В 4 часа пополудни капитан и все свободные офицеры съехали на берег, разместившись в двух катерах. Наша высадка очень удивила и даже испугала жителей, быстро захлопнувших перед нами двери своих домов. Береговая полоса содержалась в большом порядке: вытащенные из воды сампаны стояли на одной стороне, а большие джонки на другой. Вдоль берега шла высокая плотина, неправильная и неровная, на которую выходили калитки двориков.
Мне бросились в глаза между лодками несколько очень устарелых типов, давно вышедших из употребления, — простые выдолбленные бревна с грубо обделанными боковыми стенками. Около лодок лежали разбросанные сети и другие рыболовные снасти. Дорог не было никаких, как вообще и везде в Маньчжурии; обе части острова соединялись первобытными тропинками. В каждой маленькой деревушке находился свой собственный храм или алтарь, а город мертвых был расположен рядом с главной деревней в маленьком лесочке с рассаженными правильными рядами деревьями. На берегу было устроено небольшое возвышение вроде террасы, где складывались все необходимые принадлежности для больших джонок с высокими четырехугольными носами; сами они были вытащены на берег и их правильные ряды бросали симметрические тени на прибрежный песок.
Избранная нами западная тропинка шла по отрогу холмов, с вершины которых открывался обширный вид на возделанные пространства острова и на закругленную полосу морского берега пепельно-серого цвета от постоянного действия приливов и отливов. Вдали гнездилась маленькая деревушка, прилепившаяся к склону более удаленной горы; находившиеся вокруг нее двадцать или тридцать акров обработанной земли, кажется, составляли общественную собственность, потому что нигде не было видно никаких границ и межевых знаков.
Дойдя до деревни, мы и здесь не догнали ушедшего вперед капитана; он уже отправился в третью деревню. Последовав за ним туда, мы нашли его углубленного в рассматривание ямы для ссыпки зернового хлеба, а старый китаец-земледелец подробно объяснял ему ее употребление.
Эта деревня, как и предшествовавшие, была битком набита народом; в огромном большинстве китайских поселений всегда кажется непропорционально много жителей по сравнению с числом домов. Мы обошли кругом деревню, рассматривая все сколько-нибудь интересное. Артиллерист был единственным членом нашей компании, не принимавшим в этом участия; взяв у меня маузер, он прилежно выслеживал деревенскую сороку, по-видимому, единственную птицу на всем острове.
В деревне производилась кое-какая торговля; нам особенно бросился в глаза торговец, сидевший между двумя ящиками на очень маленьком стуле; он курил трубку и усердно выхвалял свой товар, состоявший главным образом из медных женских украшений и поддельного нефрита: более привлекательного у него ничего не было. Жители очевидно принимали меня за русского, потому что вскоре вокруг собралась большая дурно пахнущая толпа зевак. Я довольно стойко переносил это испытание, пока к окружавшей нас праздной толпе ни присоединился человек в широких шароварах из собачьей кожи, — запах на половину сырой его нижней одежды был в полном смысле слова невыносим, и мы снова спустились вниз на берег, проведя часа полтора в одном из неизвестных уголков Китая.
В этот день нам не удалось увидеть ни одной мины за все время крейсерства, и, идя со скоростью двенадцати узлов, мы в 5 часов 30 минут уже были на месте нашей обычной якорной стоянки. Не теряя времени, мы с Араи начали деятельно приготовлять все необходимое для моей поездки в Порт-Артур.
С «Фусо» приехал лейтенант Яманаши сообщить о приказании адмирала сопровождать меня и заодно узнать о сделанных уже мною приготовлениях. Извинившись за слишком рано назначенный час выезда, он прибавил, что избежать этого невозможно, так как вся вина подобного распоряжения лежит на военных властях, устанавливавших расписание поездов.
«Сторожевая шлюпка, — сказал он, — отойдет с таким расчетом, чтобы нам вовремя поспеть на поезд, отходящий в 6 часов 30 минут утра». Он подарил мне карту Порт-Артура, говоря, что будет очень интересно отмечать на ней пройденную нами дорогу.
«А кроме того, — добавил он, — я напишу вам на ней по-английски все имена фортов и местностей, которые нам придется посетить».
Араи разбудил меня, когда было еще совсем темно. Забрав меня, сторожевая шлюпка подошла к флагманскому судну за Яманаши и его вестовым. Только едва начинало рассветать, когда мы высадились на военной набережной, откуда пешком пошли на железнодорожную станцию. На противоположном конце города мы встретились со многими морскими и сухопутными офицерами, также ехавшими в Порт-Артур. Я очень был рад видеть между ними моего приятеля, капитана «Кимоно-Мару», жизнерадостного и веселого, как всегда. Ожидали прибытия нескольких поездов с русскими пленными, из-за чего произошла длинная задержка, и мы выехали только в 9 час. 15 мин., когда пришедшие в 9 часов поезда успели освободиться от своего печального груза. Станции на всем протяжении линии находились в заведывании военных властей и их обслуживали солдаты.
На пути с нами встретился поезд из Лаояня, состоявший из платформ и вагонов для перевозки лошадей, в которых было размещено много раненых японцев; для света и свободного доступа воздуха в стенках вагонов были прорезаны четырехугольные окна. Наше путешествие сопровождалось известной торжественностью: на всем протяжении пути китайцы окрестных селений почти поголовно выходили смотреть на проходивший мимо поезд и, само собою разумеется, начали кричать «Банзай». Заметив, что восторженные крики усиливались всякий раз, как только я показывался у окна, я уже начинал склоняться к тому мнению, что быть может, я слишком скромно сужу о себе и ошибаюсь в оценке своего собственного достоинства, когда Яманаши вдруг мне сказал: «Все они вышли смотреть на генерала Стесселя, который будет возвращаться в этом вагоне».
Жители, одетые в красный и синий цвета, очень красиво оживляли монотонный ландшафт. Мы проехали мимо замерзшего озера, стекловидная поверхность которого блестела на солнце, как полированное зеркало. На всем протяжении пыльных дорог виднелись вереницы лошадей и известные всему миру китайские телеги для перевозки тяжестей, — неуклюжие фуры, запряженные самыми разнообразными животными: ослами, коровами и лошадьми; в одной запряжке я даже заметил тянувшую из всех сил собаку, припряженную впереди в виде вожака. Деревьев почти не было; только в деревнях или на кладбищах было по несколько штук. Единственными представителями птичьего царства были болтливые сороки: в каждой деревне обязательно гнездилась пара этих птиц и их растрепанное гнездо неизменно красовалось на самом высоком дереве.
Мы остановились на станции для пропуска двух поездов, набитых пленными; в числе их главным образом были матросы, что заставило меня предположить, что, вероятно, большинство пленных уже вывезено из Порт-Артура, так как я знал, что последними должны были отправляться матросы. В общем пленные были очень тихи и молчаливы, хотя некоторые из них весело шутили со своими подвижными и бодрыми караульными. Деревенские дети толпами сбегались кричать нам «Банзай!», и солдаты ехавшего с нами полка развлекались тем, что бросали им пикули и куски сухарей.
Я наблюдал, как один рядовой перевесился, чтобы дать девочке сахарную бумажку, та ее попробовала, бросила и отошла прочь с недовольным видом, делая гримасы отвращения. Эти бедные маленькие девочки с трудом переваливаются на пятках; ноги их так узко забинтованы, что испытываемая ими при ходьбе боль должна быть необыкновенно мучительной и они изгибают под всевозможными углами свои несчастные искривленные оконечности, чтобы хоть немного облегчить сдавленные ноги.
Выйдя с этой станции, поезд пошел по берегу Голубиной бухты с ее живописными островками и путешествие окончилось на станции, отстоявшей на. семнадцать миль от Порт-Артура, так как далее путь был поврежден. Здесь я встретил несколько корреспондентов, приехавших посмотреть на генерала Стесселя. Мы находились от города на расстоянии трех японских миль по прямой линии, но японцы, щедрые в этом отношении, как и во всем остальном, считают в своей миле так много, что при переводе на английские меры можно было насчитать по крайней мере пятнадцать миль. Мы застали на станции очень много хлопот и суматохи: Здание было украшено зеленью и было очень странно видеть разъезжавшие дрожки с русскими кучерами, одетыми в русские кафтаны, русские сапоги и меховые шапки казачьего образца. Подошедший поезд остановился между двумя линиями русских пленных, числом около двух тысяч. Они стояли вольно, или сидели, заваривая себе чай. Между ними протискивались слуги с чемоданами, дорожными мешками и другим европейским багажом, странно резавшим глаза на этой маленькой, пыльной маньчжурской станции.
Группа японских офицеров, стоявшая у двери помещения начальника станции, ожидала приезда русского главнокомандующего. Для удобства ранее прибывших русских пассажиров устроили несколько временных навесов. Особенно тяжело было смотреть на женщин в глубоком трауре и игравших рядом с ними детей, не понимавших в своей счастливой, беззаботной невинности глубины ужасной трагедии, опечалившей их матерей.
В скором времени станция была очищена от народа и все присутствовавшие, выстроясь, внимательно смотрели на проходившего мимо них высокого, видного человека с несколько циническими чертами лица; он шел, выпрямившись, твердым, спокойным шагом, отвечая на честь, отдаваемую ему японскими офицерами.
Это был генерал Стессель — герой Порт-Артура. Японцы с истинно рыцарским великодушием избегали всяческих подчеркиваний несчастного положения храброго генерала и поэтому все японские войска временно были отведены на милю к подножию холмов; на станции находился только караул и несколько солдат, присутствие которых объяснялось их служебными обязанностями. Для русского генерала было приготовлено особое помещение, куда его немедленно пригласили; там он принял свой штаб и отдал им последние приказания. Когда весь багаж был уложен в поезд, заведовавший этим офицер вежливо доложил генералу Стесселю, что все готово к отправлению; он тотчас же занял свои места вместе с женой и детьми; за ними последовал штаб; оставшиеся пленные тоже разместились по вагонам и поезд отошел, сопровождаемый воодушевленными криками: «Банзай!». Все русские офицеры, согласно условиям сдачи, имели при себе оружие; в своих новых пальто они выгл