оложение вещей от такого бывалого человека, как сенатор Дункель.
– Видите ли, господин сенатор, – доверительным тоном продолжил он важную беседу, важную для него самого, так как намеревался узнать кое-что и от самого сенатора. – Видите ли вы сами, что кому-то понадобилось через слугу узнавать цель вашего путешествия, а из этого я заключаю, что не все из вашего окружения в Виндхуке поверили, что настоящая цель вашего путешествия – невинная охота на подводных моллюсков… – Инспектор кинул быстрый косой взгляд на стоящего рядом сенатора, словно надеялся обнаружить на его лице какое-то секундное хотя бы замешательство. Но сенатор оставался все таким же расстроенным и озабоченным, и только. – Слуга либо не знал такого, либо проявил удивительную для нашего времени преданность своему хозяину и не стал говорить. А более того, наверняка еще и пригрозил известить вас о таком пристрастном любопытстве. И поплатился жизнью. Но этот Людвиг Набель сработал грубо. Можно подумать, что он прошел школу не у Отто Скорценни с его умением работать тонко, а в застенках гестапо, где больше полагались на кулак и плети… Короче, этот Набель «засветился» на месте преступления, его заметил матрос. Ну а таких «засвеченных» быстро «гасят». Тем более, кругом столько воды – целый океан. – Инспектор легким движением головы указал вперед на безбрежье, которому, казалось, не было ни начала ни конца, и если бы не эти бурлящие потоки за кормой, трудно было бы догадаться, что пароход вообще куда-то движется…
Помолчав, будто весь занятый созерцанием сигаретного дыма, инспектор покусал зубами мундштук, продолжил размышления, а Дункель, зная уже его изворотливый ум, был весь настороже: слово – что торпеда, выпущенная из аппарата, можно услышать удачливый взрыв намеченной цели, может случиться и страшная ошибка, порою трудно поправимая.
– Получается, что кто-то «загасил» нашего Набеля? Кто? – сам себя спросил Марк Паркер, провожая взглядом огромного альбатроса, проносившегося мимо с приличной скоростью от кормы к форштевню. – Кому это выгодно? Либо вам, извините, господин сенатор – я ведь просто рассуждаю! – чтобы отомстить за преданного слугу, либо еще кому-то, если этот сгусток тумана был не один в таком трудном деле! Тот, главный, понял, что Набель, будучи мною доставленным в полицию Мельбурна и допрошенный по всей строгости, рано или поздно выдаст своего шефа!
Отто взял себя в руки и возможно убежденным голосом пояснил, так же искоса поглядывая на инспектора, но тот смотрел за полетом большекрылого альбатроса, поэтому кроме густой шевелюры и бакенбардов у Африканского Льва ничего невозможно было разглядеть сбоку.
– Я бы не рискнул сам мстить этому Набелю, опасаясь попасть под ваш снайперский выстрел и оказаться в стальных наручниках, господин инспектор! – засмеялся Отто, стараясь говорить беспечно. – Вы бы довольно быстро меня вычислили, вы и сами это превосходно понимаете. Меня беспокоит другое – а что, если на пароходе этот Набель действительно не один? Ведь кто-то помог ему тем или иным способом выйти из каюты и исчезнуть? Или надежно спрятаться на судне, что не так уж и сложно, а потом покинуть его, уже в Австралии. К тому же эта подозрительная шлюпка и световая морзянка! Как все это увязать воедино? И возможно ли вообще увязать?
– Мне кажется, объяснение здесь весьма простое, хотя технически выполнить не так легко. – Затянувшись, инспектор долго выпускал из себя табачный дым и косил глазами, проверяя, не мешает ли его курение двум молодым дамам в легких голубых пляжных костюмах. Дамы стояли под ветром от них шагах в десяти и любовались неповторимыми красками утреннего океана. – Главарь этой группы мог по рации вызвать с французского острова яхту. С яхты выслали на наш курс шлюпку, вполне возможно моторную, но хорошо замаскированную. Когда вахтенный матрос осветил ее, тот человек мог заранее вылезть из шлюпки в воду и укрыться за противоположным бортом. Как только пароход прошел, он вылез из воды и просигналил условную букву «Н», начальную в фамилии Набеля. Наш поднадзорный, захватив предварительно спасательный жилет, преспокойно прыгает за борт и на шлюпке уходит к яхте… Вот каков возможный вариант из десятка других, не менее интересных!
Отто Дункель в немом почтении к проницательному инспектору пожал ему локоть и в свою очередь как бы поразмыслил вслух:
– Клянусь священными водами Стикса! На первом же заседании сената я переговорю с кем надо. По моему рассуждению, вам пора перебираться в Преторию! Или, по крайней мере, получить звание комиссара и взять под свою опеку криминальную полицию Порт-Элизабета. Хватит вам с вашим опытом и умением мотаться по пароходам! Для этого можно подобрать человека помоложе, а еще лучше, холостяка, не обремененного семьей и детьми!
Африканский Лев медленно повернулся к Отто Дункелю, хмыкнул с сомнением, внимательно посмотрел в глаза сенатора – ни тени насмешки, лицо строгое, в полном соответствии с только что высказанными соображениями.
«Клюнул! – не меняя выражения глаз, отметил про себя Отто. – Ну и отлично! Иметь своего комиссара если не в столице, то в портовом городе никогда не лишне!»
– Вы не ослышались, господин инспектор, – с легким поклоном добавил Дункель. – И по возвращении из путешествия я непременно займусь вашей служебной карьерой.
По тонким губам Паркера скользнула скупая улыбка, светло-голубые глаза потеплели, как будто он не уходил, а наоборот, возвращался к родному причалу, где его ждали заботливая жена и ласковые дочери… Но что-то такое промелькнуло в этих глазах, еле уловимое, Дункель не смог сразу зацепиться и оценить должным образом, когда инспектор повернулся снова к океану и ответил негромко:
– Я бы не против поменять зыбкую палубу парохода на более прочный под ногами бетон улиц если уж не в Претории, то привычного Порт-Элизабета… Если это, разумеется, возможно без лишних хлопот для моего начальства, ведь на такие должности, сами знаете, кандидаты давно уже намечены сверху… Но это в далеком еще будущем, нам надо еще вернуться домой живыми и невредимыми, – последними словами инспектор вернул сенатора к суровой действительности дня нынешнего. – А теперь, господин Дункель, позвольте откланяться и не надоедать вам своими заботами… заботами полицейского сыщика. Попробую перед завтраком успеть кое-кого поспрашивать…
– Я не спешу, господин инспектор. – Отто Дункель легким прикосновением задержал Паркера на шкафуте еще на несколько минут – что-то в том выражении глаз, секундном, но каким-то настороженном, не давало полной уверенности, что инспектор досконально понял его намек, а сам он может быть уверен, что не надо больше ожидать от него рокового подвоха… – Понимаете, инспектор, меня по-прежнему беспокоит вопрос, как Людвиг Набель мог выбраться из каюты? Ведь не «вытек» же он на самим деле, как туман, через замочную скважину?! Вряд ли он мог все заранее предвидеть и изготовить себе образец ключа! Что вы можете сказать на этот счет?
– Почему же не мог? – подивился наивности сенатора в делах уголовного сыска бывалый инспектор. – Ключ был у него всю ночь и еще день. Имея заготовки, сделать копию любого ключа – дело получасовой работы. А потом, вы не хуже меня знаете, что хорошие специалисты умеют открывать даже банковские сейфы, не то что стандартные замки кают. Такие запоры для начинающих квартирных воришек и то не препятствие для проникновения. А здесь орудовали матерые хохстаплеры[29].
– Тут вы правы, как сам Зевс-громовержец! – словно бы спохватился и признал свою некомпетентность Отто Дункель. – Тогда надо срочно искать рацию, – забеспокоился он и нервно швырнул недокуренную сигару на уходящую от борта словно отполированную спину разрезанной волны. – Рация – не перстень, ее не засунешь в потайную щелочку… Я теперь буду постоянно чувствовать себя как под прицелом снайперской винтовки, зная, что в любую минуту может грянуть еще один выстрел!
И ладно, если бы я был здесь один. Но со мною сыновья. Как их уберечь? До душевного ли мне теперь комфорта, до отдыха ли?
– Эта рация, господин сенатор, наверняка лежит на дне океана. Рядом с тем рубиновым перстнем, только чуть дальше по курсу «Британии» от Порт-Элизабета. Рация, похоже, свое дело сделала. – Инспектор снова мельком глянул в глаза Дункеля, и будь сенатор лучше знаком с Паркером, он мог бы прочесть в этом взгляде не только внешнее сочувствие, но и изрядное сомнение в искренности слов озабоченного Дункеля…
На правом крыле ходового мостика показался Фридрих Кугель с биноклем. С минуту он смотрел куда-то вдаль, на зюйд-ост, потом свесился через поручни. И громко сказал, как будто радуясь находке:
– Смотрите, какая тьма океанских птиц кружится! Это плавает дохлый кит! Надо же, ушел от разбойников-гарпунщиков, а достался прожорливым птицам! Можно представить радость пернатой братии – столько мяса им привалило, да еще и совершенно бесплатно! Ого! Даже некоторые наши временные попутчики поворачивают в том направлении, неблагодарные! – И Фридрих Кугель беззаботно рассмеялся.
Дункель и Паркер посмотрели в ту сторону, куда биноклем указал штурман, а обе дамы рядом с ними восторженно захлопали ладошками, как будто впервые увидели заезжих циркачей – в пяти кабельтовых, а может и чуть ближе, на океанской зыби покачивалось бело-серое пятно. На нем сидели и кружились в воздухе сотни птиц – шло пиршество на даровом угощении…
– Я пойду, господин сенатор, а то скоро мои «поднадзорные» мелкими перебежками пойдут в атаку на здешний ресторан, – пошутил инспектор. И уже когда сделал пару шагов, как бы вспомнил и добавил: – Кстати, о духах… Дорогими французскими духами пахнет почти во всех каютах первого класса. Такая публика собралась… душистая.
– Жаль. Хоть малая была зацепочка, – сокрушенно вздохнул Отто. – Теперь не просто будет опознать того типа, который зачем-то прежде меня заскочил в каюту умирающего Али. Клянусь священными водами Стикса! – я многое отдал бы, чтобы узнать, что именно он там искал, собачий сын!