ерешься к нам!
Марту поразило, что всегда находчивый и остроумный Отто на этот раз не нашелся, что ответить возбужденному сыну, даже хотя бы словом утешения, обещания, и в несколько затянувшейся паузе она негромко произнесла, в то же время чувствуя, что за словами Вальтера кроется нечто такое, что известно лишь отцу и сыну:
– Вальтер, почему вы так говорите с отцом? Успокойтесь, прошу вас, – попыталась взять Вальтера за руку, но младший Дункель резко поднялся из-за стола, пальцами левой руки стиснул собственное горло, чтобы не заплакать навзрыд.
– Извините, баронесса… Мне душно от… не могу больше быть здесь. Я лучше выйду… – и как пьяный, натыкаясь на углы камбуза, поднялся наверх, никем не сопровождаемый.
Фридрих Кугель большим глотком допил полуостывший кофе, салфеткой вытер рыжие усы, в сердцах бросил ее на стол, но поймал не столько удивленный, сколько испуганный взгляд баронессы, взял себя в руки, с натяжкой улыбнулся.
– Пойдем, мой фрегаттен-капитан, подымим сигарами на сон грядущий. Что-то и у меня от качки минувших суток прескверно на душе.
Почувствовав себя в какой-то степени лишней в семейной драме Дункелей, не зная, кому и как помочь. Марта ушла в свою каюту почитать перед сном. И долго не могла уснуть, прокручивая в памяти эти странные слова Вальтера, которыми он пригласил отца на свою будущую свадьбу с Амритой. «Бедный мальчик…» – с этой мыслью она наконец-то и уснула, сунув руки под горячую, измятую от размышлений подушку…
Карл, выйдя из камбуза, остался стоять около закаменевшего у лееров Вальтера, пытался разговорить его, но брат упорно молчал, бесцельно водил глазами по берегу, где мелькали машины, начали зажигаться ночные фонари, высветились квадратные проемы окон…
Отто и Фридрих сошли на пирс, курили, медленно прохаживались около яхты туда-сюда, поглядывали на уходящие из порта каботажные пароходы. Один из них, явно устаревший, пыхтит уже из последних сил тянет свой груз, пока стучит машина и не рассыпались шпангоуты.
– Акваланги я проверил, давление в норме, так что нет нужды запускать компрессор, – тихо проговорил Фридрих, вынул платок и вытер залысины. – Боюсь, как бы к ночи опять не пошел проливной дождь. Ты решил обследовать дно здешней бухточки? Но зачем? Что можно здесь отыскать, разве что несколько оборванных якорей…
Отто недобро усмехнулся, посмотрел на дальний конец причала, ответил несколько завуалированно:
– И дно, и донышки… кое-кому хорошенько осмотреть. Вдруг там вдоль киля трещины образовались. Выйдут в море наши неразлучные друзья, а там и беда с ними приключится… непоправимая!
– А-а, вон оно что-о, – протянул растерянным тоном Фридрих и хмыкнул. Кажется, он понял, для чего именно велел Дункель приготовить акваланг. «Ну и отчаянная голова! Надо же такое дело обмозговать! И не страшится последствий, ведь за нами наверняка кровавая ниточка по воде потянется…» – Ему вдруг стало не по себе – чем больше он узнает своего фрегаттен-капитана, тем отчетливее видит, что для того нет преград на пути к намеченному…
– Вижу, что ты понял мой план боевых действий на ближайшее время! Ну и отлично! – Отто коротко мотнул головой. – Клянусь священными водами Стикса, я этого клоуна вознесу до небес! Будут ему и цветы и аплодисменты! До сих пор не могу взять в голову, что именно наговорил он Вальтеру, проклятый пацифист!
– Да-а, это уж точно так – размагнитил парня своими разговорами! Ходит теперь, словно стрелка магнитного компаса в магнитную бурю, не может взять истинного курса! За одно это ему надо подсунуть под брюхо колючего ежа! – Фридрих готов был вскинуть кулак и погрозить в сторону «Виктории», да Отто легонько толкнул его в бок.
– Непременно подсунем! Для того и остаемся на эту Варфоломеевскую ночь в порту… А Штегману я сказал, что будем возвращаться в Мельбурн, отказавшись от намерения искать сокровища. Пусть Кельтман немного понервничает, что не удалась дармовая пожива, не удалось погреть руки на чужом золотишке!.. Будильник приготовил? Не сорвется наша операция из-за какой-нибудь мелочи?
– Все будет в самом наилучшем виде, словно на учениях в школе подводных подрывников! – Фридрих понял, что ему этой ночью предстоит «посетить» с визитом спящую «Викторию». Он взглядом проследил вдоль причальной стенки от «Изабеллы» до угла, потом вдоль торцевой части, где въезд в порт, снова до угла и оттуда до «Виктории»: два маленьких пароходика, чумазый с высокой трубой буксир, плавучий угольный кран – и вот яхта Штегмана, на которой ужинали на палубе настырные доглядчики Вольфганга Кельтмана – сам Штегман, полицейский инспектор Паркер и Ганс Шрейбер. Отдельно на корме ужинали на свежем воздухе англичане, сидя на складных стульчиках за невысоким переносным столиком.
Отто и Фридрих, не раздеваясь, тихо сидели в каюте штурмана, слушали гул затихающего порта – умолкли бесконечные гудки портовых буксиров, утомившись, перестали вертеть головами железные жирафы – грузовые краны, прошел к выходу запоздавший каботажный пароходик, дал короткий прощальный гудок, и только заглушенный бортами стук машин да шум воды за винтами… Яхту несколько раз прилично качнуло, мягко стукнуло о кранцы. В иллюминатор было видно, как в городе задиристо перемигивались огни реклам, одно за другим смеживали веки окна ближних домов, укутанных в уютный полумрак ночи.
Фридрих потянулся, в темноте взял со стола подводные часы со светящимся циферблатом – уже около одиннадцати.
– Только бы вахтенный на «Виктории» тебя не засек! Наверняка этот недорезанный клоун поставил кого-нибудь за нами посматривать, чтобы не ускользнули ночью от доглядчика. – Отто не зря беспокоился, потому как любая неосторожность могла стоить им если не жизни, то свободы наверняка.
Кугель подошел к иллюминатору, чуть высунул голову – «Виктория», погруженная в тень портового крана и причальной стенки, светилась дежурной лампочкой в ходовой рубке.
– Не спит вахтенный. Через полчаса будет сменяться, как и наш Клаус. Надо будет его тоже убрать с палубы, ни к чему в таком деле лишние свидетели, – прошептал Фридрих, отвернувшись от иллюминатора. Лицо у штурмана спокойное, хотя на душе, чего там греха таить, чуточку царапали кошки…
– Клауса я отправлю спать. А тот, на мателоте, пусть сидит себе в рубке на здоровье – лишь бы не высовывался… – Так же еле слышно ответил Отто. – Ну, пора, дружище. Приготовься, а я отпущу рулевого пораньше в кубрик…
Фридрих открыл дверь, выпустил Дункеля и стал переодеваться. Оставшись в одних плавках, надел на спину акваланг, укрепил у пояса небольшую, в чугунном корпусе плоскую мину с часовым механизмом – таких мин Отто взял у своих подрывников на руднике пять штук на тот случай, если придется рвать перегородки затонувшего барка, добираясь до трюмов с сокровищами.
Не забыл Фридрих повесить на пояс моток медной проволоки, проверил нож в чехле, поднял с пола ласты…
– Кажется, все взял, ничего не позабыл, – прошептал он Дуккелю, который к тому времени возвратился в каюту. – Выглянь еще разок, нет ли кого из наших матросов на палубе? Увидят – сразу догадаются, чьих рук это дело.
Отто, стараясь не скрипнуть дверью, снова вышел в маленький коридорчик, который разделял носовые каюты, выглянул – на яхте было пусто, вахтенного Клауса он отпустил, сказав, что поднимет дежурить Карла. Обернулся, дал знак рукой Фридриху. Пригибаясь к палубе, прокрались за рубку, чтобы вахтенный на «Виктории» не заметил их в довольно ярком свете с неба – луна не ко времени объявилась между облаками! У борта Фридрих надел маску, отрыл воздух, Отто застегнул на его ногах ласты, помог перешагнуть через фальшборт и, придерживая за левую руку, осторожно спустил тяжелого Кугеля в узкое пространство вдоль толстого кранца между яхтой и причальною стенкой.
Тихо плеснув водой, Фридрих ушел в темную, словно ртуть, глубину.
Едва Отто распрямился, как за спиной раздались негромкие шаги босоногого человека: по трапу из кормового отсека поднялся механик Степан Чагрин, в трусах, лохматый со сна. Как заядлый курильщик, он надсадно прокашлялся прикрыв рот ладонью.
– Вас ист лос?[44] – забывшись, грубо выкрикнул по-немецки Отто. Механик вздрогнул, уронил сигарету на палубу и резко обернулся. Увидев сенатора, вздохнул с явным облегчением, успокоился, рукой махнул в сторону люка.
– Душно в кубрике, господин сенатор, курить сильно захотелось, – на английском языке со скверным произношением ответил Степан. – Я каждую ночь не выдерживаю и выходу на палубу затянуться сигаретой. В иной раз и по три сигаретки выкуриваю, пока сон не свалит с ног.
Дункель не сразу сообразил, что Русский Медведь понял его вопрос, заданный на немецком языке, хотя понять его было не сложно в такой ситуации.
– Кури и иди спать! Разбужу всех рано. Надо выспаться, чтобы не дремал у двигателя! – Приказ был настолько непреклонен, что механик не посмел спорить, поднял оброненную сигарету, отошел к другому борту, встал спиной к Дункелю и неспешно задымил табачными клубами, словно маленький буксирчик…
Рука Отто непроизвольно потянулась к пистолету в брючном кармане. «Один удар по затылку… – лихорадочно подумал он. – И ночью выскользнуть в море, чтобы полиция не прицепилась с вопросом, куда запропастился этот сибирский варвар! Не-ет, – сам себя постарался охладить Дункель, чтобы не довести дело до последней крайности. – Такой вариант в данной ситуации не годится… Команда взбунтуется. Горилла Майкл тут же отстучит донесение Кельтману о гибели механика при столь странных обстоятельствах… Вспомнят нам и исчезнувшего Набеля, не выпустят из порта, пока не вывернут душу наизнанку… Будем надеяться, что этот Медведь не заметил Кугеля в акваланге. Вот когда доберемся до заветного островка с обломками барка, тогда посмотрим, кого и куда определить, навсегда или временно…»
Степан притушил окурок о леерную стойку, бросил его за борт, негромко пробормотал: «Спокойной ночи, господин сенатор», и медленно, как бы прислушиваясь к размытому голосу уснувшего города, ушел в кубрик, где на двухъярусных койках спали моряки.