Боевая подготовка в японской армии проходила по германским уставам и носила наступательный характер. Атаку учили завершать энергичным штыковым ударом. Японская пехота обладала высокой тактической выучкой как одиночного солдата, так и подразделения в целом. Солдат хорошо был обучен самоокапыванию, маскировке, передвижению на поле боя. В его снаряжение входили 3 патронные сумки со 120 патронами, ранец со скатанной шинелью и запасной парой башмаков, 2-дневный запас риса.
Японский солдат был физически крепок и вынослив, воспитан на беспрекословном подчинении приказу командира.
Японский батальон имел 898 солдат, полк — 2746. Дивизия в своем составе имела артиллерийский полк (36 орудий), полк кавалерии трехэскадронного состава, две пехотные бригады по два полка в каждой, инженерный и обозный батальоны. Все подразделения были обеспечены средствами связи.
Подготовлен японский солдат был хорошо и морально и, в отличие от русского солдата, знал, за что воюет.
Специально для войны с Россией японцы имели четыре армии общим числом в 300 тысяч солдат и подготовленный резерв более одного миллиона.
Такую армию в Петербурге рассчитывали «закидать шапками» русских солдат.
По первоначальным планам, разработанным еще до войны, считалось, что война с Японией будет непродолжительной и позволит обойтись теми силами, которыми располагали в этом районе страны военные власти. Привлекать для боевых действий войска, находящиеся на территории Европейской России, считалось нецелесообразным из-за их большой удаленности от театра войны. В случае внезапного нападения Японии предусматривалось вести в течение нескольких месяцев оборонительные сражения, и лишь после того, как будут сосредоточены в этом районе достаточные силы, предполагалось перейти в наступление и, вытеснив противника с континента, закончить войну в столице Японии.
Отношение военного командования России к возможной войне было самое беспечное. Серьезных военных действий не предполагали даже в штабе наместника Алексеева. В начале января Алексеев говорил главному инженеру Порт-Артура Рубицкому: «Поезжайте в отпуск — здесь у нас не предвидится никакой тревоги».
Так как главная цель книги — показать действия забайкальских казаков в Русско-японскую войну, то этому вопросу и будет уделено больше внимания, чем другим.
К началу войны конницу на Дальнем Востоке представлял только один регулярный Приморский драгунский 6-эскадронный полк. Вместе с 1-м Нерчинским казачьим полком Забайкальского войска и Уссурийским казачьим дивизионом этот полк составлял Уссурийскую конную бригаду.
В казачьих войсках к началу военных действий имелось четыре полка 6-сотенного состава, две 6-орудийные (1 — я и 2-я) батареи Забайкальского казачьего войска; 3-сотенный Уссурийский казачий полк Амурского казачьего войска и 2-сотенный Уссурийский казачий дивизион Уссурийского казачьего войска. Всего к началу Русско-японской войны на службе в казачьих войсках вместе с охранной стражей находилось около 5 тысяч человек.
За четыре дня до вероломного нападения Японии на русский флот Николай II предоставил право своему наместнику на Дальнем Востоке Е.И. Алексееву объявлять военное положение по своему усмотрению.
В тоже время, то есть 24 января 1904 года, им же было повелено для увеличения боевой готовности войск Дальнего Востока произвести опытную мобилизацию 4 льготных казачьих полков и 2 льготных батарей.
27 января 1904 года поступило монаршее повеление из мобилизуемых полков (2-го Верхнеудинского, 2-го Читинского, 2-го Нерчинского и 2-го Аргунского) сформировать дивизию, с наименованием ее Забайкальской казачьей дивизией, причем в состав 1 — й бригады должны войти 2-й Верхнеудинский и 2-й Читинский полки, а в состав 2-й — 2-й Нерчинский и 2-й Аргунский.
Всем казакам запасного и строевого разрядов, поступившим на формирование льготных и запасных частей, было приказано выдать по 100 рублей пособия каждому, а все расходы по мобилизации, ложившиеся на войсковой капитал, приняла на себя казна.
28 января, после нападения японской эскадры на русский флот в Порт-Артуре, последовал указ о приведении в военное положение войск, находящихся в пределах Сибирского военного округа, и 9 февраля — Забайкальской области. В этот же день в высочайшем приказе было объявлено о формировании Маньчжурской армии в составе 1-го, 2-го и 3-го Сибирских армейских корпусов, 1-й Сибирской пехотной дивизии и льготных частей Забайкальского казачьего войска. Временное командование армией было вверено генералу от инфантерии Н.П. Линевичу.
В Забайкальской области (Приамурский военный округ) в мирное время находились 1-я Сибирская резервная бригада(4 батальона), которая с началом войны развертывалась в 1-ю Сибирскую пехотную дивизию (4 пехотных полка по 4 батальона в каждом и 1 запасной батальон); из льготных казаков формировались 5 полков 2-й и 3-й очереди (4 из них потом составили дивизию генерала Ренненкампфа) и 3 пеших казачьих батальона, а также 2 артиллерийские казачьи батареи (3-я и 4-я).
Фактически все сформированные казачьи части, кроме 3 пеших батальонов, которые использовались для охранной службы на линии железных дорог, были отправлены в действующую армию. Кроме уже названных частей, на основании телеграммы начальника окружного штаба военно-окружных управлений Маньчжурской армии от 23 марта 1904 года в Забайкальском казачьем войске были сформированы 20 конных отрядов для охраны границ — по 100 казаков запасного разряда в каждом.
Число казаков, находившихся в строевых частях к январю 1905 года, составляло 17 401 человек.
Льготные Забайкальские казачьи полки были отмобилизованы за 7 недель. Среднесуточный прирост в казачьих частях составлял 0,5 сотни. После отмобилизации некоторым сотням пришлось совершать длительные марши для соединения с другими сотнями своего полка.
К 5 марта развертывание Маньчжурской армии было завершено. Части Забайкальского казачьего войска были распределены следующим образом:
а) Восточный отряд под командованием М.И. Засулича (создан 28 февраля 1904 г. из Восточного авангарда, выдвинутого к реке Ялу): 1-й Аргунский казачий конный полк;
б) Отдельная Забайкальская казачья бригада генерала П.И. Мищенко, действующая в качестве армейской конницы: 1-й Читинский и 1-й Верхнеудинский казачьи полки, а также 1-я Забайкальская казачья конная батарея;
в) 2-я Забайкальская казачья батарея действовала в составе Южного авангарда, основу которого составлял 1 — й Сибирский армейский корпус под командованием генерала Г.К. Штакельберга, располагающийся в районе Инкоу, Чайчжоу, Сеньючен;
г) Забайкальская казачья дивизия генерала П.К. Ренненкампфа, составлявшая общий резерв и находившаяся в районе Ляояна: 2-й Читинский, 2-й Аргунский, 2-й Верхнеудинский казачьи полки, 3-я и 4-я Забайкальские казачьи конные батареи;
д) оборона Уссурийского побережья (войска под командованием генерала Н.П. Линевича, после прибытия в армию 15 марта 1904 г. —А.Н. Куропаткина): 1-й Нерчинский казачий конный полк;
ж) запасные и этапные (охранные) части составляли 4-, 5-, 6-й Забайкальские казачьи пешие батальоны;
з) в Порт-Артуре находилась 4-я сотня 1-го Верхнеудинского казачьего полка, вошедшая в состав войск под командованием генерал-лейтенанта А. М. Стесселя.
Таким образом, в начале войны с Японией кавалерия Маньчжурской армии практически полностью состояла из казаков и в первую очередь Забайкальского казачьего войска. Хорошо проявившие себя во время похода в Китай забайкальские казаки подвергались резкой критике за свои действия входе Русско-японской войны 1904–1905 годов. Военные представители иностранных государств при русском штабе, иностранные корреспонденты соревновались в злословии по поводу русской конницы, обвиняя казаков во всех бедах и неудачах Русской армии.
В чем же так не угодили казаки иностранным знатокам кавалерии? Нет смысла приводить многочисленные высказывания их о казаках, но некоторые из них, наиболее характерные, ради справедливости и дальнейшего понимания сути вопроса привести надо.
Одним из серьезных критиков казачества был представитель Германского генерального штаба при Русской армии подполковник барон Э. Теттау, который не скрывал своих «искренних и дружеских чувств» к Русской армии.
Другой иностранный критик, сопровождавший Русскую армию в войне с Японией почти во всех крупных боях и сражениях и тоже относившийся к нам с «нескрываемой симпатией», был корреспондент парижского журнала Людовик Нодо.
Оба эти автора — не злопыхатели, а специалисты своего дела. Они не были врагами и старались не чернить действительность, а хотели разобраться во всем. Но и они так до конца и не поняли, в чем же причина того, что русская конница, во много раз превосходившая во всех отношениях японскую, так и не смогла оказать существенного влияния на ход боевых действий в Русско-японской войне. Наряду со знанием дела эти авторы ограничились поверхностным изучением вопроса. В большинстве случаев они довольствовались рассказами других участников тех событий, но ни тот ни другой лично не окунулись в казачью среду, не попытались понять, почему же казак, будучи храбрым воином, сплоченный коллективной ответственностью задело, не выполнил той исторической миссии, которую с честью исполняли его предки. Ни тот и ни другой не попытались проникнуть в казачью психологию, не поставили себя на их место, а потом не спросили: «Почему?»
И таких «почему» много. Почему казак почти всю войну действовал как пехотинец; почему от него требовали разведданных, не обеспечив условий для их добывания; почему он не имел бинокля, компаса, карты и не был обучен, чтобы пользоваться ими; почему ни разу казачьи полки, бригады или дивизия не обрушились всей массой на противника и не изменили ход боя или сражения в свою пользу; почему боевая подготовка казаков, находящихся на льготе, была ниже, чем у казаков, находящихся на действительной службе; почему интенданты не заготовили для русской кавалерии подковы, сбрую, седла, пики…