, то с пятым отрядом. Третий отряд состоял из больших истребителей, а пятый из миноносцев. Для основательного наслаждения подобной морской прогулкой требуются здоровый желудок и полнейшее отсутствие нервов: то и другое подвергается испытанию до крайних пределов человеческих сил. Страшная качка заставляет миноносец усиленно и безостановочно подпрыгивать и затем нырять в волны; на нервы же убийственно действует сознание, что в любой момент можно наткнуться на русскую мину. Только за несколько времени перед этим у одного истребителя второй флотилии оторвало всю кормовую часть на 30 футов длины, хотя, по странной случайности, решительно никто не пострадал. Двое из офицеров находились в это время в кают-компании и их спасение положительно граничит с чудесным. Благодаря водонепроницаемым отделениям миноносец не затонул и был тотчас же отведен в гавань на буксире миноносца, бывшего с ним в паре. Предполагали, что причиной взрыва была сильнейшая качка, при которой судно, опустившись на волнах, дотронулось до мины винтом.
Около пяти часов вечера мы с Мияки спустились в крошечную кают-компанию ужинать. Все находившееся в каюте, не исключая и нас самих, находилось в безостановочном движении. Нашему вестовому удалось нам достать большой чайник чаю и жестянку сухарей. Прибавив к этому ветчину и яичницу, хорошо состряпанную самим Мияки на большой жаровне, стоявшей в каюте, мы прекрасно поужинали. Мияки участвовал в нескольких стычках и никогда не был ранен, хотя некоторые схватки были так жестоки, что на нем не оставалось сухой нитки от брызг, поднимавшихся столбами при падении снарядов в воду.
«Я никогда не думал, что уцелею», добавил он, рассказывая об этом. Разговор зашел о наших родинах и семействах. Он показал мне карточку прекрасной девушки, с умным лицом, ожидавшей в Токио его возвращения. Одетая в полуевропейский костюм учащейся японской девушки, она снялась со скрипкой в руках.
По словам Мияки, жизнь японского морского офицера очень трудна. «Мы постоянно на службе и редко получаем отпуск. Мы миримся с этим, потому что любим императора и свое морское дело так сильно, что без жалоб подчиняемся всем требованиям, предъявляемым к нам. Нужно сознаться, конечно, что нашим женам приходится проводить очень много времени в одиночестве, но ведь самое приятное препровождение времени работа и изучение наук. Моя невеста безусловно серьезная студентка и кроме того занялась музыкой».
Он поднялся на палубу, чтобы сменить своего помощника, который, сойдя вниз, сам состряпал себе ужин, пока я курил трубку. Когда он кончил ужинать, мы оба пошли на верх, — он на передний мостик, а я стоял, ухватившись за поручни. Ветер начал стихать, хотя была еще порядочная качка, но движение миноносца сделалось более равномерным и не так чувствовалось постоянное подкидывание вверх, особенно неприятное при волне с носа. Наступала ночь. На водах залива появились один за другим ищущие лучи прожекторов. Самый большой, находившийся против входа в гавань, поймал нас и минуту или две держал в своем луче.
— Теперь ожидайте выстрела, — сказал Мияки, но его не последовало. Тогда он прибавил:
— Вероятно, они не считают нас достойными траты снаряда.
Ночь была безлунная и мы отклонились от своего курса, приблизившись к гавани. Ожидая встречи с русскими миноносцами, у нас был выработан особый отличительный сигнал, по которому можно было опознать собственные суда, но только на расстоянии 500–600 ярдов. Но, по-видимому, вся энергия гарнизона и морских сил была направлена на отражение сухопутной атаки. Гул орудий и более резкий звук разрывавшихся гранат не умолкал ни на минуту. Озарявшие небо световые ракеты представляли из себя замечательно красивое зрелище. Огонь поддерживался с одинаковым напряжением до полуночи, после чего внезапно прекратился. Впоследствии мы узнали, что Северный форт несколько раз переходил в японские руки, но русские так хорошо окопались на господствующих позициях, имея при себе пулеметы, что японцам не удалось удержать форт за собой. Только после полуночи я сошел вниз, увлеченный и ослепленный разыгравшейся предо мной потрясающей драмой.
Погода была почти одинаковая с бывшей во время взрыва истребителя, и следует сознаться, что по временам мне невольно становилось очень жутко. Как бы там ни было, но уйдя в каюту, я хорошо проспал до рассвета. Море вполне успокоилось и было густого темно-лилово-синего цвета под сводом лазурного неба. Звезды померкли и на порт-артурских твердынях сверкали лучи восходящего солнца. Залив имел очень мирный вид. Можно было бы вообразить себя совершающим увеселительную поездку, если бы не свист бомб и снопы искр, рассыпавшихся при взрыве. Все мои идиллические мечтания были грубо прерваны внезапным взрывом мины за несколько ярдов впереди нас. При взрыве она выбросила на громадную высоту вертикальную колонну пены вместе с прозрачным коричневым дымом. На минуту я думал, что на воздух взлетел один из наших миноносцев. Только пересчитав их несколько раз, я убедился, что все четыре совершенно целы и невредимы. Когда стало совсем светло, я заметил две джонки, стоявшие на якоре; одна была выкрашена в красный, а другая в белый цвет, подобно тому, как отмечаются границы при обыкновенных гребных гонках. Мне сказали, что они поставлены для обозначения пределов рандеву В.
С нашей палубы мы могли ясно различать в Порт-Артуре окна домов, сосчитать орудия на Золотой Горе и рассмотреть все траншеи, прикрытия и траверсы, соединенные друг с другом целой сетью тропинок. Можно даже было видеть некоторые из русских броненосцев, так как их мачты и боевые марсы возвышались над Тигровым Хвостом. Прямо против входа в гавань высоко на склоне холма были нарисованы два больших белых треугольника, — створные знаки для входа кораблей.