На принесенную жаровню с угольями поставили кастрюлю. Рядом, на боковом столе находились нарезанное очень тонкими ломтями сырое мясо, овощи, сои и другие приправы; с помощью палочек мы положили мясо в кастрюлю, добавив туда воды, сахару, соли и особой сои превосходного качества, приготовляемой исключительно только в Японии. От времени до времени мы переворачивали мясо; когда оно было готово, каждый выбрал себе кусок для того, чтобы сообразно со своим вкусом оставить его с кровью или же вполне дожарить. Только самые близкие друзья едят это кушанье вместе; я слышал раньше об этом японском обычае и, понимая его внутреннее значение, чувствовал себя очень польщенным оказанным мне таким знаком расположения.
Вестовой принес еще несколько одеял, вторую жаровню, свечи и спички; я лег и сладко заснул тем приятным безмятежным сном без всяких сновидений, который обыкновенно следует за утомительным днем.
Утром нас разбудил резкий звук рожка, и мы тотчас же встали. Все необходимое для моего комфорта было заранее предусмотрено, вплоть до большего таза с горячей водой. Однако мне удалось вымыться лишь самым поверхностным образом, потому что на зубной щетке быстро образовывались ледяные сосульки, а на полотенце замерзала вода, так что я был рад скорее окончить свой туалет.
Кучки солдат под открытым небом мылись у проруби в речке; особенно много времени они употребляли на чистку зубов, разгуливая кругом с торчащей изо рта зубной щеткой и потом снова усердно принимаясь за чистку. После завтрака я пошел проститься с генералом Ихинохи и поблагодарить его за гостеприимство. Он находился в своем оригинальном садике. В разговоре, продолжавшемся некоторое время, он снова выразил свое удовольствие по поводу нашего личного знакомства и подарил мне в знак дружбы пару теплых вязаных перчаток работы одной из своих дочерей и теплое нижнее белье из красной фланели. Нельзя было сделать мне более подходящего подарка, принимая во внимание суровую зимнюю погоду! Вскоре пришел его ординарец в полной походной форме и окончательно простившись с генералом, я отправился осматривать лагерь и все укрепления.
Многим частям войск, приготовлявшимся к выступлению на север, производились смотры по ротам и полкам. Меня удивило очень большое количество рядовых, занимавшихся изучением различных сигналов на рожке. Ординарец объяснил этот заинтересовавший меня факт тем, что из строя выбывает такой значительный процент убитых горнистов, что необходимо постоянно обучать новых для замещения вакансий убитых. Мы поднялись вверх на гору, следуя по сухому руслу потока, на каждой извилине которого встречались ямы, блиндажи, осколки снарядов, фуражки и окровавленные обрывки платья, — бьющее в глаза доказательство упорного артиллерийского обстрела, которому подвергалась вся местность. Японские солдаты быстро убирали эти кровавые следы. Безусловная необходимость строжайшей гигиены вполне ясно сознается всей армией поголовно и никогда не оставляется на поверхности земли ничего, что могло бы служить источником заразы. Этому пониманию гигиенических требований армия обязана поразительно малым числом заболеваний, удивившем весь мир.
В том месте, где русло горного потока сузилось и сделалось совсем тесным, начинались удивительные работы японских саперов. Мы вступили в ряды окопов для стрелков и параллелей, тянувшихся на много миль и представлявших чудеса человеческого ума и трудолюбия. Труд, требовавшийся для исполнения этих саперных работ, должен был быть гигантским! В некоторых местах в почве были прорыты туннели; в других громадные перекрытия из дерева и песку доставляли солдатам необходимое прикрытие от осыпавшего их града снарядов. Мы шли по траншеям этих дивных апрошей до форта, названного в честь генерала — «Ихинохи»; это было не постоянное укрепление, но очень сильная позиция, прикрывавшаяся из дюжины других фортов огнем ружей и пулеметов. Кроме того, в ней находилось совершенно прямо пробитое отверстие в старую китайскую стену, — глубокая, хорошо защищенная траншея шириной с английскую проселочную дорогу. Эта китайская стена, обложенная вдобавок к тому мешками с песком, представляла вполне безопасное прикрытие для расположенных здесь стрелков и пулеметов. Снаружи оборонительную силу позиции усиливал глубокий ров; внутри нее были выкопаны ямы для защиты людей от снарядов. Около трехсот ярдов выше, почти по совершенно прямой линии вверх, находилась Сигнальная гора, откуда смело и мужественно развевался японский флаг и между двумя орудиями большего калибра неподвижно, как изваяние, стоял часовой.
У дула одного орудия было сбито около трех футов; подъемные приводы обоих были уничтожены; везде виднелись царапины и зарубки, а некоторые места были буквально выжжены порохом шимозы. У наших ног расстилалась гавань Порт-Артура с ее адмиралтейством и потопленными броненосцами. Следуя вдоль возвышенного гласиса, снабженного амбразурами, воздвигнутого из мешков с песком и кроме того защищенного колючей проволокой, мы спустились вниз к военной дороге, прекрасно сделанной и сильно укрепленной. Здесь мы остановились для того, чтобы внимательно рассмотреть ужасное опустошение, не находящее себе подобного в летописях мира.
Все вершины горных возвышенностей на протяжении многих миль были превращены буквально в груды бесформенных обломков, что совершенно изменило их первоначальный вид и характерные очертания. В некоторых местах земля была так вспахана снарядами, что, говоря без малейшего преувеличения, она колебалась, как сухой сыпучий песок, когда мы по ней проходили. Общее впечатление этой ужасной картины было такое, точно здесь трудились сотни каких-то титанов над выламыванием огромных глыб камня. Там и сям были разбросаны осколки орудий и их лафетов, снаряды, запачканное кровью платье и вообще разные остатки поля сражения, смешанные с массой обломков скал. Рядом с дорогой шла траншея; в склоне горы были вырыты пещеры, своды которых поддерживались огромными распорками; попадавшиеся кучи кирпичей и уцелевшие части сложенных стенок указывали места бывших здесь походных кухонь, потому что в этих нечеловеческих логовищах жили геройские защитники крепости.
Следуя этой дорогой, мы дошли до форта Двойного Дракона, — места убийственного взрыва, о котором я уже упоминал выше. Взгляд, брошенный на внешний широкий ров, отнял бы необходимое мужество у солдат всех армий, но японцы атаковали его снова и снова, хотя войти в укрепление им удалось только тогда, когда земляные мины уже сделали свое убийственное дело. Было невозможно определить первоначальные очертания этого форта; можно было подумать, что здесь произошло вулканическое извержение, совершенно изменившее характер окружающей местности.
Мы вошли в укрепление через маленькую дверь, пробитую в скале, и поднялись на вершину его по отвесному склону со ступенями, сделанными через большие промежутки. Войдя в дверь, мы обратили внимание на длинную галерею с амбразурами для пулеметов; подобная же галерея шла вокруг вершины. Зубцы стен, сделанные из крепкого цемента, были совершенно разрушены, также как и стоявшие здесь орудия и имели вид, точно по ним прокатилась огромная разрушительная приливная волна. Блиндаж, выкопанный под орудийной позицией, был укреплен толстыми деревянными балками и предназначался для укрытия орудийной прислуги, если огонь становился нестерпимым. Когда я вошел в блиндаж, он живо напомнил мне клетку кардинала Балю, где не было возможности ни сидеть, ни стоять или лежать.
На том месте, где прежде находился северный угол форта, теперь решительно ничего не было кроме развалин, кусков тела, костей и обрывков мундиров, — леденящее душу воспоминание о бывшем здесь адском взрыве! На другом углу укрепления снаряд вырыл глубокую яму в склоне горы. Ярдов на сто ниже по скату возвышенности находился подземный проход, но он был совершенно загроможден мелкими обломками и разглядеть его было невозможно.
Достаточно насмотревшись на форт Двойного Дракона, мы возвратились на военную дорогу; вся она и все шедшие рядом с нею траншеи были непрерывной картиной полнейшего разрушения: мы везде видели недоеденные куски черного хлеба, раскиданные сапоги, залитые кровью носилки…. У ворот крепости находились последние значительные заграждения: множество положенных ветвями наружу деревьев, на манер «зареба» и заборы из колючей проволоки. Именно на этом самом месте японцы сделали отчаянную попытку овладеть крепостью посредством штыковой атаки; их бешеный натиск не удался и они отступили, усеяв равнину трупами своих падших товарищей. Атака была произведена с такой яростной стремительностью, что проволочные заграждения не выдержали и сломились под ужасной тяжестью повисших на них мертвых тел.
Мы прошли через крепостные ворота, представлявшие простые, грубо заостренные столбы, вколоченные между забором из такого же материала. На склоне холма на позициях, господствовавших над входом, стояло много скорострельных орудий. Внутри крепости, немного левее ворот, находился один из арсеналов; теперь это была беспорядочная груда валявшихся скорострельных орудий, ружей, ящиков с патронами, служившая наглядным доказательством полнейшего разрушения; перемешанный со всем этим пироксилин давал всей огромной куче вид покрытой ржавчиной; кое-где виднелись слитки меди, растопившейся и снова застывшей в различных странных формах. На несколько сот ярдов ниже были снова расположены блиндажи и выкопанные погреба; почти совсем рядом находился русский госпиталь. Впрочем со времени капитуляции город наполнился лазаретами; их положение обозначалось развевавшимися рядом флагами Красного Креста и японским. Дорога вилась вокруг подножия возвышенности, на которой стояло несколько очень красивых, незначительно поврежденных домов, но старый город, построенный китайцами, пострадал очень сильно.
На площади стояли одинокие дрожки; русские, китайцы и японцы ходили по ней взад и вперед; дамы и дети гуляли и ездили по разнообразным направлениям с чувством полной безопасности и доверия. Ни один дом не был разграблен, потому что японцы их запечатали тотчас по своем вступлении в город. Всякого, пойманного на месте преступления, тотчас арестовывали и передавали военным властям. Пройдя через площадь, мы очутились на главной улице; здесь на многих домах остались следы адской бомбардировки. Кафешантан (Палермо) был разрушен вдребезги, так что реставрировать его нет никакой возможности; он, как и все наиболее пострадавшие здания, находился на линии обстрела адмиралтейства и кораблей и следовательно, все снаряды, не долетавшие до гавани, обязательно попадали в эти постройки; на шоссе они вырыли огромные ямы.