еще поздние осенние цветы.
Мы нарвали с капитаном огромные букеты для украшения стола в кают-компании. После завтрака мы спустились к прибрежным скалам, подножия которых обвиты морскими водорослями; растительность эта не так блестяще окрашена, как у английских берегов, но все-таки мы нашли прекрасный экземпляр морского анемона, совершенно такого же ярко зеленого цвета, как ящерицы, попадающиеся на Джерсее. Единственными живыми существами на острове была колония горных голубей.
Сев в лодку, мы вытащили трал, в котором не оказалось ни одной рыбы. Захваченные нами несколько динамитных патронов оказались гораздо более действительным средством: мы наловили несколько ведер крупной рыбы, и между прочим попался один особенно хороший экземпляр тунца.
По возвращении на корабль мы нашли командира, занятого приготовлениями к выходу в море: нам было приказано идти в Дальний. Море было спокойно, и вода была как зеркало, когда мы двинулись в путь. В Порт-Артуре продолжалась стрельба, но мы шли по противоположному направлению. Принимая в расчет возможность наткнуться на мину, мы сделали очень большой обход, и взяли курс на Дальний только тогда, когда увидели эскадру Того. Мы прошли под самым Квантаншаном, — двойным островом, состоящим из двух гор, соединенных серебристой песчаной косой около мили ширины. Находящийся рядом маленький островок Чизи-Кванг имел вид шлюпки под кормой корабля; его можно сравнить с Теленком у острова Мэн. Черный купол в центре острова указывает место огромной океанской пещеры, в которую легко может войти корабль; по сторонам входа две чудовищные скалы в виде башен. Эти островки имеют вместе почти одинаковую площадь с Джерсеем, но единственными их обитателями являются смотрители маяков и несколько рыбачьих семейств.
При нашем входе в залив Дальнего канонерские лодки были деятельно заняты разыскиванием мин, которых оставалось выловить еще значительное количество.
Сначала мы встали на якорь в гавани, не доходя до моего прежнего крейсера «Тайнан-Мару», но в четыре часа снова подняли якорь и перешли на другую стоянку, ярдов на тысячу ближе к адмиралтейству.
Командир отправился на флагманское судно с донесением о нашем прибытии, и там ему сообщили, что приказ о перемене нашего местопребывания отменен, и что завтра мы возвращаемся назад, на наше старое место. Эта потеря времени могла бы быть избегнута, если бы на нашем крейсере был установлен прибор для беспроволочного телеграфирования; тогда, в любой момент нашего перехода, мы могли бы получить надлежащие распоряжения.
На следующее утро, перед нашим уходом, я отправился повидаться со своими старыми товарищами на «Тайнан-Мару», где встретили меня очень ласково. На корабле все было по-прежнему, исключая некоторых перемен среди младших офицеров. Мне, собственно, хотелось остаться со старыми моими друзьями, но мой долг призывал меня находиться как можно ближе к театру активных операций.
11-дюймовая гаубица 3-й японской армии генерала Ноги ведет обстрел гавани Порт-Артура
Когда мы снова стали на якорь в «известном убежище», я отправился на берег, чтобы посмотреть на действие фугасов (земляных мин), так как мне сообщили, что в этот день они будут пущены в дело. С моего наблюдательного пункта я внимательно следил за атакой и видел, как внезапно взорвалась земляная мина. Казалось, что сразу взлетела на воздух огромная часть холма: недавно, симметрический холм превратился в бесформенный хаос и воздух потемнел от падавших камней, земли и человеческих тел. Взрыв земляной мины приостановил сражение на некоторое время, так что последовала короткая передышка.
В этот день из Англии была получена телеграмма, в которой говорилось: «Балтийский флот пустил ко дну выстрелами английскую рыбачью лодку, приняв ее за японский крейсер». Все покатились со смеху; многие даже не хотели верить этой истории.
На следующее утро наш отряд вышел на обычное рандеву, но не случилось ничего особенно важного, кроме того, что японские снаряды зажгли у русских склад масла и мы были свидетелями великолепнейшего зрелища: пламя поднималось высоко в небо и облака черного дыма, похожие на похоронные султаны из перьев, доносились вплоть до самой эскадры Того. Должно быть, этот пожар был очень серьезной неудачей для русских, не имевших больших запасов угля или другого топлива.
3 ноября — день рождения его императорского величества японского императора; это самый важный праздник в году, и в этот день армия и флот получают угощение на его личный счет.
Я заметил, что у матросов был какой-то особенно таинственный вид за последние два или три дня. Тайна разъяснилась, когда 3 ноября утром я вышел в кают-компанию: вся она была украшена различными цветами, особенно хризантемами всех оттенков, не исключая голубых и зеленых; изящные лиловые глицинии спускались с бимсов грациозными фестонами и кистями.
Все эти бумажные украшения были сделаны в продолжение трех дней. Была устроена временная сцена и различные ее части были украшены принадлежностями различных специальностей на корабле. Механики устроили затейливые узоры из гаек, ключей и других инструментов, употребляющихся в машине; у артиллеристов фигурировали револьверы, штыки и патроны; плотники приспособили для украшения пожарный рукав и т. д. Задний план сцены, края ее и занавес были задрапированы флагами всех наций, среди которых особенно выделялся великобританский. К восьми часам утра весь корабль расцветился флагами, подобно тому, как это делается в английском флоте.
Все утро было посвящено разного рода развлечениям: устроили бег в мешках, бег с картофелем и другие обыкновенные номера спортивной программы. Но особенно одно из состязаний было и интересно, и полезно: матросы, принимавшие в нем участие, лежали в своих койках; по звуку сигнального рожка они вскакивали, одевались, свертывали койки, бежали на другой конец корабля, хватали свои ружья, боевую амуницию и вперегонку мчались кругом, на другую сторону, где их осматривал офицер с помощью унтер-офицера. Само собою разумеется, что приз получал тот, кто, прибежав первый, безукоризненно исполнил все требовавшееся. Были устроены состязания в борьбе, в которых матросы выказывали свою храбрость и искусство в джиу-джитсу.
В половине двенадцатого вся команда и офицеры, не исключая и меня, выстроилась для смотра, который продолжался до двенадцати. После императорского салюта в двадцать один выстрел мы прокричали три таких оглушительных «Банзай!», что их наверное можно было слышать в Порт-Артуре.
Когда рассеялся последний клуб дыма, по свистку боцмана все отправились вниз, где был подан завтрак с шампанским за счет императора. Тост за его здоровье был принят с безграничным энтузиазмом; вслед за тем провозгласили тост за здоровье его союзника, короля Эдуарда, что было принято почти одинаково восторженно. На мою долю выпала большая честь благодарить за тост, так как я являлся единственным присутствовавшим здесь англичанином. Из всех европейских монархов пили только за здоровье короля Эдуарда.
После завтрака вынесли все столы и стулья и просторный салон обратился в зрительную залу, переполненную публикой, так как были приглашены все свободные матросы с миноносцев. Офицеры заняли места по краям залы, а команда села рядами на корточки на пол. Обе пьесы были исполнены безукоризненно. Первой шла старинная японская драма, полная цветистой риторики, затем «Русский шпион», новейшая мелодрама на тему современных событий. Костюмы и игра участвовавших во второй пьесе сделали бы честь любому английскому провинциальному театру; артист, исполнявший главную роль, имел вид настоящего английского актера и был артистом в полном смысле этого слова. В антрактах разносил бисквиты и сладости какой-то очень веселый матрос, смешивший всех своим выкрикиванием товаров на манер разносчика. В конце вечера был смешанный дивертисмент. Наши лондонские театральные директора могли бы извлечь для себя не одно полезное указание, внимательно изучив его программу. Чай и папиросы закончили один из наиболее веселых дней моего приятного пребывания в японском флоте.
На следующее утро я пошел в море на миноносце № 65. Мачта его была поставлена за дымовой трубой и мне объяснили, что это сделано с целью более удобных приспособлений для подъема и спуска шлюпок.
Внезапно наступившая зима заставила всех нас основательно закутаться: матросы надели высокие сапоги, длинные пальто, снабженные капюшоном и воротником, теплые белые перчатки и белый шарф, который они носят для предохранения от простуды рта и горла. Я нашел свою меховую шубу очень удобной и приятной, особенно при плавании на миноносцах.
На следующий день недалеко от нашего судна в гавани взорвалась мина, и это нагнало на нас порядочного страха, так как мы были переполнены взрывчатыми материалами. Предполагавшаяся моя экспедиция на другом миноносце окончилась ничем — его постигла очень печальная участь. В тумане он подошел совсем близко под русские батареи и когда туман внезапно рассеялся, русские пятью удачными выстрелами тотчас пустили его ко дну, причем спаслась лишь только очень малая часть его команды. По словам капитана Камуры, русские научились прекрасно пристреливаться с нижних батарей и кроме того, они так хорошо исправили свои карты и створы, что превосходно знали, куда следует целить.
На наше судно сел почтовый голубь, как видно, совсем измученный; команда кинулась его ловить, но они его только спугнули на другой корабль.
У нас был целый запас груш и яблок, составлявших часть груза одного захваченного нами парохода, желавшего прорвать блокаду. Ели мы их с истинным чувством благодарности к русским, хотя, вероятно, случись им увидеть, как мы наслаждались предназначенными для них лакомствами, — чувства их вряд ли были бы из приятных!
Однажды, во время нашего пребывания в заливе, из Порт-Артура неожиданно вышли русские истребители и миноносцы. Все отряды тотчас сосредоточились для их встречи, а крейсеры вступили в перестрелку. Около получаса мы занимались упражнением в стрельбе на дальнем расстоянии, — некоторые из наших снарядов попадали в цель, тогда как самый удачный выстрел русских только забрызгал нас всех водой с ног до головы. После этого русские суда вошли обратно в гавань; кажется, что их выход не имел никакой определенной цели; это было одно из их совершенно непонятных движений, с которыми мы уже начинали свыкаться.