Правительственное сообщение о произведенных минных атаках на «Севастополь» было прочитано экипажу и выслушано им очень внимательно. Первая атака была произведена 12 декабря в 12 час. 30 мин. дня отрядом, находившимся под начальством капитана 1 ранга Касама, и оказалась неудачной. Видя безуспешность нападения, два миноносца под командой лейтенанта Масато подошли на расстояние выстрела и выпустили свои мины. Их встретил град снарядов скорострельных пушек, но они почувствовали взрывы мин и были убеждены, что им удалось покончить с «Севастополем»; на рассвете же оказалось, что он совершенно не поврежден. Японцы при этом не понесли никаких потерь.
13 декабря, в 2 часа 30 минут утра атака была повторена: отряд миноносцев под командой капитан-лейтенанта Аракава, несмотря на убийственный огонь русских, выпустил свои мины, но каков был их результат — осталось неизвестным. Во время этой атаки у одного из миноносцев была подбита труба, а в котельное отделение другого попал снаряд, выведший его из строя, так что парному с ним миноносцу пришлось взять его на буксир; в этой стычке также не оказалось убитых и раненых. В 6 часов утра того же дня была произведена третья атака отрядом капитан-лейтенанта Саки, но боевые фонари и скорострельные орудия русских действовали так успешно, что отряд возвратился, ничего не сделав. Только два миноносца под командой лейтенанта Адаши, подойдя совсем близко к «Севастополю», выпустили в него свои мины. Русские снаряды попали одновременно в оба миноносца и ранили трех человек. Результат выпущенных мин опять остался неизвестным. Присутствовавший при атаке инженер-механик говорил мне, что действовавший попарно, по ранее описанному мною способу, смешанный отряд, состоявший из миноносцев № 45, 47, 46 и 49, очень храбро кинулся в атаку и подошел к «Севастополю» на пятьсот метров, — на расстояние, с которого попадание миной имеет значительную долю вероятности.
Миноносцы № 45 и 47 выпустили пять мин, которые несомненно попали. Стрелявший кондуктор утверждал, что чувствовал по руке, что выстрелы были удачны. Все офицеры, с которыми я ни говорил по поводу этого любопытного явления, утверждают, как несомненный факт, что при попадании мины в цель в большом пальце руки испытывается странное ощущение, если после произведенного выстрела минер продолжает держать руку на кнопке; в случае же промаха ничего подобного не ощущается.
При отступлении отряда неприятельские истребители открыли огонь, которым был легко ранен помощник инженера Коатанахи. Из трех мин, выпущенных затем миноносцем № 46, взорвалась одна, но зато и в него попал 47-миллиметровый снаряд Гочкиса, взорвался в машинном отделении и убил одного из матросов, тяжело ранив другого. Видя это, миноносец № 49 отважно кинулся вперед, подойдя почти вплотную к русским судам, которые за темнотою он разыскал с большим трудом; выпустив свои мины в «Севастополь» и канонерку «Отважный» и, услышав происшедшие взрывы, он беспрепятственно возвратился назад.
Начальник всех соединенных отрядов, капитан-лейтенант Эсое, находился на миноносце № 42; став головным, он вновь отважно бросился в атаку. Он стоял в боевой рубке, наблюдая за действием только что выпущенной мины, и в этот момент попавший в него русский снаряд совершенно вырвал всю грудь, забрызгал башню кровью, разбросал по ней окровавленные куски тела и остановил часы. Другой снаряд убил на миноносце № 42 лейтенанта Накехоре и четырех кондукторов. Капитан-лейтенант, принявший начальство над отрядом после смерти бедного Эсое, еще раз повторил атаку на броненосец и затем отступил. На следующее утро сигналами было дано знать, что «Севастополь» совершенно выведен из строя и сел носом на дно.
Капитан-лейтенант Эсое был жизнерадостный, веселый товарищ; смертные останки его были собраны в гроб и на лице его еще сохранилась счастливая улыбка, так часто освещавшая его при жизни; прах его был послан для сожжения в Сасебо. Смерть его была большой утратой для отечества; освободившееся место было занято одним из многих сверхштатных офицеров, долго и терпеливо ожидавших вакансии.
Накануне Рождества мы по обыкновению отправились на вылавливание мин; нам посчастливилось найти и уничтожить две штуки, доведя таким образом наш общий итог до двадцати восьми.
Английскому пароходу «King Arthur» удалось пробраться с грузом съестных припасов в Порт-Артур; взяв груз в Шанхае и направившись на Кинчоу, он прошел по единственному свободному фарватеру, который русские очистили от мин с целью облегчить свой собственный прорыв; он стал на якорь между «Севастополем» и затонувшей канонеркой.
В день Рождества адмирал Того, из уважения к религиозным чувствам христиан, находившихся под его начальством, приказал производить лишь самые неотложные работы, так что фактически этот день был праздником. Для меня Рождество оказалось особенно счастливым; я получил пять писем из дому и двадцать три подарка, — карточки и цветы работы японских матросов. Один цветок представлял из себя удивительное произведение искусства, а вместе не лишен был и оригинальности. Это была хризантема, сделанная из свинца и медной проволоки, захваченной в числе других припасов в Дальнем. Другим интересным подарком являлась прекрасно исполненная маленькая модель русской мины заграждения. Капитан поздравил меня с праздником в присутствии офицеров и экипажа, прося принять на память их общие подарки. К каждому из подарков была прикреплена карточка и особенным образом сложенный кусок цветной бумаги «ноши», употребляемый исключительно при поднесении подарков.
На солнце температура была от 60 до 70 градусов и местность, покрытая сверкающим снежным покровом, представляла идеальный рождественский ландшафт. За обедом пили за мое здоровье и были заказаны кушанья, возможно близко напоминавшие традиционный английский обед в день Рождества. Был подан ростбиф, но не было плумпудинга и я очень досадовал на себя, что раньше не догадался выписать его из Англии, так как мне доставило бы большое удовольствие угостить им офицеров в кают-компании. После обеда сняли фотографию с меня и поднесенных мне подарков, кроме того снялись и некоторые офицеры, группой около пушки. В общем я провел очень веселое и единственное в своем роде Рождество.
В этот день мы получили сообщение из Порт-Артура, что помощник командующего генерал Фальке[27] умер от полученных ран и что наша армия приготовляется к решительному штурму, который, как надеются, будет последним и окончательным. Неприятельские силы были разделены и японцы угрожали их сообщениям.
Эскадра адмирала Того теперь почти вся разошлась: большинство судов отправилось в свои базы. Следует отметить тот поразительный факт, что после тяжелой действительной службы, продолжавшейся больше года, месячный период был самым длинным сроком, требовавшимся японцам для производства нужных исправлений на своих кораблях и для приведения их в полную боевую готовность.
Войдя в кают-компанию, я застал там военных портных из Сасебо, хлопотливо показывавших последние фасоны и образчики. Продажа теплого платья шла превосходно: одни офицеры примеряли теплые перчатки, другие надевали наушники, со многих снимали мерки для нового платья. Мне очень хотелось купить несколько теплых вещей, но не нашлось ничего подходящего по моему росту и все только потешались над моими напрасными усилиями натянуть на себя самые большие из имевшихся экземпляров.
Старший механик Като, мой большой приятель, подарил мне очень хорошенький кошелек с портретом Того. Двадцать пять лет тому назад они плавали с Того вместе на одном судне, когда Того командовал императорской яхтой, — колесным пароходом «Джинжей», что означает в переводе «Быстрый кит». По-видимому Того мало изменился с тех пор: Като говорит, что он всегда был очень сдержанным и молчаливым.
Вскоре после Рождества из Японии прибыл командир судна с полным составом офицеров в ожидании свободного корабля, — вероятно, одного из русских кораблей. Когда я его шутя спросил: «который же ваш броненосец в Порт-Артуре?» он только улыбнулся, но ничего не сказал, и я догадался, что не ошибся в своем предположении. Единственными представителями русского флота теперь остались шесть истребителей. Они почти ежедневно выходили из гавани, возвращаясь к вечеру: говорили, что гарнизон приблизительно через неделю ожидает прибытия балтийской эскадры.
Накануне нового года мне пришлось попробовать за ужином новое блюдо — китовую кожу. Судя по названию, это очень неаппетитное кушанье, но оно вовсе не так дурно, если его обильно приправить уксусом и перцем; в общем оно очень напоминает бычачьи ноги.
В ожидании наступления нового года мы сидели все вместе, желая соблюсти старинное поверье: по преданию тот, кто дольше и громче всех звонит при наступлении нового года в колокольчик, будет счастлив со своей женой. Древний обычай был свято соблюден, и один молодой офицер даже видел ночью во сне неизвестную, прекрасную, послушную жену, которую для него заботливо приберегала судьба.
Утром в мою каюту заглянул старший механик, предупреждая, что сегодня будет очень торжественный завтрак. Правда, кушанья отличались большим разнообразием, чем обыкновенно; суп подали с очень вкусными рисовыми пирожками, но единственным, действительно торжественным моментом завтрака была чашка горячего саке, выпитая с большою торжественностью. После завтрака я отправился в капитанскую каюту; в честь этого дня она была очень красиво убрана: на столе, украшенном фестонами из белой бумаги и сухих водорослей, стоял сладкий рисовый пирог, который пекут только в день нового года; вокруг были расставлены карликовые сосны. Груды апельсинов и других фруктов были украшены ветками сосен, лавров, елей и папоротника; мое маленькое сливовое дерево стояло против капитанского карликового папоротника.
Все растения имели символическое значение: рис означал изобилие, лавровое дерево — вечность, сосна — вечная зелень и т. д.
Наш механик захотел нас снять в этой обстановке, но так как в каюте не было достаточного света, то пришлось сидеть неподвижно в продолжении пяти минут. После этого капитан отправился с официальным визи