Сознавая, что падение крепости вызовет тяжелые последствия на Маньчжурском фронте, во внешнеполитических и внутренних делах, Русское правительство потребовало от дальневосточного командования направить войска на выручку Порт-Артура. Между тем единого мнения в плане ведения войны в это время не было ни в штабе наместника адмирала Алексеева, ни в штабе Маньчжурской армии.
Главнокомандующий предлагал немедленно идти на помощь Порт-Артуру, то есть наступать, а Куропаткин считал, что положение Порт-Артура не вызывает опасения, а для наступления сил не хватает. Не договорившись между собой, они обратились за помощью в разрешении спора: к царю — Алексеев, к военному министру — Куропаткин.
Царь одобрил позицию Алексеева.
К концу мая Маньчжурская армия по численности была почти равной японской и занимала выгодное расположение своих войск, позволяющее действовать по внутренним операционным направлениям против разбросанных и разобщенных группировок противника. Трения, возникшие между двумя штабами, отрицательно сказывались на положении дел. Так, Алексеев требовал выделить для наступления на Порт-Артур четыре дивизии (48 батальонов) с артиллерией и кавалерией, а Куропаткин, вопреки предписанию наместника, послал 32 батальона, то есть 1 — й Сибирский корпус генерал-лейтенанта Г. К. Штакельберга, которому было приказано идти на выручку Порт-Артура. Против 1 — го Сибирского корпуса японцы выставили 48 батальонов пехоты, 3 полка дивизионной и 3 полка армейской артиллерии (216 орудий).
Таким образом, соотношение сил было на этом направлении в пользу японской армии.
24 мая авангард корпуса, состоящий из казачьей дивизии сибирских казаков генерала A.B. Самсонова и генерала H.A. Симонова, отбросил передовые части 2-й японской армии в районе Вафангоу и занял станцию Вафандян. Главные силы в это время подходили к Вафангоу.
1 июня перешла в наступление армия Оку и, оттеснив авангард русских, японцы овладели станцией Вафандян.
Войска 1 — го Сибирского корпуса заняли оборонительные позиции в пяти километрах к югу от Вафангоу, где генерал-лейтенант Штакельберг решил дать оборонительный бой, а затем, при благоприятных условиях обстановки, перейти в наступление.
Оборонительная позиция русских проходила по гребню высот от деревни Лункоу через Санцзыир до Янцзягоу на фронте, протяженностью 12 километров. Открытый правый фланг обеспечивал кавалерийский отряд генерала Самсонова в составе 11 сотен и 2-й казачьей бригады, левый — 2 стрелковыми ротами и конными заставами. При этом главная оборонительная линия русских делилась на три участка. Правый участок, к западу от деревни Санцзыир, оборонялся 3 батальонами 36-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, батальоном и ротой 33-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, батареей 9-й артбригады под общим командованием генерала Н.Ф. Крузе; на среднем участке, от железной дороги до деревни Санцзыир, находились три роты 33-го Восточно-Сибирского полка, две батареи 9-й и батарея 35-й артиллерийских бригад под командованием генерала А.А. Лучковского; левый участок, к востоку от железнодорожной линии, защищали 12 батальонов 1-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, четыре сотни казаков под общим командованием генерала А.А. Гернгросса.
Общий резерв корпуса находился в тылу у деревни Сисан в составе восьми батальонов 2-й бригады 35-й Восточно-Сибирской дивизии и двух батарей 35-й артиллерийской бригады под общим командованием генерала А. Гласко.
Перед фронтом позиции расстилалась Янцзятуньская равнина.
Из-за беспечности и нетребовательности русского командования не были подготовлены окопы и укрытия, артиллерийские батареи стояли на открытых огневых позициях по распоряжению старших начальников и лично Штакельберга, хотя русские артиллеристы уже умели пользоваться угломером при стрельбе с закрытых огневых позиций.
После ураганного огня японской артиллерии обороняющиеся части стали нести большие потери, еще не вступив в бой.
В течение двух дней в районе Вафангоу бушевал ожесточенный бой. В результате корпус Штакельберга из-за многочисленных ошибок в руководстве им и под воздействием превосходящих сил противника отошел к Сеньючену. Сибирские стрелки дрались мужественно, с небывалым упорством. Измотанная кровавыми боями, армия Оку не решилась на преследование.
Русские части уходили, а за ними шли казачьи разъезды, дозорные, плелись раненые. На крайнем правом фланге, стоя на сопке, до последнего момента отхода работал с гелиографией (светосигнальные приборы. — Примеч. ред.) командир 1 — го Восточно-Сибирского саперного батальона поручик Карбышев. С командой в 60 человек сибирских казаков и конных саперов он отошел с наступлением темноты в расположение своих войск. (Будущий военный инженер с мировым именем, профессор, доктор военных наук, полковник Русской армии и советский генерал-лейтенант инженерных войск Дмитрий Михайлович Карбышев в 1941 году будет тяжело контужен и взят в плен. После категорического отказа перейти на сторону противника подвергся изощренным пыткам и принял мученическую смерть в лагере военнопленных Маутхаузен в 1945 г. Выпускник Сибирского кадетского корпуса и Николаевского военного инженерного училища в 1900 году, он выковал свое мужество, верность офицерскому долгу и чести на полях сражений Русско-японской войны.)
Стойкость и мужество русского солдата под Вафангоу были перечеркнуты бездарностью его командования. В результате боев русские потеряли 3,5 тысячи человек, японцы — 1163.
Первая попытка Маньчжурской армии прийти на помощь Порт-Артуру закончилась неудачно, однако для противодействия 1-му Сибирскому корпусу, выдвигающемуся к Вафангоу, японское командование вынуждено было направить 2-ю армию, сняв ее с Порт-Артурского направления.
В бою у Вафангоу забайкальские казаки участия не принимали. В соответствии с планом командующего Маньчжурской армии А. Н. Куропаткина русские войска стали отходить к Ляояну, где предполагалось дать генеральное сражение. Ему предшествовали бои на перевалах.
5. Бои на дальних подступах к Ляояну
В течение июня забайкальские казаки, распределенные по отрядам, находились на флангах Восточного отряда, в командование которым вступил генерал граф Ф.Э. Келлер, вели разведку и бои с передовыми частями армии Куроки.
Рассуждая о кадровой чехарде, которая творилась в Русской армии, барон Э. Тетгау пишет по поводу назначения генерала Келлера на должность начальника Восточного отряда: «Одна из непонятных странностей этой войны заключалась в том, что на самые ответственные места назначали людей, не обладающих соответствующей подготовкой… Японцев, должно быть, не признавали таким серьезным противником, чтобы придавать особое значение тщательному выбору начальников».
Обладая хорошими командирскими качествами, генерал Келлер не имел опыта в руководстве войсками. В Русско-турецкую войну 1877–1878 годов, после ранения Куропаткина, он служил начальником штаба у Скобелева и с тех пор войсками не командовал. Много лет занимал должность директора Пажеского корпуса, потом в течение семи лет перед войной был гражданским губернатором.
Он и не скрывал своей неуверенности от возложенных на него обязанностей, о чем и сказал Куропаткину при назначении, что «по силе разумения постарается выполнить свой долг». Генерал Келлер очень боялся, чтобы его не обвинили в трусости, и вместо того чтобы руководить боем корпуса, он считал своим долгом непосредственно участвовать в бою подогнем противника и «личным примером» влиять на войска.
Генерал Келлер сменил на этом посту генерал-лейтенанта М.И. Засулича, который был отстранен от должности и назначен командиром 2-го Сибирского армейского корпуса. Начальником штаба у Келлера был полковник Орановский, зять генерала Линевича, 39-летний генерал, занимавший должность генерал-квартирмейстера Маньчжурской армии. Этому способствовали, конечно, родственные связи с Линевичем. В Русской армии не так-то просто было получить генеральское звание, не имея протекции. По сложившейся тогда традиции обычно в чине полковника пребывали 10 лет, выдающиеся производились в генералы через 8 лет, в особо крайних случаях через 6 лет, но произведенного в генералы оставляли в списке полковников, и он получал генеральский чин только тогда, когда были произведены в генералы все полковники, получившие звание раньше его. Престарелые полковники и генералы в Русской армии были сплошь и рядом. Отвыкшие от войск, они не знали, что с ними делать, когда их батальоны и полки развернули в полки и дивизии. Никто из высшего командования не изучал их деловых качеств, а на должности назначали или по прошлым заслугам, или в соответствии с достигнутыми этими стариками званиями. При существующей тогда системе командирской подготовки многие из них напрочь забыли все, что знали по окончании училищ и академий, а самостоятельным военным образованием почти никто не занимался. Вот и командовали больше «по своему разумению», чем по науке.
Подметил эту особенность в Русской армии и A.A. Игнатьев, когда ему пришлось по делам службы побывать в отряде генерала Левестама, которому помог сделать военную карьеру «Георгиевский крестик», как говорил сам Левестам, полученный в годы его молодости на Кавказе в турецкую войну. «Командовал полком и устроился начальником Тифлисского военного госпиталя — казенная квартира, райское место. И зачем нужно было меня с него трогать?.. Главный штаб назначил меня — как „боевого генерала“ — начальником Сибирской резервной бригады. А тут война, развернули нас в дивизию в шестнадцать батальонов — шутка ли сказать! Придали артиллерию, парки, обозы. Загнали в эти проклятые горы…» — жаловался генерал A.A. Игнатьеву в доверительной беседе.
Таким же был командир Енисейского полка, престарелый полковник Высоцкий, «также, как Левестам, растерялся при виде собственного четырехбатальонного полка, развернутого из родного ему скромного резервного батальона. Особенно смущали его орудия и казаки, с которыми он попросту не знал, что делать, да еще в горах».
Не стоило, может быть, так подробно писать об этих начальниках, но для понимания тех трагических для России событий надо сказать, в чьих же руках находились казаки, кто ими командовал.
После отхода отряда Ренненкампфа от Саймацзы наблюдать за противником в этом районе остался 1-й Аргунский казачий полк под командованием полковника Карцева.
Действия генерала Ренненкампфа
4 июня отряд генерала Ренненкампфа вновь выступил с целью проведения «усиленной рекогносцировки». Предварительно 1-я и 2-я сотни 2-го Нерчинского полка были посланы в Сяосыр для усиления отряда полковника Трухина. И на этой разведке мелкие казачьи разъезды не смогли прорваться через японское охранение, понесли потери и отошли. Только за несколько дней стычек с противником отряд потерял двух офицеров: хорунжего 1-го Аргунского полка Козлова, убитого в разведке на Саймацзы, и подъесаула 2-го Нерчинского полка Аничкова, тяжело раненного в разъезде, отправленном на Айянямынь. Бывший гвардеец подъесаул Аничков, несмотря на свое знатное происхождение, быстро пришелся по нраву подчиненным казакам, стал для них своим человеком и любимцем всего отряда.
5 июня две сотни казаков генерала Ренненкампфа успешно выдержали бой с японской ротой на дороге в Айянямынь. Но в результате боя не удалось получить сведения о противнике и прежде всего о силах, сосредоточенных на этом направлении, и его намерениях. Узкие горные долины и крутые склоны их затрудняли ведение разведки. Кроме того, везде, где можно было пройти человеку, находились японские сторожевые посты или устраивались засады.
Неоднократные попытки казаков проникнуть за эту «завесу» не увенчались успехом.
В этот же день отряд Ренненкампфа без боя занял Саймацзы. Из собранных сведений путем опроса местных жителей, засылки агентуры, проведения «мелких» разведок удалось установить, что в первых числах июня армия Куроки на восточном фронте занимала оборону у Фынхуанчена, а частью сил — у Куаньдяньсяна. Подготовка японцев к наступлению на Ляоян обнаружена не была.
Для выяснения обстановки у Куаньдяньсяна генерал Ренненкампф предпринял «усиленную рекогносцировку» на Айянямынь с привлечением всех сил своею отрада. О начавшемся наступлении 7–8 июня он не знал.
Для выполнения этой задачи были привлечены два с половиной батальона 23-го Восточно-Сибирского полка, 4-я Забайкальская казачья батарея, 4-я конно-горная батарея пограничной стражи, четыре сотни 1 — го Аргунского полка, три сотни 2-го Аргунского и две сотни 2-го Нерчинского казачьих полков; две конно-охотничьих команды — одна 23-го Восточно-Сибирскою стрелкового полка.
Всего два с половиной стрелковых батальона, 10 орудий, 9 сотен и две конно-охотничьих команды.
Из Саймацзы отряд выступил 9 июня двумя колоннами: правая (главные силы) по нижней Айянямыньской дороге, а левая — по горной дороге, ведущей к Синхайлинскому перевалу с фланга.
Боковой колонной командовал генерал Любавин. Она состояла из 3-й сотни 2-го Аргунского полка и 2-й сотни 2-го Нерчинского полка, пограничной батареи и охотничьей команды Сретенского пехотного полка.
Всего пять сотен, 4 орудия, одна команда.
К 12 часам дня боковая колонна соединилась с главными силами и пошла впереди нее.
1-й Аргунский полк, авангард главных сил, выдвигался впереди. С подходом на 5–6 верст до Айянямыня четыре сотни аргунцев, заняв крутой утес, завязали бой с японским охранением, находившимся в окопах на правой стороне дороги. Через некоторое время к авангардной сотне подошла сотня генерала Любавина, и с завязкой боя прибыл генерал Ренненкампф.
Казаки в пешем порядке атаковали противника и заставили его отойти на заранее подготовленные позиции, наследующий гребень высот.
Атакой полусотни 3-й сотни 2-го Нерчинского полка с фронта и второй полусотни с фланга противник был выбит с этой позиции.
Японцы, понеся потери, отошли на неподготовленную позицию и закрепились на выгодном рубеже.
3-я сотня 2-го Нерчинского полка при поддержке батареи пограничной стражи выбила противника и с этой позиции.
Главные силы отряда двигались по дороге на Айянямынь. Внезапно по ним нанесли удар не менее двух батарей японцев.
4-я Забайкальская казачья батарея по приказу начальника отряда стала развертываться под огнем противника. Так как местность была пристреляна японскими батареями заранее, русские войска несли потери. Не успела 4-я батарея сделать нескольких выстрелов, как половина ее штатного состава была убита и ранена. Подбитые орудия завалились набок, рядом лежала перебитая прислуга. Уцелевшие артиллеристы укрылись за гребнем небольшой высотки. Как только огонь японцев немного ослабевал, они выбегали из-за укрытия и стреляли из уцелевших орудий. Большинство из этих самоотверженных людей так и остались лежать у своих орудий, сраженные шрапнелью или осколками снарядов. Очевидец этих событий Н. Анисимов, адъютант 2-го Нерчинского полка, описывая бой 4-й батареи, отмечает, что раненых невозможно было вынести из-под огня, так как японцы открывали огонь по одиночному человеку, пытавшемуся приблизиться к расстрелянной батарее.
Одну роту 23-го Восточно-Сибирского полка выдвинули для прикрытия позиции батареи, однако ни сотня казаков с охотничьей командой, прикрывавшая батарею ранее, ни прибывшая рота не спасли бы батарею, если бы японская пехота перешла в наступление.
Видя тяжелое положение артиллеристов и казаков, генерал Ренненкампф приказал 1-му Аргунскому полку занять лесной массив, находящийся на правом фланге позиции и еще не захваченный японцами.
Казаки, развернувшись в лаву, стремительно выскочили из-за утеса, где они укрывались, и наметом помчались к этому массиву. Японские батареи перенесли огонь по полку, но ему удалось проскочить обстреливаемый участок почти без потерь. Заняв массив, аргунцы не позволили японской пехоте, которая неоднократно бросалась в атаку, захватить орудия разбитой батареи. Не прекратили атак японцы и с наступлением темноты. Поддерживаемые огнем своих батарей, они не смогли уничтожить подразделение прикрытия и с большими потерями откатывались каждый раз назад. Казаки сражались стойко, а 12-я рота стрелкового батальона 23-го Восточно-Сибирского полка, по словам генерала Ренненкампфа, действовала «выше всякой похвалы».
Бой утих к 22 часам, и 4-я Забайкальская казачья батарея была выведена в тыл. Убитых и раненых артиллеристов вынесли с поля боя сотня прикрытия и уцелевшие казаки батареи.
Оставив на Синхайлинском перевале прикрытие, все участвующие в бою казаки и солдаты 12-й роты отошли со своих позиций. Японцы понесли большие потери и не преследовали отходящих.
К 6 часам утра 10 июня отряд прибыл в Саймацзы, потеряв в бою 92 человека, из них 7 офицеров, 70 казаков и солдат ранеными, 15 убитыми. Ни один казак не был брошен при отступлении. К сожалению, этого нельзя сказать о солдатах. Почти все убитые и раненые 12-й роты остались на позиции, некоторых вынесли казаки, остальные достались японцам.
В ходе этой «усиленной рекогносцировки» удалось выяснить, что у Айянямыня находилось до трех полков японской пехоты и 2–3 эскадрона кавалерии.
10 июня в Саймацзы были похоронены в одной братской могиле убитые в этом бою.
4-ю Забайкальскую казачью батарею как потерявшую боеспособность отправили в Ляоян, а потом в Харбин для ремонта материальной части и пополнения людьми.
В Саймацзы остались только казаки, которые во время похода и боя у Айянямыня ничего, кроме горячего чая, не ели и не пили из-за неимения времени приготовить пищу. Жалкий вид имели истощенные без фуража кони. Но и в Саймацзы, окрестности которой были разорены войной, пищи невозможно было найти. По словам Н. Анисимова, голод «достиг крайних пределов».
Описывая эти события в своем труде, барон Э. Тетгау, приверженец регулярной конницы и ставивший под сомнение боевые возможности казаков, сам невольно, против своего желания задается вопросом: «…справилась ли бы лучше при такой обстановке более организованная и обученная кавалерия?» Вопрос можно понимать по-разному. Но если забайкальский казак, привыкший ходить по тайге, сопкам и имеющий приспособленную для этого лошадь, не может проникнуть за линию сплошного сторожевого охранения противника, то что можно говорить о драгунах регулярной армии, хоть и более «организованных, более дисциплинированных», но набранных на службу со среднерусских равнин, увидевших горы и тайгу только в Маньчжурии? Он же, барон Тетгау, признает далее, что «кавалерия одна не может производить разведку. Японцы никогда не возлагали задачи разведки только на свою кавалерию. Кавалерия их была более осторожна, чем русская. Она действовала, как правило, вместе с пехотой и в горах оставалась непосредственно для прикрытия ее».
Те же задачи разведки, но только перед фронтом Восточного отряда, выполняли другие казачьи полки: 2-й Читинский полке четырьмя сотнями на этапной дороге на Фынхуанчен и на Модулинском перевале, а две другие сотни этого полка были сняты с выполнения боевой задачи и распределены: одна (6-я) была в Ляояне — для охраны штаба, другая обеспечивала «летучую» почту по дороге Ляндясан — Сиуян; задачи разведки и прикрытия выполнял сводный казачий полк, состоящий из трех сотен Уссурийского полка и двух сотен 2-го Верхнеудинского полка.
К 1-му Аргунскому полку у Саймацзы был снова выдвинут 23-й стрелковый полк, объединенные в отряд под командованием генерала В. Грекова. Части отряда В. Грекова, занимавшие Далинский перевал, имели также задачу поддерживать казаков генерала Мищенко, отряд которого усиленный бригадой оренбургских казаков, перешел на дорогу Сюян — Гайчжоу для прикрытия этого направления.
С началом общего наступления японцев отряд генерала В. Грекова был атакован японской пехотной бригадой и, потеряв 100 человек убитыми и ранеными, отошел по дороге на Сихоян к Феншуйлинскому перевалу.
Одновременно началось наступление перед фронтом Восточного отряда.
Накануне наступления японцев, 6 июня, граф Келлер уехал верхом в Линдятай во 2-й Читинский казачий полк, чтобы по поручению командующего армией вручить знаки отличия военного ордена героям-казакам этого полка. Во время этого торжества произошел случай, характеризующий генерала Келлера как человека, боящегося быть уличенным в трусости.
Чтобы лучше отпраздновать это знаменательное событие, 2-й Читинский полк выписал из Ляояна ресторатора и приготовил завтрак, в течение которого играла музыка.
Без сомнения, об этом празднике казаков стало известно японцам, тем более о присутствии на нем начальника Восточного отряда.
В разгар завтрака казак доставил донесение, что японская пехота выдвигается к Линдятаю с юга. Ему не поверили и продолжали праздновать. Не придали значения и второму донесению — о приближении противника. Наконец, когда казак на взмыленной лошади примчался с донесением в третий раз и доложил, что пехота противника по горам, окружающим долину, обошла Линдятай, сомнения исчезли.
Около двух сотен казаков изготовились к атаке лавой, но по приказу генерала Келлера шагом направились на север. Полчаса две сотни людей во главе с начальником отряда находились под обстрелом противника, и только для того, чтобы граф мог показать свое личное пренебрежение к смерти и хладнокровное поведение в опасной ситуации. Белый штандарт начальника отряда, который находился в середине казачьей лавы, привлекал японских стрелков. Эта бравада могла стоить жизни и графу, и казакам.
Когда опасность миновала, генерал Келлер обратился к сопровождающей его свите со словами: «Я надеюсь, нас не станут обвинять в трусости, если мы теперь поедем рысью».
В ходе этого движения подогнем противника один казак и одна лошадь были ранены, а одна убита.
7 июня батальон 11 — го стрелкового полка после незначительных боев с японской пехотой отошли за Фыншуйлинский перевал, а 2-й Читинский казачий полк — до Тсаохогоу.
8 июня в полк прибыл генерал Келлер с группой офицеров. Перед тем как убыть на позиции, их пригласили гостеприимные офицеры-читинцы «почаевать». Попив чайку с ананасами, генерал Келлер убыл для осмотра позиций полка.
Более месяца казаки находились на передовой линии, в постоянном соприкосновении с противником и все это время безропотно, добросовестно исполняли свой солдатский долг. Казаки служили, а не рассуждали. Для них война составляла неотъемлемую часть их жизни. К ней они готовились с детства, и все мучения, неудобства, тяготы переносили стойко, без нытья и жалоб. Казачьи кони исхудали и представляли из себя кожу Да кости.
Командир 2-й сотни 2-го Верхнеудинского полка Рейтерфен в своем дневнике отметил, что примерно из 137 лошадей его сотни половина была с набитыми спинами, 56 лошадей с подпаринами и только 12 содержались в порядке. Казаки почти все время были в походе и не могли как положено следить за лошадьми. Глядя на них, каждому становилось ясно, что к такой кавалерии нельзя предъявлять большие требования. Казаки превратились в «ездящую пехоту» и большую часть боев провели пешими, находясь в стрелковой цепи как в обороне, так и в наступлении. Невольно задаешься вопросом: «А нужно ли было так гонять казаков, требуя все новых и новых разведданных?» Тактика использования конницы на равнинных театрах военных действий бездумно переносилась русским командованием в Маньчжурию, где местность не позволяла даже шага ступить в сторону. Вот и жаловались начальники, случайно попавшие на высокие должности, на казаков, чтобы прикрыть свою безграмотность и отсталость в военном деле. Эти жалобы охотно подхватывали военные журналисты и разносили по всему свету в своих статьях и брошюрах, типа Л. Нодо «Они не знали».
Обрушившись на плохую обученность казаков, Л. Нодо забывает, что строевые казачьи полки входили, наряду с драгунскими, в состав кавалерийских дивизий, к ним предъявлялись те же требования, что и к драгунам, обучали их по тому же уставу или, вернее, по тем же уставам, что и всю конницу. Все отличия их от драгун состояли лишь в системе отбывания воинской повинности, всецело зависящей от их быта и внутренней организации, в системе езды и выездки лошадей, в отсутствии штыка и в некоторых других своеобразных исторических особенностях боевых построений, как лава, батовка коней и другие. Но они умели выполнять приемы, обязательные для регулярной конницы, такие как атака сомкнутым строем, перестроение в боевые и предбоевые порядки и т. д. Видел же все это и описал в своем труде барон Э. Тетгау. Чем отличались казаки генерала Мищенко, то есть все первоочередные полки, от приморских драгун? Абсолютно ничем, а по многим вопросам и превосходили их. Если казак на своей лошади не мог проникнуть через японские посты, то что говорить о драгунах с их европейскими лошадьми? Ведь и драгуны обязаны были вести разведку, добывать нужные командованию данные, и они это делали, но так же безуспешно, как и казаки. Их лошади не выдерживали и сотой части той нагрузки, которая досталась казачьим коням. По оценке того же барона Э. Тетгау, лошади, которые были у забайкальских казаков, обладали превосходными качествами для Маньчжурского театра военных действий. Выносливые и неприхотливые, они уверенно шли вброд, карабкались, как кошки, по склонам гор проходили без отдыха и пищи большие расстояния, сутками могли быть нерасседланными. Неказистые на вид, они на рыси не отставали от больших европейских лошадей драгун. Цена забайкальской лошади в войну была очень высока и доходила до 250–300 рублей, тогда как в мирное время за нее давали минимум 40 рублей.
Быть может, забайкальские казаки на европейском театре военных действий выглядели бы хуже конницы европейских армий, имеющей рослых кровных лошадей, способных по своему росту и складу к быстрой размашистой скачке и нанесению сильного первоначального удара-шока в атаке, но на Маньчжурском театре военных действий этого делать не приходилось, и задача кавалерии сводилась к скромной роли ближайшего охранения и разведки.
В горах против японской кавалерии забайкальские казаки отвечали тем требованиям, которые к ним предъявлялись.
Бесспорно, что казаки, призванные со льготы, были хуже обучены, чем их молодые товарищи первоочередных полков, — ну, а кто из запасных был хорошо обучен в то время? Тысячи необученных солдат бросались в атаки под Вафангоу, постигая науку воевать кровью. Так же учились и казаки, но, в отличие от сибирского мужика-запасника, они трижды призывались на службу за последние 5–6 лет и год неплохо воевали в Китае.
Дивизия, а потом отряд Ренненкампфа, состоящие полностью в своей основе из казаков, призванных со льготы, то есть из запаса, прекрасно воевала и через 3 месяца войны, мало чем отличаясь от частей казаков-первоочередников.
Это они, казаки-забайкальцы, принесли славу своим начальникам — генералам Мищенко, Ренненкампфу, в отряды к которым стремились попасть все офицеры и которых меньше всего ругали в этой войне.
Как бы там ни было, но несмотря на усталость и измотанность, 10 июня 2-й Читинский полк вновь овладел Туйинпу.
11 июня из отряда Грекова (1-й Аргунский полк и пехота) поступило донесение, что противник обходит его правый фланг к северу от Саймацзы.
Почти одновременно с этим донесением поступил приказ начальнику Восточного отряда отправить немедленно шесть батальонов и одну батарею в корпус Штакельберга к Вафангоу.
Казаки, уставшие от непрерывных стычек с японским сторожевым охранением и от лазания по горам, лишались пехотного прикрытия.
Ввиду наступления японцев на Саймацзы отряд Ренненкампфа выступил по Сяосырской дороге к деревне Сафалацзы, где на ночном отдыхе в ней к нему присоединились сотни, оставленные в Сяосыре и Цзянчане.
13 июня японцы начали наступление. Им удалось потеснить сторожевое охранение, но огнем 4-й пограничной батареи были остановлены. Отряд Ренненкампфа не стал ввязываться в бой и отошел по Сяосырской дороге через перевал Палилин к перевалу Фыньшуйлин (Феншуйлин).
14 июня в целях получения сведений о противнике в долине Цаохэ у фыньшуйлинского перевала Ренненкампф провел «усиленную рекогносцировку». Колонна генерала Любавина в составе 4 сотен 2-го Нерчинского полка, 3 сотен 3-го Аргунского полка и 2 сотен 1-го Аргунского полка, 4-й пограничной батареи через 7–8 верст движения была обстреляна сильным ружейным огнем японцев. Казаки спешились и атаковали позиции противника под прикрытием огня 4-й пограничной батареи, но овладеть ею не смогли. Во время 4-часового боя были ранены есаул Энгельгардт, командир 1-й сотни 2-го Нерчинского полка, и 9 казаков. Рекогносцировка, кроме того, что был обнаружен противник в долине Цаохэ, ничего не дала.
Вернувшись к Фынылуйлинскому перевалу, отряд остановился на ночной отдых, но отдохнуть не пришлось. Не успели казаки заварить чай, как японцы начали наступление. Атакована была и сотня, охранявшая перевал Палилин. После короткого боя с превосходящим ее во много раз противником она отошла к самому перевалу Фыньшуйлин. Отряд, обстреливаемый с двух сторон, отошел к деревне Фанцзяпуцзы, за перевалом.
С целью выяснения, перешел ли противник перевал, был выслан разъезд во главе с хорунжим 2-го Нерчинского полка Ивановым. В 8–9 верстах от места дневки отряда разъезд попал в засаду. Потеряв лошадей после залпа японцев, хорунжий Иванов и 5 казаков едва спаслись, вывезенные на крупах лошадей своих товарищей.
Стало ясно, что противник находится на перевале и продолжает наступление.
К 12 часам дня японцы атаковали сотню сторожевого охранения, которая после часового боя, потеряв двух казаков убитыми и 5 ранеными, запросила подкрепления. На помощь ей были отправлены стрелковая рота 23-го Восточно-Сибирского полка и сотня казаков. Противник был остановлен, а потом отошел на исходные позиции.
Общая обстановка на фронте Восточного отряда сложилась к тому времени следующая.
В связи с тяжелым положением под Вафангоу Восточному отряду 15 июня было приказано провести «демонстрацию» в сторону Фынхуанчена и отдать свои основные части на помощь Штакельбергу.
16 июня войска генерала Келлера начали наступать двумя колоннами: правая, под командованием генерала Романовского, с Модулинского перевала в сторону Хендяпуза; левая, под командованием генерала Кашталинского, — с Фыншуйлинского перевала на Линдятай. При каждой колонне было по одной сотне от 2-го Читинского казачьего полка — все, что было из конницы в распоряжении начальника Восточного отряда генерала Келлера.
Штаб отряда выступил рано утром из Тхавуана в колонне Романовского. Казаки полковника Закржевского, командира 2-го Читинского полка, как всегда, находились впереди наступающих колонн, действуя в авангарде.
Опередив противника, в проливной дождь казаки заняли Вафангунский перевал. Преодолев его, колонна Романовского подошла к Чанзалинскому перевалу. От действующей впереди казачьей сотни прибыл раненный в ногу казак и доложил, что перевал занят противником. Колонна Романовского приготовилась к бою на перевале, однако с ее подходом японцы оставили свои позиции и отошли к Эрдагоу.
К вечеру отряд генерала Келлера подошел на 15 верст к Фынхуанчену, где находился генерал Куроки со своим штабом и войсками.
Бессмысленно было двигаться туда с 8 батальонами и двумя сотнями казаков, поэтому отряд отошел к деревне Туменза. Во время отхода казак с «летучей» почтой доставил телеграмму от Куропаткина: «Штакельберг разбит, потеряно 21 орудие».
1-я армия Куроки перешла в наступление от Фынхуанчена по дорогам на Саймацзы, Лянсангуан и на Модулинский перевал.
Генерал Ренненкампф, как известно, уклонился от боя на своем направлении и отошел на Тайцзыхе, а отряд Грекова — на Сихоян.
Восточный отряд после незначительных стычек с противником очистил Средний Фыншуйлинский (у Лянсангуана) и Модулинский перевалы.
Малочисленные части генерала Келлера не могли противостоять сильной армии Куроки и вынуждены были отойти к Ляояну.
После занятия перевалов японцы подошли на расстояние двухдневного перехода от укреплений Ляояна на юго-восточном и восточном направлениях.
Русская армия повсеместно отступала.
16 июня отряд оставил деревню Фанцзяпуцзу и занял подготовленные позиции у Сихэяна. Часть сил отряда Ренненкампфа: 1 — й Аргунский полк, 23-й Восточно-Сибирский стрелковый полк — вошли в состав Сихэянского отряда.
Со 2-м Нерчинским, 2-м Аргунским казачьими полками и 4-й пограничной батареей Ренненкампф в этот же день покинул Сихэянскую позицию и 17 июля прибыл в долину реки Тайцзыхэ, расположившись на левом берегу ее у деревни Мицзы (Мацзы).
Отступление к Ляояну
Не имея четкой задачи на оборону занимаемых позиций и не зная сил противника перед собой, генерал Зарубаев дал команду отойти. В результате этого в руки японцев перешел порт Инкоу, через который осуществлялась связь с Порт-Артуром, улучшалось снабжение их армий.
Утром отряд Мищенко отступил. По пути отхода казаки насобирали две арбы брошенного русскими стрелками имущества: новенькие шинели, котелки, фляги, шанцевый инструмент и даже сапоги.
Командир 2-й сотни 1 — го Верхнеудинского полка Рейтерфен в своих воспоминаниях напишет лотом, что, будучи на передовых постах около Янтая, видел в бинокль, как японцы занимали брошенные и политые обильно кровью русские позиции.
Сначала на покинутых русскими сопках появились китайцы, затем японские солдаты. На самой высокой сопке установили флаг Страны восходящего солнца. Вскоре впереди флага показалась большая свита, охраняемая кавалерийскими разъездами. Спешившиеся всадники из свиты в черных плащах стали смотреть в бинокли в сторону отошедших русских войск. Двое из наблюдавших были в белых рейтузах, очевидно, генералы, а может быть, сам Нодзу.
Только около полудня японцы поняли, что русские отступили, и их пехота повела наступление на Янтай.
Казачьи сотни вступили с ней в перестрелку. Арьергардный бой продолжался весь день. Японцы упорно лезли вперед, пытаясь пробиться к Ляояну. «От беспрерывного огня стволы винтовок раскалялись до такой степени, — напишет Рейтерфен, — что с них невозможно было стрелять. Пришлось меняться оружием с коневодами. Подходили к концу патроны. Верхнеудинцы заняли 6 тысяч штуку читинцев».
Пошел сильный дождь. С сопок стекали ручьи, которые сливались в бурные потоки; через них пытались перебраться измученные не менее русских японские солдаты.
Казаки встречали их огнем из засад.
Несколько суток без отдыха работали казаки, прикрывая отходящие войска. Все были утомлены, но ни от кого, по словам Рейтерфена, не пришлось услышать не то чтобы жалобы, а просто недовольства.
Отряд Мищенко отошел еще дальше на север и расположился биваком у деревни Яйшугоу. Тысячи людей, коней и повозок плавало в грязи по дороге на Танчи-Дашичао. Маленькие ручейки превратились в бурные реки, которые несли ящики, повозки, корзины, шинели и другой мусор войны. По разбитым дорогам по колено в грязи двигались измученные войска. Солдаты впрягались в оглобли и тащили на себе повозки с боеприпасами и имуществом, фуры с ранеными и орудия, так как выбившиеся из сил лошади еле передвигали ноги. Другие десятки тружеников войны подпирали эти повозки и орудия плечами. Из-за грязи нельзя было ни присесть, ни лечь. Тяжелый неблагодарный каторжный труд, который не дает ни орденов, ни славы, а исполнять его надо. Терпеливо, покорно, безответно выполняли свой воинский долг тысячи бородатых «запасников», русских солдат, призванных из запаса на войну в далекую и чуждую им Маньчжурию. Тех солдат, которых знаменитый генерал Драгомиров назвал «серой святой скотиной».
Еще в худшем положении оказались казачьи части, которые уходили последними, прикрывая отступающую армию. День и ночь казачьи разъезды несли службу под проливным дождем, лежали по горло в воде в сторожевом охранении, а потом совершали тот же путь отступления, что и прикрываемые ими части — только уже по окончательно разбитым дорогам.
В это тяжелое время отряду генерала Мищенко было приказано прикрыть отступающие к Хайчену части 2-го и 4-го Сибирских корпусов.
Изматывала казаков разведка, которую в горной местности вести было практически невозможно. Гористая местность совсем не пригодна для действия конницы. На единственно имеющихся дорогах и тропах, где могли пройти казаки, японцы устраивали свои сторожевые заставы и засады. Многочисленные подъемы и спуски увеличивались за счет поперечных долин и ущелий. Японская кавалерия на такой местности не появлялась. Сторожевую службу у них несла пехота. Результаты таких разведок были мизерные. Но даже при таких условиях казачьим разъездам отряда удалось своевременно обнаружить подход крупных сил противника.
Вечером 17 июля разъезды доложили о движении противника. Генерал Мищенко попросил у командира 4-го Сибирского корпуса помощи, так как сдержать продвижение многочисленного противника несколькими сотнями казаков при двух артиллерийских батареях было практически невозможно.
Рано утром 18 июля японцы атаковали сопки, занятые казаками 1-го Читинского полка, и заставили их после Непродолжительного боя отойти. Превосходство противника было явное. 1-й Верхнеудинский казачий полк находился в резерве. Посланный на помощь Томский пехотный полк атаковал занятую японцами позицию, но отбить ее не удалось. Попытка японцев продолжить наступление тоже не имела успеха. Натолкнувшись на упорное сопротивление пехоты, противник остановился.
К полудню бой вела только артиллерия. 1 — я Забайкальская казачья батарея вступила в борьбу с четырьмя японскими батареями, три из них находились на закрытых огневых позициях и одна стояла открыто. Не имея возможности отыскать укрытые батареи противника, казаки перенесли под градом осколков весь свой огонь на открытую батарею, которую быстро заставили замолчать.
Несколько японских снарядов (шимоз) разорвалось на позиции 1-й Забайкальской казачьей батареи, убив двух казаков и хорунжего А.Т. Симонова, несколько-казаков были ранены, а сотник Чеславский и хорунжий Фищев из сотни прикрытия контужены.
Оставаться на позиции у деревни Саньчендзы батарея уже не могла. Сначала сменил позицию 3-й взвод подъесаула Станкевича, который занял огневую позицию у деревни Гаодзяюй, потом 1-й и 2-й взводы под командой войскового старшины Гаврилова. Во время отхода двух взводов бомбардир-наводчик 3-го взвода Бакшеев со второго выстрела подбил японское орудие, разогнал несколькими выстрелами японскую прислугу у двух других видимых орудий и перенес огонь шрапнелью на другие три, за гребнем, после чего и они замолчали. Стреляя из одного орудия (второе заклинило), 3-й взвод сумел подавить шестиорудийную батарею японцев. За этот подвиг казак Егор Бакшеев был награжден Знаком Отличия Военного ордена III степени. К концу войны он будет иметь три такие награды — IV, III и II степени.
Положение отряда было тяжелое, так как приходилось отходить под натиском превосходящих сил противника через перевал, вытаскивая на руках пушки.
19 июля японцы продолжили наступление у деревни Лаомугоу, но огнем 1-й Забайкальской казачьей батареи были остановлены. За этот бой подполковник Гаврилов был награжден орденом Святого Великомученика Георгия IV степени.
Прикрывая отход наших войск с перевалов, отряд Мищенко отошел к деревне Татунь, а затем получил приказ следовать к Ляолинскому перевалу, занятому нашей пехотой, и стать за расположением своих войск, ведя разведку на Тинчан и далее на юг.
Прибыв в указанное место, генерал Мищенко выдвинул вперед авангард в составе 5-й сотни 1-го Верхнеудинского полка и 4-й сотни 1-го Читинского полка под общим командованием есаула 1-го Читинского полка фон Глена.
Авангард выдвинулся до горы Чанинзы и, заняв расположенную к северу от нее деревню, выставил сторожевые заставы к деревне Тичан и на перевале между горой Чанинза и Ляолинским перевалом.
Пока отряд генерала Мищенко, действуя в арьергарде, прикрывал отход наших войск к Ляояну, казаки Ренненкампфа в ночь с 19 на 20 июля переправились вплавь на правый берег Тайцзыхе и двинулись к Сяосыру.
21 июля они вновь переправились у Сяосыра на левый берег и заночевали у деревни Пьедяпузы в готовности с утра 22 июля провести усиленную рекогносцировку Сыгоулинского перевала.
Для выполнения этой задачи назначили пять сотен 2-ю Нерчинского и две сотни 2-го Аргунского полков с 4-й пограничной батареей.
Утром 22 июля авангардная сотня отряда в 6–7 верстах от места ночевки была обстреляна японцами. Спешившись, сотня атаковала и выбила противника с занимаемых позиций.
У Сыгоулинского перевала отряд вновь был обстрелян. Головная сотня и часть авангардной спешились, поднялись на гребень сопки и открыли сильный огонь по японской заставе, которая, бросив убитых и раненых, поспешно уходила за перевал. Около десятка убитых и раненых солдат остались лежать в долине. Двух ближних убитых и нескольких раненых казаки смогли захватить, остальных не успели, так как был дан сигнал «Отбой!».
Подтянув подкрепление, японцы заняли оставленный казаками перевал и обрушили на них шквал огня. Роли поменялись. Теперь казакам пришлось нести потери. Бросив захваченных японцев, 6-я сотня 2-го Нерчинского полка вынесла с поля боя одного убитого и четырех раненых своих товарищей. Один из казаков увидел в кустах раненого, которого принял за своего офицера. Русские офицеры носили к тому времени кителя, перекрашенные в цвет «хаки», похожий на цвет мундира японского офицера. Захватив запасную лошадь, он бросился под перекрестным огнем к кустам, но раненый стал стрелять в него из револьвера. Поняв, что это был японский офицер, казак, выстрелив несколько раз из винтовки по стрелявшему, благополучно вернулся.
К этому времени японцы заняли Хайчен.
26 июля разъезд поручика Н.К. Шнеура, прикомандированного к 1-му Читинскому полку и высланного к Эрдагоу, обнаружил там сильную японскую заставу, а на Сяньхотанском перевале окапывающуюся пехоту противника.
Генерал Мищенко бросил несколько сотен забайкальцев в бой и выбил противника с перевала, но охранять дальше перевал стало уже невозможно, так как противник по узким долинам обошел перевал и угрожал казакам окружением.
В ночь на 27 июля отряд отошел к Кутятзы, преследуемый японцами, которые к полудню 28 июля потеснили казачьи сторожевые посты за деревню Пейцзыгоу, а разъезды их появились со стороны Маляю.
Никто, кроме Забайкальского отряда Мищенко, не препятствовал продвижению японцев. Две сотни 1 — го Читинского полка под командованием войскового старшины 7-го Сибирского казачьего полка Д.И. Аничкова были посланы на поддержку сторожевых постов, которые и остановили противника.
Главные силы отряда двинулись навстречу японским передовым заставам, ноте, не приняв боя, поспешно отошли.
Период дождей принес затишье на всем Русско-японском фронте. Армии остановили свой бег — одна вперед, другая назад — и занялись приведением в порядок своих измотанных частей.
Бригада Мищенко, которая с началом боевых действий и дня не проводила без выстрела, 1-й Аргунский казачий полк, 1-я Забайкальская казачья батарея и 6-я конно-горная батарея пограничной стражи по приказу главнокомандующего Маньчжурской армии были отведены на отдых в Ляоян. Шестимесячная изнурительная служба в авангарде при наступлении Русской армии, ее сосредоточении и в арьергарде — при отступлении временно закончилась.
В конце июля полки Забайкальского казачьего войска находились в составе 2-го Сибирского корпуса (Забайкальская бригада генерала Мищенко, 1-й Читинский и 1-й Верхнеудинский полки) — у Ляояна; главных сил Восточного отряда (2-я бригада дивизии Ренненкампфа, 2-й Верхнеудинский и 2-й Читинский полки в качестве корпусной кавалерии) — между Ляндясаном и Тхавуаном, а 1 — й Аргунский казачий полк — у Сихояна; дивизии Ренненкампфа (1-я бригада генерала Любавина, 2-й Нерчинский и 2-й Аргунский казачьи полки) — к северу от Сайматзы; гарнизона Порт-Артура (4-я сотня 1-го Верхнеудинского полка); войск, обороняющих Уссурийское побережье, — 1-й Нерчинский полк.
В начале июля, согласно решению командующего, конный отряд генерала Ренненкампфа (2 тысячи человек) прикрывал левый фланг Восточной группы и пути движения на Мукден.
Призванные на войну со льготы казаки пообвыкли, научились воевать, притерпелись к своей походной, тревожной жизни.
Воевавший в отряде Ренненкампфа со дня его формирования барон П. Врангель за время походов и боев по горам Маньчжурии присмотрелся к казакам и сделал интересные выводы, характеризующие забайкальского казака как воина. Он пишет: «По развитию, сметке, большой находчивости и инициативе казак далеко превосходит регулярного солдата. Особенно поразительна у него способность ориентироваться. Раз пройдя по какой-либо местности, казак пройдет там же без колебания, в какой угодно туман, в какую угодно темную ночь. Один из казаков-бурят так ответил на вопрос об этой удивительной способности забайкальцев: „Как идешь куда-нибудь, почаще оглядывайся, — смотри назад; как дорога покажется, такой она и на обратном пути казаться будет, и тогда никогда не ошибешься“. Забайкальский казак в высшей степени вынослив, никогда не падает духом, хороший товарищ и легко привязывается к своему офицеру. Большинство казаков не имеет выправки и внешней дисциплины регулярного солдата, но отдав приказание, вы можете положиться на казака: он точно и состоятельно его исполнит…»
Данная характеристика забайкальских казаков перекликается с наблюдением других офицеров, воевавших в Забайкальском казачьем войске в годы Русско-японской войны.
30 июня во время усиленной рекогносцировки на Фандзяпудзы, проведенной отрядом Ренненкампфа, были убиты командир согни 2-го Аргунского полка есаул Власов и ординарец генерала Ренненкампфа штабс-ротмистр Цедерберг, а сам начальник отряда получил ранение в ногу, после чего его эвакуировали в Ляоян. Командование отрядом принял генерал Любавин.
3 июля генерал Любавин со 2-м Аргунским полком прибыл к Сяосыру и остановился в деревне Сандянзае, а к деревне Чугаю был выдвинут 2-й Нерчинский полк, который стал на линии сторожевых охранений в 15 верстах от Сяосыра.
Китайские лазутчики, посланные на разведку, сообщили, что японцы близко, но высланный вперед офицерский разъезд доложил об отсутствии противника в указанном китайцами месте и что он занимает позиции на Сыгоулинском перевале, где 22 июня шел бой.
Утром 5 июля противник внезапно атаковал сторожевые заставы 2-го Нерчинского полка и вынудил их отойти, так как они занимали неудобные позиции, а имевшиеся сзади два узких прохода не позволили бы отступить при наступлении крупных сил японцев. Интересно, что при постановке задачи полку не приказывалось вступать в бой на этом рубеже.
К вечеру отошедшие сотни нерчинцев остановились в 3 верстах от Сяосыра, где получили приказ задержать японцев и не допустить их продвижения к городу Сяосыру.
Рано утром 6 июля сторожевые заставы вступили в бой с походным охранением противника. Командир полка приказал 6-й сторожевой сотне отойти и занять позицию на выступе сопки, возвышающейся над дорогой, по которой двигалось до двух рот японской пехоты. С подходом ее на 700–800 шагов казаки открыли огонь залпами.
Оставив на дороге несколько убитых и раненых, солдаты противника укрылись за утесы и стали подниматься на боковые гребни высот, с которых открыли огонь по позициям казаков.
Небольшой их отряд в 20–30 человек попытался обойти правый фланг нерчинцев, но был расстрелян правофланговым взводом 1 — й сотни.
На помощь двум японским ротам подошли еще две, и через три с половиной часа после начала боя одна из них скрытно обошла левый фланг полка и открыла огонь по коноводам, которые в беспорядке стали уводить лошадей в тыл, к Сяосыру.
Генерал Любавин со 2-м Аргунским полком своевременно не поддержал нерчинцев, а когда понял, что надо срочно идти на помощь, было уже поздно. Задержать противника на указанном рубеже 2-й Нерчинский полк уже не мог, так как сложилась реальная угроза окружения. Казаки стали отступать, вынося с поля боя одного убитого и 15 раненых своих товарищей.
Этот эпизод послужил поводом для обиды нерчинцев на аргунцев. Справедливости ради надо заметить, что главными виновниками сложившейся ситуации были казаки левофланговой сотни нерчинцев, прозевавшие обход левого фланга ротой японцев, да и от командира полка не было просьбы о помощи.
7 июля отряд отошел к деревне Гяолинцзы, где предполагалось заночевать, а для наблюдения за японцами, занявшими Сяосыр, были оставлены в деревне Синдянзае казаки Аргунского полка.
К 16 часам было получено донесение, что противник атаковал сотни аргунцев в деревне и они отходят. Опасаясь быть отрезанными от армии и оттесненными к Далинскому перевалу, занятому противником, генерал Любавин решил совершить ночной марш на Бенсиху.
Совершив тяжелый переход в 35–40 верст по горной дороге, через перевалы и по долине правого берега реки Тайцзыхе, отряд вышел к деревне Уйнюнин, где находились наши войска.
17 июля начала наступление 4-я японская армия генерала Нодзу на Симучен против разрозненных подразделений и отрядов русских, прикрывавших стык между 4-м и 2-м Сибирскими корпусами. Части 2-го корпуса отошли, потеряв 1671 человека, к Хайчену.
На рассвете 18 июля Куроки начал наступление на войска Восточной группы, находящиеся на позиции: Восточный отряд Ф.Э. Келлера — Янзелин, Тхавуань — на правом фланге группы и на левом — 10-й корпус — Пьелин, Юшулин. Главный удар был нанесен по 10-му корпусу у Юшулина. Понеся большие потери, он отошел за реку Ланхэ.
В ночь на 19 июля русские войска отошли на Ляньдясаньскую позицию — Восточная группа, и на Айсянцзянскую — Южная группа.
19 июля бригада Любавина в полном составе выступила вверх по Тайцзыхэ к Цзянчану с целью совместной атаки этого населенного пункта с частями отряда полковника Мадритова.
24 июля произошел бой, в котором отряд потерял одного казака убитым и 7 ранеными. Бригада отошла к Сандянзаю. Ни тот ни другой отряд свою задачу не выполнил из-за явного преимущества японцев в силах и средствах на этом направлении.
Бригада Любавина отошла и заняла позицию сторожевых охранений по Тайцзыхэ, имея центр в 6 верстах к востоку от Бенсиху, у деревни Уйнюнин, а фланги — правый — в Бенсиху, и левый — у Бьеленпуза — Сяосыр (Сяосырь).
До первых чисел августа бригада свои действия ограничивала высылкой отдельных дозоров на левый берег реки и в поддержании связи между Бенсиху и отрядом Мадритова.
Боясь обхода флангов японцами, русское командование растягивало фронт обороны, поручая жидкой цепи из 8–9 казачьих сотен вести «упорную оборону».
18 июля японцев контратаковали своими передовыми подразделениями части Восточного отряда. Бой произошел у пагоды, к востоку от Тхавуана. Цель наступления русских — выяснить, какие силы противника прибыли на это направление, не была достигнута. Потеряв более 1000 человек убитыми и ранеными, Восточный отряд отошел к Тхавуану.
При вывозе раненых из отряда генерала Келлера «летучей колонной» Красного Креста руководил князь Ширинский-Шихматов, который сидел возницей на одной из повозок.
Очевидцы боя у Тхавуана рассказывали потом, что «отряд Келлера дрался хорошо».
С 18 на 19 июля произошел бой у Сихояна, в котором принял участие 10-й Армейский корпус генерала К.К. Случевского и приданные ему артиллерия и 1 — й Аргунский полк из отряда Ренненкампфа. Цель наступления — восстановить и улучшить положение Русской армии на этом участке. Потери составили 50 офицеров и 1500 солдат убитыми и ранеными.
Во время боя дорогу от Сихояна к Мукдену прикрывала бригада Любавина, в которую вошли 2-й Верхнеудинский и 2-й Читинский казачьи полки, действующие в качестве корпусной кавалерии Восточного отряда.
После боя у Сихояна русское командование задумало новую наступательную операцию, но подготовка к ней велась медленно, нерешительно.
Генерал Куроки не стал дожидаться, когда русские войска подготовятся, и сам перешел 31 июля в наступление, атаковав 10-й Армейский корпус и Восточный отряд у Лагоулина.
В результате ожесточенных боев 10-й Армейский корпус и Восточный отряд отступили к главной Ляолянской позиции.
Во время боя на Янзылинском перевале погиб начальник Восточного отряда Ф.Э. Келлер, который находился на артиллерийской батарее и попал под разрыв шрапнельного снаряда. Начальником отряда стал генерал Кашталинский, командовавший до этого 3-й стрелковой дивизией.
Отказавшись от активных наступательных действий, русское командование потеряло инициативу и перешло к оборонительным действиям.
Нерешительность в действиях главнокомандующего Маньчжурской армией А. И. Куропаткина, приверженность к обороне объяснялись его защитниками как нежелание нести неизбежные потери при наступательных действиях.
Забегая вперед, хочется отметить, что в военной среде во время Русско-японской войны и после ходили разговоры о «гражданском мужестве и долге» и «военном мужестве и долге». Многие задавались вопросом, что важнее: сберечь жизни сотен людей или до конца выполнить свой долг?
Защитники «гражданского мужества и долга» считали, что при определенных обстоятельствах не зазорно сдать крепость, которая еще может сопротивляться; броненосец, еще находящийся на плаву и имеющий исправное вооружение; отступить под воздействием превосходящих сил противника, не попытавшись вступить с ним в бой; не наступать, а обороняться, так как наступающий всегда несет большие потери, чем обороняющийся. И все это объяснялось необходимостью сохранить жизни людей, своих подчиненных.
Другие отстаивали принципы «военного мужества и долга», призывая до конца исполнять свой воинский долг, пусть даже ценой собственной жизни и жизни сотен и тысяч солдат.
Эту полемику подхватила пресса, лжепатриоты от пера, оправдывающие предателей-командиров: генералов Стесселя, Фока, сдавших японцам Порт-Артур, командиров крейсеров и броненосцев, спустивших флаги, когда можно было бы еще сражаться.
Писаки-человеколюбцы хотят победы без крови, но войны без жертв не бывает, и уж коль выпала народу участь воевать, то и надо воевать так, чтобы потом не мучил позор всю нацию за свою беспомощную армию, опозорившую себя бесчестными действиями командиров и начальников, от которых зависело сражаться или сдаться на «милость» победителей.
Заботу об армии надо проявлять не на страницах газет и журналов, жалея солдат, а отдавать предпочтение ей во время подготовки к войне еще в мирное время. Армия должна быть силой, способной защитить свой народ и границы его существования. Потерь будет тем меньше, чем лучше обучен будет каждый солдат и офицер, чем лучше они будут вооружены и обеспечены всем необходимым для боя и чем выше будут их морально-психологические качества, чувство долга, чести, достоинства и ответственности за судьбу своего государства.
Все это создается и формируется в мирное время не пацифистскими речами, а всесторонней заботой правительства и народа о своей армии, пропагандой ее лучших боевых традиций и великой миссии защиты Отечества. Государство без хорошей армии — легкая добыча для желающих оторвать кусок территории, в чем вряд ли кто будет сомневаться. Сегодня — мир, а завтра?..
К счастью, в Русской армии сторонников «военного мужества и долга» всегда было большинство.
Заканчивая повествование о действиях забайкальских казаков в доляолянский период, необходимо отметить, что многие начальники в Русской армии свои просчеты оправдывали отсутствием точных разведывательных данных о японских войсках, и в этом якобы виноваты казаки, которые должны были эти данные добывать. Им вторили иностранные военные агенты при штабе Маньчжурской армии, не удосужившиеся хоть раз побывать в казачьем разъезде, прорывающемся через линию сторожевого охранения противника.
Генерал Гамильтон, описывая события Русско-японской войны в «Записной книжке штабного офицера», хвалит, как может, японскую разведку и ругает наших казаков.
А так ли это в действительности? Неужели наша войсковая разведка была так плоха? Неужели японская кавалерия добывала требуемые командованием разведывательные данные лучше казаков?
Приведенные примеры деятельности казаков и их командиров в течение 7-месячного хода войны наглядно доказывают, что при всех имевшихся недостатках казачьи разъезды по мере сил и возможностей эту задачу решали.
Выводы Гамильтона грешат перед истиной: во-первых, они однобоки; во-вторых, пристрастны; в-третьих, выгодны для него. Ни он и никто другой из критиков казаков не брали во внимание условия боевой работы казачьих разъездов. Достаточно сказать, что местность, на которой они воевали, представляла собой сплошной горный массив с хребтами, являющимися водоразделом огромного количества рек. Кроме того, горы вокруг хребтов разбросаны хаотично, перевалы следуют один за другим. Дорог, в прямом понимании этого слова, нет. Долины, по которым возможно движение войск, пересечены множеством рек, в сухое время проходимых вброд, но превращающихся в непроходимые бурные потоки в период дождей. По пешеходным тропам при преодолении перевалов приходилось спешиваться и двигаться по одному. По ним совершенно невозможно было двигаться обозу и артиллерии.
Противник надежно перекрывал сторожевыми заставами все удобные подступы к своим охраняемым войскам — но и то казаки умудрялись забираться в глубокий тыл японцев, терпели лишения, ранеными и больными попадали в плен, а то и просто гибли в какой-нибудь расщелине или в лесу от голода и ран, не имея возможности выйти к своим.
В то же время ни одного японского кавалериста в тылу наших войск никто не видел, а перед фронтом дальше своей пехоты они не заходили.
Таким образом, судить о японской войсковой разведке надо было объективно, она не заслуживала той похвалы, которую ей воздавали.
Другое дело, что агентурная разведка у японцев была поставлена хорошо — но кто мешал нашему командованию посылать китайских агентов в японский тыл, тем более что они охотно брались за эту работу, если им хорошо платили. Но это уже не войсковая разведка, и пенять за это казаков не следует, не они содержали агентов.
Но даже при том что японские шпионы в изобилии наводняли русский тыл, японское командование не всегда имело точные данные о действующих русских войсках. Например, японцы считали, что при атаке на Бенсиху участвовала дивизия Ренненкампфа в 1500 шашек, а в действительности это были казаки бригады Любавина, состоявшей из двух сотен 2-го Нерчинского и трех сотен 2-го Аргунского полков, насчитывающих в своем составе всего 400 шашек.
Много сведений уплывало к японцам из-за нашей болтливости, неумения сохранять военную тайну непосредственно из штабов, наводненных иностранными военными агентами и китайской прислугой.
В то же время в японских штабах данные о русских собирались скрупулезно и все держали в тайне, даже от таких доброжелателей, как Гамильтон. Если иностранный военный агент считал русские силы по количеству сотен, батальонов, забывая, что эти сотни и батальоны далеки от штатного состава, то японцы этот счет вели по шашкам и штыкам. Не доверяли японские штабисты иностранным военным агентам и сведения о численности своих войск, потерях и тем более о намерениях. Как уплывали важные сведения из русского штаба, хорошо описал АЛ. Игнатьев в книге «Пятьдесят лет в строю».
А вот что писал Эллис Бартлетт, английский военный агент, находившийся при армии Ноги, в своем труде «Осада и сдача Порт-Артура»: «Японцы обладали удивительной способностью скрывать свои силы. Если бы меня спросили в любой период осады, сколько у японцев войск под Порт-Артуром, я не мог бы ответить даже приблизительно. Я знал наперечет все дивизии, бригады, полки, но когда дело доходило до определения численности, я мог указать только их мирный состав».
Можно с большой уверенностью сказать, знакомясь с документами тех лет, что вся глубинная разведка в Русско-японской войне велась за счет китайских агентов.
Любой русский разведчик, проникнув с огромным трудом в расположение японцев, всегда расстреливался. Всю Россию обошла весть о русском солдате Рябове, который, переодевшись в китайца, ушел в тыл к японцам, был пойман и принял геройскую смерть, чем восхитил уважающих храбрость японских солдат и офицеров.
Другое дело японец — прицепив косу и выбрив лоб, зная чуть-чуть китайский язык, нравы и обычаи местного населения, он легко мог сойти за китайца и разгуливать, пользуясь беспечностью и незлобивостью нашего солдата, по расположению русских войск, торгуя курами и чумизными лепешками.
В Русской армии в разведку к японцам шли добровольцы. Среди офицеров казачьих частей считалось особой доблестью участвовать в разъезде, отправляющемся в глубокую разведку. При этом никакого вознаграждения они не требовали, а честно и добросовестно выполняли свой долг, руководствуясь только одним принципом — «надо».
Критики казаков, такие, как Э. Тетгау, Л. Нодо, Гамильтон и другие, уже названные и не названные мной, осуждали казаков не только за «неумение вести разведку», но и за «неумение действовать в конном строю».
Но о каком конном строе могла быть речь при боях на такой местности, о которой уже упоминалось? Разве можно было атаковать «лавой» по глубокому ущелью, пересеченному множеством ручьев и речек, дно которых покрыто камнями, и лошади могли идти по воде только осторожно и медленно, нащупывая себе дорогу!
При всех недостатках, имевшихся в казачьих частях и выявившихся в ходе боев на перевалах и отступления к Ляояну и Мукдену, они со своей задачей справились. Большего требовать от них было нельзя.
Казачья бригада генерала Мищенко располагалась на отдыхе за Ляоянскими позициями. Люди и кони отдыхали, казаки сменили истрепавшееся обмундирование на новое, готовились к предстоящим боям.
Воздавая должное самоотверженной службе казаков, их подвигам совершенным в боях на перевалах, командующий Маньчжурской армией генерал А.Н. Куропаткин назначил на каждую сотню по 5 Знаков Отличия Военного ордена, дополнительно к тем трем, которые были пожалованы за поход в Корею и бой у Чончжу.
Для вручения наград командующий прибыл на бивак отряда лично.
По этому случаю 9 августа в 8.00 состоялся парад частей отдельной Забайкальской казачьей бригады. Военный корреспондент В. Апушкин, присутствовавший на этом торжестве, поместил в газете «Правительственный вестник» статью, в которой писал: «…казачьи полки и батареи выстроились лицом к Ляояну. Стоят боевые полки, которые в течение шести месяцев были в непрерывных боях. Казаки взволнованны. Над фронтом веют значки разноцветные с желтыми, зелеными, белыми каймами. В темных кожаных чехлах стоят знамена. Ветер раздувает ярко-желтый флаг генерала Мищенко.
В назначенный час генерал Мищенко выехал на коне впереди войск и скомандовал „Шашки вон!“, после чего повернул коня и поскакал навстречу командующему армией.
Во главе большой свиты тихо едет к полкам генерал-адъютант Куропаткин. Придержал коня, принял рапорт и направился к правому флангу, здоровается с частями… Объезд закончился. Шашки вложены в ножны. Командующий армией приказывает генералу Мищенко вызвать награжденных казаков вперед. „Вперед, предназначенные к награждению казаки!“ —дает команду Мищенко.
От строя стоящих полков отделяются всадники. Их много. Они едут кучно и выстраиваются к фронту строя. Это сотни храбрейших из храбрых. „С коней!“ — дает команду Куропаткин и сам слезает с коня. Награждение начинается с правого фланга, где находится желтый значок генерала Мищенко… „Именем государя императора жалую тебе Знак Отличия Военного ордена четвертой степени — третьей степени“.
В строю награжденных стоят русские и буряты, немало тех, кто уже имеет Знак Отличия Военного ордена за поход в Китай, Русско-турецкую войну, за походы по степям Средней Азии.
Вручив награды и поздравив награжденных, командующий армией провозглашает „ура!“ сначала во славу государя императора, потом во славу новых Георгиевских кавалеров. „Ура!“ — широкой волной прокатилось по полкам, смешиваясь со звуками гимна и туша. „К параду!“ — приказывает командующий генералу Мищенко. Виновникам торжества командуют: „Слева по три, рысью!“ — и отводят их вглубь поля. Там они снова выстраиваются в одну шеренгу.
Свита Куропаткина выстраивается на фланге строя „кавалеров“.
Генерал-адъютант Куропаткин поднимает коня в галоп и скачет навстречу идущему уже церемониальным маршем головному полку… становится сам во главе парада и ведет его мимо шеренги простых казаков, награжденных Георгиевскими крестами.
Пройдя вдоль всей шеренги… Куропаткин становится впереди своей свиты и пропускает мимо себя участвующие в параде части.
Первыми идут верхнеудинцы под командой бывшего конного гренадера полковника А. П. Левенгофа.
Маленькие косматенькие лошадки после шестимесячной службы в горах идут славно, бойко и ходко. Сотни хорошо держат равнение.
Едва прошла 1-я сотня… как вслед ей звучит команда „Песенники, вперед!“. Запевалы выскакивают вперед, и через мгновение звучит казачья песня.
За верхнеудинцами идут читинцы. За читинцами — аргунцы во главе с полковником Трухиным.
За полками пошли батареи: сперва казачья, потом конно-горная.
Все прошли, всех похвалил, всех поблагодарил командующий. Теперь очередь за теми, для кого был парад. Перестроившись повзводно, они проходят мимо командующего, грянули еще раз „рады стараться“ и рассыпались по полю на марш-марш, догоняя свои части.
Парад закончился. Командующий жмет руку генералу Мищенко, благодарит его за службу.
Обращаясь затем к ряду иностранных военных агентов, он говорит им по-французски: „Вы видели? Перед вами прошли части, которые без отдыха, без смены работали полгода. И они готовы работать снова“.
Представители иностранных армий, держа руки у козырьков, молчаливо наклоняют в ответ свои головы».
Сам генерал Мищенко, имевший орден Святого Георгия за поход в Китай, не был награжден, хотя менее заслуженные и менее известные генералы и офицеры, а то и вообще мало что сделавшие для России в этой «ненужной» войне, награждались щедро.
Куропаткин ревниво относился к славе и популярности генерала Мищенко, которой он пользовался у своих подчиненных в Маньчжурской армии. Личная скромность и независимость суждений, неумение подстраиваться под настроение начальника, несогласие по некоторым принципиальным вопросам с его мнением — другая причина холодного отношения Куропаткина к генералу Мищенко, в глаза называвшего генерала «наш милый Мищенко», а за спиной старавшегося всячески принизить его заслуги. Признавая, что отдельная Забайкальская бригада работала неутомимо и что ей он обязан ценными сведениями о противнике, Куропаткин, по словам генерала О.К. Гриппенберга, хотел отстранить Мищенко от командования «за чрезмерное утомление отряда».
Разлад между командующим и одним из его лучших генералов еще больше усилился после того, как на одном из обедов, куда был приглашен Мищенко, они не сошлись во мнении о русском солдате и офицере в эту войну.
Оправдывая свои постоянные неудачи, Куропаткин всю вину за это возложил на первых тружеников войны — солдат и офицеров частей, непосредственно сражавшихся с японцами, сказав, что он «ошибся в русском солдате и офицере: они стали хуже, слабее за 27 лет, истекшие со времени Русско-турецкой войны».
При общей угодливой поддержке и одобрении свиты Куропаткина этого вывода диссонансом прозвучали слова Мищенко о том, что причина неудач не в солдате и офицере, а в тех больших начальниках, которые руководят ими.
Личность Куропаткина как главнокомандующего и главного действующего лица Маньчжурской армии волновала не только газетчиков, критиков от разных политических движений, но и офицерский корпус, разделившийся по этому вопросу на два лагеря: одни ругали его, как только можно, другие видели в нем мудрого полководца, имеющего свой, никому не известный план ведения войны, а временные неудачи относили за счет других факторов, не связанных с именем Куропаткина.
Скромный армейский офицер, храбро воевавший в Русско-турецкую войну под командованием генерала Скобелева, отличившийся во время похода русских войск в Азию, поднявшийся до вершины военной власти в России, Куропаткин не оправдал возлагаемых на него надежд. Если большая часть офицеров и общественности встретила назначение Куропаткина главнокомандующим Маньчжурской армии с воодушевлением, то те, кто близко знал его, относились к нему отрицательно. Военный авторитет, генерал Драгомиров, назвал Куропаткина «…скрытой ловкой бездарностью».
К сожалению, в то время другой кандидатуры на этот пост не нашлось.
Его нерешительность в руководстве войсками, неумение организовать их взаимодействие, постоянные колебания при принятии решения, недоверие к подчиненным, неверие в русского солдата и офицера, мелочная опека, сковывающая инициативу командиров корпусов и отрядов, привели Маньчжурскую армию к Ляояну. Отступая к Ляояну не под воздействием превосходящих сил противника, а в результате ошибочного решения — дать генеральное сражение на его укрепленных позициях, Русская армия потеряла веру в победу, моральный дух ее был надломлен.
Полководец, который боится разумного риска, обречен на постоянные поражения. Таким был А.Н. Куропаткин.