Пренебрежения ко всем чрезмерно много.
Потом, наконец, дождусь, мы уйдем, – в аллее
Я прочту свои новые стихи очень ровно,
Вы будете вслушиваться, слегка бледнея,
И конечно вам все понравится безусловно.
Улан
В этой комнате с голубым светом
Вчера сидел улан со шпорами, –
Ушел ли он влюбленным и согретым
Вашими нежными как часто взорами?
Пленил ли он вас высокой каской
Или шнурами необычными,
Подарили ли вы хоть одну ласку
Своими руками, мне так привычными?
Ах, я совсем ничего не знаю
И обречен часам томительным…
Что делали вы, изменница злая,
Наедине с уланом обольстительным?
Встречайтесь чаще с молодым уланом:
Вас нежным звоном шпор утешит он наверно,
Своим влюбленным взором искренним и странным
Напомнит мой – насмешливый, но верный.
Стихом своим по-детски торопливым
Напомнит мой – всегда размеренный и ясный,
А вы лицом таким внимательным и лживым
Ему не скажете, что безучастны.
Быть может вам признанья не насучат
И даже станет девственность его желанна,
Но ваша страсть ко мне, что до сих пор вас мучит,
От сладкого греха спасет… улана.
На вокзале
Томительность минут прервет звонок третий,
Вдруг странным покажется ваш профиль тонкий.
Уйдет поезд, как все уходит на свете,
А я останусь и не брошусь вдогонку…
«Спешит неверным шагом к пристани…»
Спешит неверным шагом к пристани,
Где отдыхают корабли,
И смотрит с каждым часом пристальней,
Не видно ль мачты там, вдали?
Не замечает нежных юношей,
Пришедших стройною гурьбой,
И дамы в палевом, засунувшей
Фиалки за корсаж тугой.
Его не тешит тело гибкое,
Воздушное как бег трирем,
И не ответит он улыбкою,
Подав надежду сразу всем.
Кого он ждет, не друга ль милого,
Ему приславшего поклон?
Да только верно друг забыл его,
Красоткой ветреной пленен.
И тщетно ждет, мечтой отравленный,
С своей печалью говоря:
Корабль, вестник шумных гаваней,
Уж где-то бросил якоря…
Признания
Ф. А. Глинской
Когда умрете, черным шелком
Украшу скорбно туалет,
Покорен буду праздным толкам:
«Красавица… лишь двадцать лет»…
Покрою слоем пудры щеки
И слоем мертвенным белил:
Пусть скажут все: «судьба жестока,
Как он умершую любил»!
С усталостью больной во взоре
В прощальный час склонюсь средь роз,
Но не забуду ни пробора,
Ни manicure, ни томных поз.
Придя к себе, стихи раскрою,
Их темной обведу каймой
И может быть вздохну с тоскою:
Ах, я писал для вас одной!..
Прогулка
Карета, запряженная четверкой
Лошадок стриженных, гладких,
Лакей почтительный и зоркий,
Легко стоящий на запятках.
Окрик неожиданно-веский,
Вызывающий улыбку: «правее»,
Глухо спущенные занавески.
Добродушный кучер в ливрее.
На дверцах две крошечные коронки
С уже потускневшей позолотой,
Чей-то профиль уступчиво-тонкий,
Чьи-то губы, ждущие чего-то…
Вот и дома, – подъезд со львами,
Стерегущими внушительно и кротко.
Клянусь, не скучно было с вами,
Слишком любезная ко мне красотка!
«Исполнен церемонной грации…»
Исполнен церемонной грации,
С улыбкой важной богдыхана
Я декламировал Горация
Китаянке благоуханной.
Дремали мандарины строгие, –
Так видно принято в Пекине,
Любовный вздох при каждом слоге я
Лукаво добавлял к латыни.
Китаянка
Н. Н. Евреинову
В Китае, тая, гейша милая,
Вздыхая, пьет душистый чай.
Но поступлю конечно мило я:
В Китай приеду невзначай.
Лишь денег нет, – случайность странная,
Мою решимость не смущай.
Ах, если денег не достану я,
Как попаду в Китай, в Китай?!
Танго
Марго быстрей чем Конго,
Марго опасней Ганга,
Когда под звуки гонга
Танцует танец танго!
Стихи разных лет
Цирк
Лошади выглядят бодрыми,
Попоны – цветными кафтанами,
Наездница движет бедрами
И звуками гортанными.
Стянуты бедра намеренно,
Далекая линия губ ала.
Лорнирует Мэри мерина
В меридиане купола.
Кульбин
Любитель перца и сирени,
Любезный даже с эфиопками.
Поверил: три угла – прозренье,
И марсиан контузит пробками.
Он в трели наряжает стрелы
И в мантии – смешные мании.
Сократ иль юнга загорелый
Из неоткрытой Океании?
И памятуя, что гонимый
Легко минует преисподнюю,
Плакатно-титульное имя
Чертит, задора преисполненный.
Когда ж, уединившись с Богом,
Искусству гениев не сватает,
Он просит вкрадчиво и строго
Известности, а также святости.
Московские стихи
Посв. Ф. А. Б.
Оставив скучный Петроград,
Бегу, – конечно не в Антверпен,
Ведь я не жду иных наград,
Когда не скажет милый взгляд:
«Источник нежности исчерпан».
Пусть я – чужой колоколам,
– Кузнецкому не нужен мосту,
Но может быть я нужен вам,
Но сердце рвется пополам
Так убедительно и просто!
В купе томясь не час, не два,
Усну пустой и посторонний,
Как вдруг услышу я: «Москва»,
И растеряю все слова,
Лишь вас увижу на перроне.
Голубые панталоны
О, голубые панталоны
Со столькими оборками!
Уста кокотки удивленной,
Казавшиеся горькими!
Вонзилась роза, нежно жаля
Уступчивость уступчивой,
И кружева не помешали
Настойчивости влюбчивой.
Дразнили голым, голубея,
Неслись, играя, к раю мы…
Небес небывших Ниобея,
Вы мной воспоминаемы.
О. Розанова
Каждодневное
Не птицей вольной я лечу,
Но, брошенный, я камнем падаю,
И мы вдвоем, лицом к лицу,
Вневременные мчимся в Падую, –
Иль, может быть, в иной Аид,
Географами не отмеченный,
Где сложат груз слепых обид
Все неудачные, увечные.
Несусь с тобой, с тобой вдвоем,
Огнем двойным сжигаем разом я,
И вижу на челе твоем
Улыбку скорбную со спазмою.
Ты молишь, чтоб господь хранил
Мое безумье каждодневное,
И для меня ты просишь сил,
А для себя прическу Евину.
От скуки смертной спасено
Все опрокинутое на землю.
Один кто стал бы пить вино
И доверять хмельным фантазиям?
Недостоверное
Суровы, как Страстная пятница.
Благие чувства в душу прибыли.
От них не спрятаться, не спятиться.
Ни удовольствия, ни прибыли.
Без экзегетики евангелий
И лжепифагорейской ветоши
Премудрость, оплотившись в ангеле,
Разбила душу мне на две души.
Вот эта – брошена соблазнами,
В ней клики с клироса и клирики;
А той подай роман с Фоблазами
И весь комплект блудливой лирики.
Сия раздвоенная неженка
Томится, как за чтеньем Зиммеля,
Не замечая, что невежливо
Ее давно в сторонку вымели.
Облака над святилищем
Мы все в одну стучимся дверь,
Один сильней, другой слабей.
О милый друг, поверь, поверь:
Без веры смерть грозит тебе.
Никто не знает наперед,
Проснется ль завтра снова он,
Но каждый день и каждый год
Над нами тот же небосклон.
Скрывают те же облака
Святилище от наших глаз.
О милый друг, спеши, пока
Еще не бьет последний час…
Ответ Анне Ахматовой
Суров сей век и тягостен без меры
Век не последних битв и не бесплодных ран