Прихожая обставлена тяжеловатой мебелью, какой торговали в комиссионных послевоенных магазинах. В дальнем слева от входной двери углу несколько самоуверенно и незыблемо разместился широкий черного цвета кожаный диван, рядом четыре кресла по бокам в вдоль стены. В центре на изогнутых ножках овальный стол под вишневой скатертью, на столе вместительная, цвета янтаря стеклянная ваза со свежесрезанными розами. Слева у просторного окна с решетками прикреплена подставка для цветов – мелкие декоративные розы, в основном белого и светло-розового оттенков.
Окинув быстрым взглядом прихожую, Отто сразу понял, что хозяин особняка изрядно стеснен в средствах и не в состоянии менять обстановку вслед за капризной модой.
Из открытой двери справа – по звуку посуды Отто догадался, что там кухня – послышался приятный женский голос:
– Марта, кто там пришел? Молочница?
Отто мысленно – лицо его еще какой-то миг оставалось словно чужим и неуправляемым – усмехнулся: домработница по старой довоенной привычке называет служащую соседнего молочного магазина привычным словом «молочница».
– Нет, мама. Это пришел к нам незнакомый господин, – по-английски, с акцентом ответила Марта, и на пороге кухни, в белом переднике, с полотенцем через плечо, с тарелкой в руках появилась опрятно одетая женщина лет пятидесяти, с живыми темно-карими глазами.
В молодости, это угадывалось довольно легко, она была необычайно изящна и красива, но с годами несколько пополнела. Увидев вошедшего незнакомого мужчину, который почтительным поклоном приветствовал ее, хозяйка дома слегка зарумянилась, вскинула красивые густые брови, тем самым давая понять, что извиняется за домашний наряд, так как занята прозаическими кухонными делами, потом улыбнулась, обнажив ровные белые зубы, легким ответным поклоном пригласила гостя первым начать разговор.
– Прошу прощения, госпожа. – И Отто вторично поклонился хозяйке и ее дочери. – Совершенно случайно я услышал, что вашу дочь назвали по фамилии Бутанис… В далекие теперь времена, в Германии перед войной, я довольно близко был знаком с Феликсом Бутанисом, который был родом из Эстонии… Вот и подумалось – неужели здесь, в Австралии, бросил он якорь своей гоночной яхты? – Отто решил сразу дать понять, что о Феликсе он знает довольно подробно.
Хозяйка дома поспешно поставила тарелку на невысокий полированный столик у кухонной двери, сдернула с плеча полотенце. Божественная Пандора с радостной улыбкой тихонько хлопнула ладошками, потом сложила их перед высокой грудью.
– Ка-ак? Вы были знакомы с моим дядюшкой Феликсом? О-о, расскажите, расскажите, что вы о нем знаете… – И тут же смутилась – хозяйка дома строго взглянула на дочь, укоризненно покачала пышноволосой головой: гостя у порога не следует расспрашивать, это не ресторанный швейцар!
– Простите ее, прошу вас, господин… – и она замолчала в ожидании, когда гость назовет свое имя.
– О-о, извините и меня бога ради! Я не успел представиться… Отто Дункель, сенатор Южно-Африканского Союза, проживаю в Намибии, в городе Виндхуке. Имею там наследственные рудники и завод, в минувшую войну служил фрегаттен-капитаном на подводной лодке.
– Прошу вас, герр Дункель, – и хозяйка плавным жестом руки пригласила его к столу в угол прихожей, где стоял диван и кожаные кресла, а на маленьком столе в керамической вазе во всю красу благоухали свежие белые розы с чистейшими, как алмаз, капельками воды на лепестках.
«Я тысячу раз прав – это и в самом деле боготворимая Пандора!» – В голову невольно пришло сравнение розы и молодой хозяйки, и он не удержался от красноречивого взгляда на ту, которая так напоминала любимую когда-то жену и далекую теперь первую любовь… Марта под его взглядом смутилась до румянца на скулах, поспешила на кухню, чтобы приготовить для гостя чашечку кофе.
– Итак, герр Дункель, вы знали Феликса Бутаниса, родного брата моего… покойного мужа Георга? – не то утвердительно, не то с удивлением переспросила баронесса Анна, как звали хозяйку особняка. Легко и свободно при некоторой совершенно не портящей ее полноте она опустилась в кресло напротив сенатора, откинулась на спинку. Ни дорогих нарядов, ни драгоценных украшений – только обручальное кольцо. И прихожая, как отметил уже про себя Отто, обставлена более чем скромно – разве что красивый набор посуды в застекленном буфете, а на стене довольно странный ковер с рисунком, в котором отсутствовала всякая симметрия.
«Не всегда величие титула подкрепляется приличным счетом в банке», – заключил Отто и неспешно, прислушиваясь к тому, что делает на кухне Марта, рассказал фрау Марте о Берлине, довоенном, разумеется, о весьма длительном увлечении гонками на яхтах… о встрече с Феликсом и о приглашении посетить его родовой замок…
– И вот случайно слышу, как официант говорит товарищу: «Наша Марта Бутанис, как нетронутая роза, хорошеет с каждым днем!» – чуть-чуть приврал Отто, желая навести разговор на возможного супруга Пандоры, хотя обручального кольца у нее действительно нет. – Подумалось, вдруг и в самом деле встречу Феликса, его семью.
– Феликс выехал из Эстонии накануне прихода в нашу страну Красной армии. Выехал в Гамбург, как он сообщал в своем последнем письме Георгу. У него жена была немка из Гамбурга. Они и познакомились на тех гонках яхтсменов. – Фрау Анна говорила о родственнике, а сама думала о чем-то другом. На ее чистом, без единой морщинки лице выступил румянец. От внутреннего напряжения, а может, от какого-то переживания, чуть затуманились глаза, темные брови изредка вздрагивали. – Зато на нашу долю, герр Дункель, выпали куда как страшные испытания! Как чуждые элементы для советской власти мы были вывезены в далекий Хабаровск, почти на край земли… Наших мужчин, мужа Георга и двух моих братьев, вместе с другими, кто ехал в нашем эшелоне, отделили от семей где-то за Уралом. И с тех пор я о них ничего не знаю… А меня с двумя детьми – с трехлетней Эльвирой и вот с Мартой, которая родилась уже в поезде, высадили на диком берегу реки Уссури, не разрешив селиться у кого-нибудь на квартиру, чтобы мы не заводили с местными жителями «опасных» разговоров. Не знаете такую реку – Уссури? Конечно, это не Рейн, не Эльба и далеко не Волга… Под Хабаровском впадает в Амур, а за рекой – уже китайская земля.
– Где Амур и где Китай я по картам знаю, баронесса Анна, – негромко произнес Отто и слегка поклонился, извиняясь, что прервал хозяйку, хотя и ответил на ее вопрос. В прихожую вошла Марта с подносом, на котором дымились ароматным паром три изящные фарфоровые чашечки с китайскими дракончиками. Марта поставила поднос на столик, подала чашечку гостю, потом фрау Анне и себе, присела сбоку столика. Отто ласковым взглядом и учтивым поклоном поблагодарил молодую девушку, потом с искренним негодованием спросил:
– Но в чем ваша вина была, фрау Анна? Неужели только в том, что имели баронский титул? Уму непостижимо! Понятно было бы, если бы вас захватили в плен с оружием в руках, или вы, скажем, умышленно отравили бы одного из комиссаров или красных командиров…
– Георг держал типографию и еще до прихода большевиков что-то там печатал против Советов. Выехать в Германию вслед за Феликсом мы не могли, потому что Георг был чистокровным эстонцем, а во мне добрая половина молдаванской крови. Меня в Германии могли бы принять за еврейку, а это, сами знаете… – и она умолкла, опустила глаза на чашечку: чуть приподняв ее над скатертью.
«Да-а, я знаю, что творили гестаповцы с евреями… И не только на оккупированных землях! Тут они ни в чем не уступали сталинским чекистам!»
– За те статьи Георга и вывезли куда-то в Сибирь. Погиб в лагерях… И братья мои погибли. Я от знакомого об этом узнала. Наш бывший сосед приехал через три года после ареста, больной, вскорости и сам умер. Вот таковы наши дела прошлые…
Отто, отпив несколько маленьких глотков отлично сваренного кофе, улыбнулся Марте, поставил чашечку с зелеными дракончиками на стол. Пересилив некоторое колебание, решил спросить:
– Как же вы здесь оказались, в Мельбурне? Ведь это гораздо труднее, чем перебраться через Амур в Китай! Надо переплыть через моря и океаны!
Баронесса Анна, поборов нахлынувшую печаль воспоминаний нелегкого прошлого, загадочно улыбнулась, глянула на Дункеля лукавыми чуть выпуклыми глазами – глазами азартной цыганки.
– Дальше судьба моя поистине романтическая. При желании можно интересную пьесу сочинить… Во время войны в Хабаровске жили летчики из Америки. Они совершали какие-то перевозки для Красной армии. Один довольно симпатичный офицер по имени Гарри, в чине майора, встретил меня на вокзале, где я работала в буфете. Как увидел, так и примерз ногами к деревянному полу, – не без кокетства добавила баронесса Анна, словно подтверждая, что было когда-то и ее время… – Он начал за мной ухаживать. В один выходной день его солдаты принесли вот этот красивый кухонный набор китайской посуды, в другой раз огромный ковер. Гарри все сокрушался – для этого ковра стены моего деревянного «замка» оказались низковатыми, пришлось согнуть ковер вдвое. Теперь от него осталась одна половинка, – и баронесса Анна снова мило улыбнулась и без особого огорчения пояснила: – Однажды я рискнула вынести ковер во двор почистить, да и оставила на веревке проветрить. Ну, воришка не осилил унести весь, бритвой отрезал половину. – Помолчала, задумчиво глядя в окно на кроны деревьев палисадника, потом продолжила рассказ о себе: – Весьма долго майор Гарри Харкнесс уговаривал меня быть его женой. А я сказала, что меня отсюда никуда не выпустят. «Я увезу вас на своем самолете!» – заверил меня Гарри. И представьте себе, герр Дункель, сумел это сделать! Как? Через своего начальника он уговорил моего заведующего перевести меня работать в военную столовую при аэродроме, а там были и ночные смены… Сначала Гарри вывез из моего домика свои подарки – вот этот набор посуды и уцелевшую половинку ковра, а в один ночной рейс, посадив нас в закрытую машину прямо из столовой, куда я пришла на смену с дочками, повез прямо к самолету… Чтобы милиция не сразу хватилась меня, я дома оставила записку, будто самовольно выехала на родину, в Прибалтику… Наверно, долго искали. Сначала мы жили больше года на Гавайских островах, пока Гарри служил, а после войны переехали сюда, в Мельбурн, купили этот особняк. Гарри летал на самолете, перевозил разные грузы, а из последнего рейса так и не вернулся… Сказали мне, что самолет попал в тайфун, когда возвращался из Токио. Уже пять лет прошло… Вот такова наша судьба, герр Дункель. А о Феликсе у нас, увы, никаких сведений – погиб ли, жив ли? А если жив, то где он теперь проживает? Разметало всех этой войной, как осенние листья ураганом, кого куда…