– Послушай, Рыжая Борода! А какого черта ты со мной так разоткровенничался? Неужели не боишься, что я угроблю тебя в тот же день, как только сойдем на африканскую землю?
Штегман пожал плечами, словно удивляясь самой постановки такого вопроса. И неожиданно весьма доверительным тоном ответил:
– Знаете, герр Дункель, у меня почему-то такое предчувствие, что если мы не договоримся и вы не согласитесь на это наше предложение, то нынешняя встреча у нас с вами будет последняя… По крайней мере, в Африке нам уже больше не встретиться. Вы теперь очень лакомый цветочек для африканских пчел… И один из этих трутней, между прочим, из вашей же семейки-улья бывших нацистов, плывет у вас на буксире. Я говорю о Гансе Шрейбере. По его доносу за вами будут следить, едва вы сойдете на берег Австралии, не говоря уже об Африке. – Штегман неожиданно обозлился и засмеялся нехорошо, так что Отто невольно поддался этому же настроению приближающейся беды. – У меня нет никаких для вас гарантий, что вас самого, господин сенатор, не выкинут за борт парохода… вместе со шваброй! Все ваши недавние единомышленники превратятся в охотников за уже добытыми сокровищами! И вы станете реальным героем страшного детективного романа… Бр-р, быть вам в большой беде, герр Дункель, если не примете предложения инспектора Паркера. Не сочтите мои слова за черное пророчество, но…
Отто Дункель не дослушал, взмахом руки как срезал недосказанные слова бывшего клоуна:
– Ну и черт с вами со всеми! Не удалось на этот раз, удастся в другое время! Мое от меня все равно не уйдет! Хватит попусту болтать – я возвращаюсь в Мельбурн. А вы с милым инспектором и с Гансиком можете искать сокровища в воде до посинения ушей! Общий вам привет прощальный… И не попадитесь мне случайно под острый бушприт, если и дальше решитесь пересекать мой курс!
«Ничего-о, иудово племя! – выругался про себя Отто. – Не видать вам и единого уголка золотых слитков, которые лежат в трюме моего барка “Генерал Грант”! Налетело черное воронье, раскаркалось! Еще посмотрим, на чью голову падет это зловещее карканье!»
– Домой, так домой. Там вас ждут наручники, господин сенатор, – самым миролюбивым тоном проворчал Штегман, прищуря глаза от яркого солнца, которое проблескивало сквозь тяжелую листву высоких пальм. – Мы и в другой раз постараемся вас не упустить из виду…
Отто не ответил на последние слова – он ответит делом! – молча пошел по тротуару. И спиной чувствовал растерянно-мстительный взгляд Штегмана, который так и остался стоять у скамьи… Жаль, не оглянулся, не увидел, что минуту спустя на дорожке сквера появились Марта и оба младших Дункеля, что Виктор Штегман шагнул им навстречу, приподнял шляпу и с самой радушной улыбкой сказал:
– Добрый день, молодые господа! Вальтер, позвольте вас на минутку. Нам надо поговорить по весьма важному делу… Это касается лично вас.
Вальтер вздрогнул и весь насторожился – он тот же час узнал Вилли Тюрмажера – побледнел. Словно по наитию свыше почувствовал, что перед ним явился черный вестник.
– Баронесса, Карл, подождите меня вон там, у голубого газетного киоска. – И когда брат и баронесса Марта отошли, он с замирающим сердцем повернулся к Тюрмахеру: – Я слушаю вас, Вилли… Что-то случилось дома?
2
Отто Дункель, не совсем еще остыв после недавней стычки с Виктором Штегманом, встретил Марту и детей у трапа. Сыновья – он понял это сразу по их нахмуренным лицам – были чем-то сильно встревожены. Вальтер, бледно-желтый, словно его только что вынули из могилы, куда по ошибке сонным закопали. Карл, наоборот, возбужден, беспрестанно поглядывал то на младшего брата, то на отца, а то вдруг начинал оглядываться на город, будто ждал оттуда выстрела в спину… Марта, уставшая от пешей прогулки, не понимая, что же стряслось там, в сквере, где их остановил незнакомый человек, извинилась, прошла мимо растревоженного Отто и ушла к себе в каюту переодеться.
– Просто ноги отваливаются, так находилась по магазинам. Наверно потому, что отвыкла за эти недели плавания по морю.
– Конечно, баронесса Марта, отдыхайте. Через час отобедаем, а вечером, если ничто нас не задержит, выйдем в море. – Едва Марта пропала в коридоре, негромко спросил: – Что с вами? Какие-нибудь неприятности произошли на берегу? – спросил у обоих, а смотрел только на Вальтера, потому что случилось что-то именно с ним, а не со старшим сыном. – «Мало мне хлопот было с этим Тюрмахером, так еще что-то и сыном приключилось!» – Скажите хоть слово, что случилось.
Вальтер угрюмо молчал, не смея поднять глаза на отца, и вид у него был как у загнанного волками ягненка, который отпятился к краю обрыва, а дальше – либо волчьи зубы, либо ломать шею с высоченной кручи…
– Отец, нас остановил тот самый «Меченый»! Только теперь он совсем без шрама! Право, какой-то оборотень, а не человек!
– Вот оно что-о, – только и нашелся сказать поначалу Отто, и колючая заноза тихо всунулась в болезненное сердце. Скрывать не было никакого смысла, и он негромко, всматриваясь в лицо младшего сына, заговорил возможно спокойным голосом: – Этот «Меченый» – наш бывший дворник Вилли… он же берлинский клоун Карл Барт – Рыжая Борода. И он посмел остановить вас? Что он вам сказал? Вальтер, почему у тебя все лицо дергается в судорогах? О чем он вас расспрашивал? Прошу, сынок, ответь своему отцу. – Отто пытался взять Вальтера за руку, но тот тут же сделал шаг назад.
Карл в сильном смятении вскинул брови, присвистнул. В карих глазах отразилось минутное недоумение, он медленно повернул голову в сторону Вальтера и сам отступил от него, словно тот, переговорив с Рыжей Бородой, заразился страшной и неизлечимой болезнью.
– Ну знаешь, братишка! Встретить такого типа и не сказать мне ни слова?! Это ни в какие ворота не лезет! Но почему, отец, он остановил именно Вальтера, а не нас двоих? В чем дело? Объясните мне ради всех святых. Я же вижу, тут что-то неладное. Такое впечатление, что я в акваланге, а кто-то чужой перекрывает мне кран подачи воздуха! Вальтер, почему он сказал, что разговор касается именно тебя?
Вальтер, облокотившись о поручни на корме яхты, молча смотрел на тяжелую зелень суши, а по щекам у него текли слезы. Он упорно молчал, будто лишился вовсе дара слышать и говорить…
– Этот клоун пытался ударить меня ниже ватерлинии и пустить на дно, – медленно обдумывая каждое слово, пояснил старшему сыну Отто, видя, что сейчас от Вальтера бесполезно что-то добиваться, сын должен перегореть после разговора с Штегманом. Но что он ему сообщил такого? – Рыжая Борода знает из подслушанного нашего с тобой, Карл, разговора, а потом и из разговора с Кугелем на палубе «Британии», что мы отправились искать сокровища. Грозит вызвать полицию, как только прибудем на место, хочет войти в половинную долю будущей добычи… Ну, да не это главное сейчас! – Он ласково положил руку на плечо угрюмого, не поднимающего головы Вальтера, как будто тот стоял не перед отцом, а перед страшной горгоной Медузой, от взгляда которой человек превращался в камень. – О чем он говорил с тобой, сынок?
Вальтер как бы прогнулся под тяжестью отцовской руки, убрал плечо и сделал еще шаг назад, сказал наконец-то убитым до хрипоты голосом:
– Извини, отец… мне не по себе… Давление, наверно. Поташнивает и в глазах пелена… Я пойду лягу, – и по правому борту ушел, покачиваясь, как контуженный в голову, в каюту.
Проводив сына озабоченным взглядом, подспудно чувствуя приближающуюся беду и не зная подлинной причины, Отто взял Карла за локоть:
– Ты что-нибудь слышал из их разговора? Хоть словечко для зацепки? Ты же видишь, что он сделал с Вальтером?!
– Мы с баронессой Мартой дожидались Вальтера у газетного киоска, на углу сквера, а там автострада совсем близко, что-то услышать было просто невозможно. Брат вернулся после разговора с тем «Меченым» очень расстроенным. На все мои вопросы отмалчивался, только глазами шарил по сторонам, как будто кого-то высматривал или норовил сигануть от нас в придорожные стриженные кусты… Отец, что мог сказать Вальтеру бывший дворник? Чем так напугал или расстроил? Неужели он знает что-то такое, чего мы еще не знаем? Ума не приложу… Только бы не дома с нашими близкими!
Отто с такой яростью глянул на «Викторию», что, будь он всесильным Зевсом, яхта взлетела бы на воздух, окутанная клубами огня и смрадного дыма! Но, увы, он не был громовержцем, яхта по-прежнему спокойно стояла у причала, на палубе беспечно отдыхала семья англичанина. И вдруг подумалось, что ведь возможно сделать такой фейерверк! Чтобы полыхнуло пламя и взвихрились клубы дыма! Возможно! Надо только неспешно все обдумать! Все-все, до мелочей!
– Да-а, сынок… Что он ему сказал? Чего бы ни сказал пакостного этот клоун, мой приговор ему и его троице уже вынесен!..
А ты иди в каюту и не оставляй Вальтера одного, присмотри за братом… Особенно, чтобы один не ушел на берег. И попробуй разговорить его. Боюсь самого худшего, как бы с психикой у него что не случилось… Эх, Господи, как не повезло мне со вторым сыном!
– Хорошо, отец, будь спокоен, я присмотрю за братом. Но и у меня большое сомнение в душе – как он перенесет наше затянувшееся путешествие? Может, ты скажешь ему, что не против женитьбы на той индианке Амрите? Пусть Вальтер успокоится, отойдет душой. Из-за нее он, уверен я, так терзается сердцем.
– Ты сам скажи ему… от моего имени, что я даю согласие на брак с Амритой… У меня, боюсь, язык не повернется сказать такое… А приедем домой, там разберемся, что к чему…
– Спасибо, отец! Вальтер рад будет! – Карл оживился, тут же отошел от трапа и почти побежал в каюту. Отто обернулся – Фридрих терпеливо ждал его на баке у шпиля, помахивая сложенной несколько раз газетой. Дункель подошел, присел рядом на складное кресло, с беспокойством посмотрел на дальние ворота в порт.
– Горилла Майкл не объявлялся еще во время моего отсутствия, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал Дункель, так что Фридрих на всякий случай пояснил: