том на флагманское судно «Фусо» и привез оттуда восторженный отчет о действиях сухопутных войск, слушая чтение которого команда начала кричать «Банзай!» и все вообще пришли в состояние самого пылкого воодушевления.
Второй день нового года я провел в порт-артурском заливе. Из гавани вырывались густые облака дыма, причина которого была для нас совершенно ясна — очевидно русские жгли свои корабли. «Севастополь» еще был виден, погруженный в море по верхнюю палубу; около него стояло шесть истребителей. Говорили, что генерал Стессель перенес свою главную квартиру на Ляотешань, где должна была произойти последняя отчаянная борьба, если, конечно, ранее этого крепость не будет сдана, на что имелось некоторое вероятие, судя по всему виденному и слышанному нами.
На следующий день мы узнали, что русские сдались, хотя четырем истребителям удалось прорваться в Чифу, где они были взорваны своими собственными офицерами. Наступил конец — упорная оборона крепости оказалась бесплодной и наконец Порт-Артур был взят! Над морем перекатывались громовые раскаты «Банзай» по мере того, как радостная новость доходила до судов, стоявших на рейде.
Наш крейсер послали искать пароход с контрабандой, о котором было известно, что он вышел из Шанхая, имея назначением Порт-Артур, и который, конечно, не знал о падении крепости. Однако нам не удалось найти никаких его следов; впоследствии мы узнали, что капитан парохода изменил свое решение и вернулся обратно.
В 4 часа 35 минут пополудни 22 января были выработаны окончательные условия сдачи Порт-Артура, которые, за немногими незначительными отступлениями, совершенно согласовались с японскими требованиями. В предвидении этого результата каждая подробность сдачи крепости была тщательно продумана и предусмотрена, так что, например, главный инженер в сопровождении заранее назначенного состава офицеров и команды, без всякого замедления, безотлагательно вступил в заведывание доками, машинными мастерскими и кораблями. Соответственно своему размеру каждый корабль откомандировывал нужное количество людей в распоряжение главного инженер-механика — например, наше судно дало одного офицера и сорок матросов. Необходимые вспомогательные средства для подъема затонувших судов уже были высланы из Японии и находились на пути в Порт-Артур. Все позиции вокруг Порт-Артура были прочно заняты и японский флаг бодро развевался на высоких вершинах Ляотешаня.
Глава XI
Торжественный «Банзай» в Дальнем. «Банзай» в Ляояне. «Банзай» на эскадре. Посещение Киншантао. На пути в Порт-Артур. Генерал Стессель. В параллелях. Разрушения форта Двойного Дракона. Прибытие в Порт-Артур.
В Дальнем предполагалось праздновать взятие Порт-Артура торжественным «Банзай», в котором я решил тоже принять участие. Когда я подошел к трапу, чтобы съехать на берег, капитан решительно воспротивился моему отъезду, если я не заменю свою меховую шапку другой. По его словам, я в ней так походил на русского, что легко мог оказаться в очень неприятном положении, особенно приняв в расчет общее возбуждение. Пришлось надеть свою спортсменскую шапочку и поехать с двумя офицерами.
Этого было вполне достаточно для того, чтобы обеспечить меня от всяких неприязненных демонстраций или оскорблений со стороны всякого, кто мог не знать, что я англичанин. Конечно, я ни на одну минуту не допускал даже мысли, что могу встретить нечто подобное со стороны японцев, но в городе находилось очень много китайской черни, которая из угождения победителям могла счесть за похвальное действие толкнуть или оскорбить русского; именно от подобной случайности желал охранить меня капитан.
К борту подошел маленький адмиралтейский катер и мы нырнули в темноту. Приближаясь к месту стоянки судов, мне бросилось в глаза яркое освещение гавани: находившиеся там корабли были обведены по всем контурам линиями разноцветных фонарей, а между тем за последние месяцы так строго требовалось тушить все огни.
Ночь была очень тихая и хотя при быстром движении по воде чувствовался некоторый холод, — этот вечер был одним из числа самых прекрасных, проведенных мною в Маньчжурии. Разноцветные фонари сообщали всему окружающему неизъяснимое очарование, заставлявшее нас молча любоваться феерической красотой этого зрелища. Иллюминованное пространство было окружено мраком, в котором тонули тяжелые облака дыма, медленно поднимавшиеся из судовых труб. Дальний преобразился до неузнаваемости: все главные улицы украсились бесчисленными бумажными фонарями.
На перекрестке главных улиц, по которым должны были проходить все процессии, мы оказались в центре густой толпы, состоявшей из многих тысяч солдат победоносной армии, китайцев и городских жителей, почти поголовно высыпавших на улицы. Все солдаты имели при себе холодное оружие, но нигде не произошло ни малейшего недоразумения; между ними не было ни одной ссоры и я не видел ни одного пьяного человека. Японские солдаты и матросы — народ трезвый, предпочитающий чай всем остальным напиткам; они любят именно вкус чая, а кроме того и просто к нему привыкли.
Главное участие в процессиях принимали японские рабочие и служащие в адмиралтействе, хотя было и много китайцев, которые несли огромные фонари, звонили в колокольчики, били в гонги и вообще разделяли охватывавшее всех возбужденно радостное оживление. Фонари были различных фасонов: для тех, которые надевались на голову в виде шляпы, — образчиками могли смело служить обыкновенные уличные лондонские лампы; перед нами прошло не менее 2000 этих головных фонарей. Другие, гораздо больших размеров с патриотическими надписями, несли в виде знамен, и они отличались удивительным разнообразием форм. Некоторые походили на древние рыцарские знамена, другие напоминали римских орлов, пирамиды, китайские храмы… В промежутках несли на плечах эмблематические колесницы и картины вместо того, чтобы их везти на колесах. В общем, процессия очень походила на иллюминованный торжественный выезд лорд-мэра.
Самым любопытным предметом в процессии была прекрасная модель «Такачихо», одного из крейсеров, участвовавшего в потоплении «Рюрика»; все детали его были дивно выполнены вплоть до боевых фонарей на мостике, лучи которых постоянно скользили по лицам окружавшей толпы. Заключительным номером «Банзай» был фейерверк и огромные зажженные костры перед ратушей.
Из Порт-Артура вывезли всех пленных, взятых там при сдаче крепости, и я нисколько не сомневаюсь, что они были очень рады оставить этот ужасный город, — место такой долгой страдальческой борьбы! Говорили, что генерал Стессель получил очень ласковое, приветливое письмо от японского императора.
На нашем корабле некоторое время ощущался недостаток в команде, потому что часть матросов была отправлена в Японию для отбытия ими очередных занятий в учебно-артиллерийском отряде, которые не прерывались во все время войны и продолжали идти своим обычным порядком.
Канонерка «Уджи» захватила открытую лодку с шестью русскими, вышедшую из Порт-Артура и несомненно старавшуюся пробраться в Чифу. Заметив приближение канонерки, они бросили свое оружие в воду; их привезли в Дальний и передали в распоряжение адмирала — командира порта. Хотя они называли себя матросами, но судя по одежде и тому факту, что при них были подзорные трубы и ценные золотые вещи, легко можно было убедиться в том, что это были русские офицеры. Мне не удалось узнать, принадлежали ли они к числу офицеров, отказавшихся сдаться и предпочитавших сделать отчаянную попытку к бегству, или же они нечестным образом нарушили данное ими слово.
Я получил письменное приглашение от генерала Ниши, генерал-губернатора Ляояна, присутствовать на «Банзае», празднуемом в тот же самый вечер; мы отправились туда вместе со старшим инженер-механиком. Для торжества был выбран китайский театр, как самое большое общественное здание, к которому мы пробирались по узким улицам, запруженным толпами народа. Театр был украшен снаружи очень красиво: отовсюду развевались национальные флаги. По предъявлении наших пригласительных билетов нас провели наверх в ложу адмирала, которая по своему расположению соответствовала ложам рядом со сценой английских театров. Внутренняя отделка была очень простая; кроме одного широкого балкона там ничего не было. Сцена была занята множеством столов с расставленными на них фруктами, кувшинами с сакэ, ящиками с палочками, причем у каждого места лежал «ноши» с коробкой сладостей.
Представление было чем-то вроде кафешантанного дивертисмента: оно состояло из длинной комической песни и маленькой очень шумной пьесы с чрезвычайно пышными костюмами. Главная роль в ней принадлежала отцу деспотического характера, который безжалостно прерывал воркование любящей парочки звуками барабана и трех гонгов, едва лишь замечал малейшее проявление их взаимной привязанности. В заключение шла очень остроумная, веселая и смешная пьеса, хорошо разыгранная японскими артистами, один из которых представлял в комическом виде, как европейцы сидят на корточках на японский манер, и он преуморительно передразнивал спотыкавшегося европейца, когда тот встает из непривычного положения.
Между тем делались приготовления к ужину и скоро столы ломились под тяжестью закусок и внушительного строя бутылок. Для меня осталось загадкой, откуда могло явиться все поданное; право, немногие лондонские оптовые торговцы могли бы доставить большее разнообразие таких прекрасных холодных закусок. Из иностранцев было приглашено только двое: я и полковник Юм, один из английских агентов, только что приехавший из Ляояна и остановившийся здесь по дороге в Токио. Вошедшие военные оркестры заняли сцену, и гости приняли это за приглашение снова сесть на свои места; стульев, конечно, не было. После сыгранного оркестром национального гимна, при провозглашении тоста за императора, мы долго и громко кричали «Банзай!». Меня познакомили со многими офицерами, между прочим с подполковником Ниши из главного штаба. Он мне весело сказал: «Мы все хорошо знаем о вас, Райт и вы поедете завтра же в Порт-Артур, раньше, чем это будет разрешено кому-либо другому».