– На стеклышках от ваших защитных очков, почтенный господин Набель, от ваших любимых очков, которых теперь у вас нет, – все так же спокойно продолжил разговор инспектор. – Эти стеклышки до сих пор валяются там, где Али сбил их с вашего переносья!
У Отто волосы разом взмокли под легкой шляпой. Так вот когда это случилось! Вот почему этот Набель сделал перерыв в завтраке – чтобы встретить Али, когда тот вышел из буфета! Вот почему он возвратился в ресторан уже без очков и с такой злостью посмотрел на Дункеля! Он пытался запугать Али и узнать, куда они держат путь? Но чем именно он пугал индуса? И кто был в каюте возле умирающего слуги?
– Не в ваших интересах, господин Набель, что-то скрывать, напускать на следствие тумана, которого и так много в вашем имени, – счел возможным безобидно пошутить Паркер, усмехаясь не только губами, но и добрыми светло-голубыми глазами.
Отто Дункель с содроганием в душе отметил, что тощий и длинный – под стать самому Набелю, но значительно крепче телом – инспектор не так прост, как показался на первый взгляд. И сам внутренне подобрался, как бы перед собственным допросом, чтобы ненароком не влететь в липкие сети сыщика… Ведь и ему есть что скрывать! Тайна его золота принадлежит только ему.
– Как! Разве тот сумасшедший индус был слугой этого господина? Теперь уже настал черед взлететь рыжим бровям Набеля, лоб взбугрился, словно лист желтой бумаги, брошенной на затухающие, но еще достаточно горячие угли. – У почтенного сенатора и такой невоспитанный слуга! Право, мне стыдно за господина… – Набель упорно делал вид, что он даже имени сенатора Дункеля никак не может запомнить.
– Так о чем вы с покойным теперь индусом говорили? – Инспектор пристукнул колпачком авторучки о блокнот, развернутый на чистом листе с единственной пока надписью вверху – «Людвиг Набель», а рядом число и месяц.
– Да о чем я мог с ним разговаривать? – Набель с возмущением передернул плечами. – Этот сумасброд летел по коридору так, словно за ним гнался гималайский тигр! Едва не влепился головой мне в грудь, сбил очки и наступил на них своим гнилым ботинком! Пришлось как следует встряхнуть его…
– И что при этом спросили? – негромко напомнил свой прежний вопрос Паркер, записывая показания пассажира и при этом совершенно казалось со стороны, не наблюдая за собеседником. Но по голосу, по еле меняющейся интонации и мимике, которую он как-то умудрялся замечать на лице Набеля, угадывал довольно точно о душевном состоянии подозреваемого, как тот ни старался каждый миг контролировать себя.
– Да ровным счетом ни о чем не спрашивал! – переходя на будничный тон, пояснил Набель, потянулся к коробке с сигаретами, прикурил от металлической зажигалки, при этом метнув в сторону Дункеля настороженный взгляд, пытаясь связать воедино приход полицейского и самого сенатора к нему в каюту.
«Так-та-ак! – тут же отметил про себя Отто и прикусил поджатые губы, чтобы сдержаться от реплики и не вступить в разговор, что было бы только на пользу подозреваемого. – Переживаешь, гнида сушеная! Боишься, что Али успел рассказать мне о вашей “теплой” беседе. И думаешь, что это я навел инспектора на тебя! Я сам многое дал бы, чтобы узнать причину молчания Али. Причину!»
– Я сказал индусу, что надо ходить спокойно и смотреть себе под ноги! – закончил ответ Набель и отвернулся лицом в сторону, не выдерживая пристального и насмешливого взгляда Дункеля – Отто старался таким образом дать ему понять, что он знает гораздо больше, чем о том подозревает Набель. И, похоже, этот молчаливый прием начинает срабатывать – подозреваемый боится окончательно завраться и тем навредить себе еще больше!
– Так, пишем с ваших слов – «ровным счетом ни о чем не спрашивал», – без тени улыбки или сарказма повторил с вопросительным подтекстом Марк Паркер. – А вот матрос… – инспектор заглянул в блокнот несколькими страничками раньше, чтобы точнее вспомнить имя того свидетеля, – да, трюмный матрос Рассел Мэрфи, который видел вас с покойным теперь индусом, под присягой готов подтвердить, что вы спросили слугу господина сенатора буквально следующее: «Скажешь, куды они собрались?»
Людвиг Набель смешался – не ждал такого удара! – и чтобы выиграть считанные секунды на обдумывание ответа, затушил сигарету в серой мраморной пепельнице, сменил положение ног и откинулся на спинку дивана, отчего голова из золотистой стала темно-рыжей. Сцепив руки на груди, он натянуто засмеялся, презрительно скривив губы.
– Да напутал этот ваш матрос! Конечно, напутал! Скорее всего по той причине, что в буфете хватил лишний стаканчик рому и…
– Он был на вахте в тот час, а потому абсолютно трезв, – прервал Набеля инспектор, снова переворачивая листки блокнота.
«Коричневый» споткнулся об эту реплику и на время умолк, медленно поднял плечи, словно у него свело мышцы спины, после чего ответил, опустив глаза на кончики белых парусиновых туфель и почти замерев в напряженном выжидании дальнейшего хода событий:
– Тогда не знаю… Может, у него со слухом не все в порядке, ведь от грохота машин это не удивительно. Не радист он, к несчастью для нас с вами, господин инспектор. Я действительно схватил индуса за пиджак и сделал ему строгое замечание: «Если куда собрался, бери с собой глаза!» Да, вот это я ему и сказал, так и записывайте для будущего расследования… Надеюсь, на этом ваши вопросы закончились и наша взаимно приятная беседа пришла к долгожданному концу? – Набель дал понять, что больше говорить ему нет никакого желания. – Или у вас еще что-то пребывает в сомнении и нуждается в моих разъяснениях? – Найдя, как ему думалось, удачный ответ на страшный вопрос, он явно оправился и позволил себе безмятежно улыбнуться.
– Да, нечто еще пребывает в сомнении, как вы изволили нам обоим разъяснить, господин Набель… Так, сущий пустячок… безобидная царапина! – сделав вид, что ему все и давно известно, негромко обронил Марк Паркер и в упор «выстрелил» пронзительным взглядом в глаза допрашиваемого.
– К-какая… царапина? – Людвиг Набель вздрогнул, тут же вторично вздернул брови, умело изобразив изрядное удивление, но холодок испуга на какое-то время сделал его глаза стеклянными, и это не осталось незамеченным от наблюдательного инспектора.
– На правой руке, вот здесь, – и Марк Паркер потыкал левым указательным пальцем себе в волосатую правую кисть. – Вот здесь длинная неглубокая царапина.
– Не знаю, о какой царапине вы спрашиваете, инспектор! – Набель презрительно поджал губы и перевел взгляд на Дункеля с таким выражением, словно бы впервые заметил постороннего в своей каюте, но которого он с огромным удовольствием вышвырнул бы не только в коридор, но и за борт парохода акулам на съедение! – Я с ним не царапался! Еще чего мне не хватало царапаться со всякими чернокожими да азиатами! Я скорее всего дал бы ему в зубы! Теперь, надеюсь, все?
– Все ясно, господин Набель! Так и запишем, что вы дали бы ему в зубы. Точка! – И тут же страшное снайперское поражение насмерть! – А где ваш прекрасный перстень, которым я любовался совсем недавно, утром во время вашего завтрака, а потом вы куда-то побежали…
«Клянусь священными водами Стикса! – “Коричневый” почему-то ждал этого вопроса!» – мгновенно пронеслось в голове Отто, когда увидел секундное замешательство Набеля, а потом услышал его ответ, вернее сказать, встречный вопрос, который задают лишь для того, чтобы лучше продумать собственный ответ:
– Перстень? К-какой перстень? У меня только этот…
– Ну-ну, быстрее соображайте, господин Набель, быстрее! Иначе упустите время и все поймут, что вы застигнуты все – таки врасплох! – Марк Паркер словно вознаграждал теперь себя за долгое терпение и открыто, едва не в лицо Набеля, расхохотался.
«Ого! – Отто Дункель не смог содержать изумления и невольного сожаления, которое отразилось, наверно, и в его взгляде на Людвига Набеля. – Кажется, капканчик уже захлопнулся окончательно! Только зачем инспектору понадобилось какое-то кольцо?»
– Что за чушь! – взвизгнул фальцетом белый, как первосортная эмаль, подозреваемый пассажир и резко выбросил перед собой чуть подрагивающую правую руку – на безымянном пальце в солнечных пучках заиграл красивыми переливами перстень с изумрудом. – Вот он, мой перстень! И никуда он не девался… Напрасно вы пытаетесь сбить меня с толку, я заявляю вам, что…
– Вот как? – Инспектор открыто наиграл простодушное удивление и сделал вид, что ему искренне жаль собеседника. – Все правильно, господин Набель. Теперь у вас именно тот камень, который вам и положено носить как талисман. Ведь вы родились в памятный для всех немцев день[24], изумруд – ваш покровитель. Но я спрашиваю вас о другом перстне, о том, который был у вас на этом же пальце во время завтрака! И в том коридоре, когда вы не царапались с индусом Али! Ну-у, так где тот рубиновый камень с… ядом! – Инспектор выпалил последнее слово зло, в самые глаза замолкнувшему Набелю, и тот отшатнулся от Паркера, словно к нему вплотную присунули голову кобры с разинутой пастью. Инспектор не дал ему и слова сказать, добавил самое главное, что берег на конец допроса.
Индус умер от паралича сердца! И паралич наступил от яда, который попал в кровь через царапину. Где перстень с ядом?
Людвиг Набель безвольно расслабил руки, прикрыл глаза и откинулся головой на спинку дивана, лицо покрылось мертвенной желтизной. Он сделал несколько судорожных глотков – слова оправданий сухим комом застряли в горле, и только пальцы рук как бы в конвульсии судорожно сжимались и разжимались с похрустыванием в суставах…
Едва ли не в таком же шоке оказался и Отто Дункель. Его испуганно-изумленный взгляд перебегал с Набеля на невозмутимого инспектора, который, похоже было, с легкой усмешкой наблюдал за агонией смертельно раненой «добычи».
Вдруг выйдя из оцепенения, Людвиг Набель закричал так, что и в коридоре было слышно из конца в конец:
– Не было никакого перстня с ядом! Не было! – Он вскочил на ноги, глаза расширились как у человека, поставленного к пулями иссеченной стене для очередной жертвы расстрела. – И никогда, слышите, никогда не докажете, что он был с ядом! Плевать я хотел на все показания каких-то там трюмных матросов, плевать! Слышите, господин… как вас там по имени…