Предлогом для моей следующей поездки на берег явилось желание осмотреть маленький оригинальный китайский храм. Окружавшая его местность была чем-то средним между конюшней и дешевым балаганом; перед тремя статуями богов, выкрашенными киноварью, лазурью и золотом, курились благовонные палочки. Фрески в нишах, где они помещались, изображали элементы, над которыми господствовало каждое из этих божеств: резьба кругом алтарей была очень изысканной; при входе стояли две каменные колонны с выгравированными на них древними историческими календарями. На дворе храма была набросана подстилка для скота и старые угольные мешки, в которых можно было увязнуть до колен. У ограды стояли необыкновенно многочисленные безрукие и прокаженные нищие, просившие милостыню; за несколько монет, брошенных в толпу, на наши головы посыпался целый дождь благословений, тем не менее мы были очень счастливы уйти подальше от этих бедных, несчастных созданий.
В этот день моя собака Чизи была на охоте и съела такую массу цыплят, что вид у нее был такой, точно она проглотила мину.
Большое количество маленьких флагов, испещрявших все островки и скалы, указывало, что вступив во владение этой землей, японцы уже начали снимать планы со своей новой территории. Составление хороших планов было необходимо, так как на некоторых русских картах наша гавань находилась на вершинах гор, находившихся на расстоянии четырех миль.
В кают-компании своевременно получались известия о всех передвижениях балтийского флота, но это нисколько не нарушало хорошего расположения духа офицеров: они по-прежнему занимались граммофоном и национальной игрой банг, предсказывая большую неожиданность для балтийской эскадры, если она когда-нибудь окажется в пределах их досягаемости. До нас дошел слух, что Стессель послал донесение царю; конечно, не было известно, в чем оно состояло, но сопоставляя этот факт с остальными, мы пришли к единогласному заключению, что оно касается сдачи Порт-Артура.
Погода в Маньчжурии меняется с молниеносной быстротой, а времена года наступают поразительно точно и внезапно. Зима начинается там с середины ноября; проснувшись утром 15-го числа, мы увидели, что вся местность уже покрыта снегом. Белизна его составляла приятную перемену сравнительно с прежним желтовато-серым цветом полей и придавала новый вид всей местности: теперь резко бросались в глаза вершины и мысы, бывшие раньше совсем незаметными. Покрытые снегом холмы так ясно выделяли на голубовато-зеленом фоне воды изгибы каждой крошечной бухточки, что, казалось, изменилось даже самое очертание залива. Ляотешань имел вид вершины Монблана, поставленной на яшмовый стол. В чистой и светлой атмосфере все предметы рисовались так выпукло, что с палубы истребителя легко можно было рассмотреть русских, притаившихся в своих траншеях.
В это время японские и русские траншеи настолько сблизились друг с другом, что взаимно можно было слышать шаги и голоса. Между противниками установились очень дружелюбные отношения, так что японцы часто даже перебрасывали русским папиросы. Окопы иногда совершенно заволакивались черным дымом шимозы и пока он рассеивался, мы напряженно ожидали результатов. Временами, как это вообще бывает на войне, всеми овладевало чувство какой-то равнодушной притупленности; особенно сильно оно проявилось именно в этот период, когда нельзя было предвидеть скорого решения: неприятель не желал выйти из крепости для принятия боя, а мы не могли в нее войти.
Однако же, раз ночью, мы пережили большое возбуждение: в полночь командующий отрядом миноносцев сделал сигнал: «погоня». Вестовой разбудил меня, говоря что-то насчет выхода русских судов… Я тотчас кинулся на палубу, но ничего не мог рассмотреть кроме того, что мы рассекали волны со скоростью экстренного поезда. Один из офицеров рассеял мое недоумение, сказав, что прорвался русский истребитель и мчится прямо перед нами, держа курс на китайский порт. Мы преследовали его, постепенно нагоняя, вплоть до самого Чифу, где увидели в бледном предрассветном сумраке три военных корабля, бывших, как потом оказалось, китайскими крейсерами. Наше внимание было привлечено взрывами и дымом в противоположной части гавани, где русские уничтожали свой миноносец.
Возбуждение, испытанное при погоне, не помешало нам очень страдать от ужасного холода.
Возвратившись на следующий день на «Никко-Мару», я слышал разговор нескольких пленных, находившихся на причалившей к борту джонке о том, что от русской мины взлетел на воздух какой-то английский пароход, вместимостью около 3000 тонн, причем оставшимся в живых было уплачено за молчание. Проверить справедливость всей этой истории оказалось невозможно, потому что джонка отошла раньше, чем я мог расспросить о подробностях.
Выдающимся событием всегда бывал приход почты из Сасебо: сампаны, паровые катера, шлюпки всех родов мчались от своих кораблей, перегоняя друг друга, чтобы первым пристать к борту пришедшего транспорта.
Приближалось Рождество и многие товарищи по кают-компании, бывавшие в Англии, рассказывали о своих впечатлениях английского Рождества и о веселье, царившем там в это время. Одного из них пригласили к обеду, после которого начались игры в фанты и поцелуи, и он очень насмешил хозяев тем, что совсем не умел целоваться.
Раз нас очень удивила полученная телеграмма, в которой говорилось: «через Красное море идет часть балтийского флота в сопровождении английской армии». В конце концов я начал думать, что ожидавшаяся реформа армии дала такой осязаемый и поистине поразительный результат!
По слухам у русских в Порт-Артуре в строю было всего 8000 человек; рассказывали, что повреждено много тяжелых орудий, хотя осталось еще большое количество пулеметов, вполне годных к употреблению. Японские крейсеры остановили в заливе большой германский пароход; по осмотре груза оказалось, что он состоит из лекарств, медицинских пособий и меховых пальто. Видя, что его отправили в Сасебо, я решил попросить уступить мне одно пальто, хотя сомневался, разрешат ли власти эту покупку, так как, вероятно, предполагалось раздать все захваченные вещи японским солдатам.
На одном из транспортов были присланы офицерам подарки от японских детей школьного возраста: в их числе находились книги с рисунками, девизами в стихах и рассказами. Принимая во внимание возраст детей от 7 до 15 лет, рисунки были замечательны, как типические образчики японского искусства, в которых уже проявлялась характерная красота очертаний и композиции. Любимым сюжетом была Фудзи, — священная гора японцев, — хотя встречались и многочисленные боевые сцены; было также достаточно и юмористических набросков. На каждой странице были обозначены имя и возраст маленького художника. Общая работа детей, доказывавшая, что они помнят своих отцов и братьев, была прекрасной идеей! Присланные книги с рисунками обладали для меня такой притягательной силой, что мне очень хотелось бы иметь одну из них.
Броненосец «Пересвет» под обстрелом
Может быть, это покажется новостью, если я скажу, что японцы рассчитывали на продолжительность войны около трех лет и сделали соответственные расчеты на резервы и на материальную часть.
Один из истребителей доставил на наш корабль несколько очень интересных гостей, хотя явившихся к нам не по собственному желанию. Это были индусы из Порт-Артура, служившие там, кажется, в русско-китайском банке; они говорили, что очень устали и боятся долее оставаться в городе; их взял в плен истребитель на расстоянии 12 миль от крепости. Один из наших кочегаров знал немного по-индусски и из разговора с ними узнал несколько интересных подробностей о положении вещей в Порт-Артуре. По их словам, русские жили в погребах между домами из-за постоянного страха снарядов; у них было так мало топлива, что уголь нельзя было тратить на отопление; в съестных припасах также был недостаток. Снаряды крупных орудий потопили один большой корабль и около шести маленьких судов. Гарнизон надеялся, что около февраля подойдет на выручку балтийская эскадра, которая снимет блокаду.
Истребитель, взявший в плен индусов, носил название «Шинономе», что означает: «Восточное Облако». Имена некоторых японских истребителей были очень поэтичны: «Утренний Туман», «Утренний Прилив», «Внезапный Ливень», «Весенний Дождь», но одним из самых оригинальных названий было: «Сиро-Нисса», значившее «Неизвестное Сияние». Это имя дано морю, которое, как гласит легенда, в темные ночи озаряется ярким светом, так поразившим рыбаков, что они не употребляли другого названия, кроме «Неизвестное Сияние», говоря о непонятном для них источнике света. С течением времени это имя было присвоено вообще морю.
По требованию адмирала Того находившиеся в армии тяжелые осадные орудия сосредоточили весь огонь на русских кораблях: вслед за этим с сигнальной станции было получено донесение, что четыре или пять больших броненосцев принуждены постоянно переходить с места на место. Мы все находились в полной готовности у своих орудий, нисколько не сомневаясь, что они скоро выйдут из гавани; на моей обязанности лежало помогать докторам.
Ночь я провел на миноносце № 67, качаясь на зыби против Порт-Артура.
Раз как-то у меня с одним из друзей-офицеров зашел разговор о религии; его представление о Боге было — опора и помощь; о небе он говорил, как о месте, обитаемом отцом священников, но действительным Богом для японца является природа; они говорят о верховном существе, но не поклоняются ему.
Очень часто по вечерам мы слушали концерты на граммофоне: на крейсере был огромный запас пластинок с записанными японскими декламациями и песнями, между которыми я узнал хорошо известные мотивы из Гейши.
Для японцев являлось крайней необходимостью как можно скорее овладеть горой, известной под именем 203-метровой возвышенности, господствовавшей над фортами и городом, но для этого нужно было установить еще несколько тяжелых осадных орудий.
Хотя сама постановка их не представляла больших затруднений, но главной задержкой являлось то, что место для орудий заливалось бетоном, просушка которого требовала не меньше месяца.