Колени делались слабыми от нужды заполучить его.
Сет не производил впечатление человека, который пойдет с кем-то на контакт. Он в этом не нуждался, что делало его весьма желанным объектом для общения.
Первые дни он даже с учителями старался не говорить без надобности. Стоит заметить, они сами не горели желанием его трогать. По крайней мере, в период адаптации на новом месте. Наверное, тоже слышали о нем пугающие вещи, которые распространялись через Алана Кейна, а может, и верили во что-то из этого.
Добиться зрительного контакта с новеньким было практически невозможно. Сет редко смотрел кому-то в глаза, как будто этот знак особого внимания нужно сначала заслужить. Его голос слышали несколько раз и описывали как низкий и спокойный баритон, даже слишком спокойный, бесстрастный.
Ридли оставался натурой темной и загадочной. Без весомого повода его старались не трогать. Насколько Ханне было известно, он и сам держался в стороне, знакомств не заводил, друзей не искал, общения тоже, и всем своим видом это транслировал. Так что складывающееся положение дел его устраивало.
Но разве подобное поведение, равно как и все слухи, могли оттолкнуть почти семнадцатилетнюю девушку, которая хороша собой, привыкла к мужскому вниманию и всегда добивается своего? Никаких шансов.
Нельзя быть таким запредельно сексуальным, но Сету она разрешила бы не только это. Да стоит ему бровью шевельнуть, и Ханна бросится делать все, что угодно, чтобы он остался доволен. Буквально все, что ему угодно. Вот только брюнет не знал, что до такой степени удовлетворяет чей-то вкус.
А если бы и знал, то что? Велика вероятность, что ему нравятся другие девушки. Тут тебе и конец, Ханна Биллингсли. Тут тебе и конец. Потому что другого такого «Сета Ридли» ты в жизни вряд ли встретишь.
Она твердила себе, что рано делает выводы, что совсем не знает его как человека, что ведется на внешность и амплуа неприкасаемого и опасного «бэдбоя», и все это так нелепо, так не по-взрослому.
Но она ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, как этот физически развитый «шкаф» входил в класс, у нее начиналось головокружение, и она провожала его фигуру затуманившимся взглядом, пока он шел между рядами парт в самый конец помещения, чтобы расположиться обособленно от всех.
Аура от Сета исходила, как от акулы за толстым стеклом океанариума. Которая медленно плавает вдали, как будто бы ни на кого не глядя, и заставляет забыть о себе. Только лишь для того, чтобы произвести атаку в наиболее неожиданный момент.
Длинноногий, узкобедрый, с массивными плечами, он был самым высоким парнем, которого Ханна видела в жизни. Мышцы груди заметно проступали под тканью водолазки, вызывая желание прикоснуться, чтобы ладонью очертить рельефы, ощутить их упругую плотность. Широкая шея несла такое же широкое, отстраненное лицо с выражением давно и глухо подавленной агрессии.
Ханна мечтала когда-нибудь увидеть его улыбку. Ей казалось, улыбка у него будет обворожительная, с крупными белыми зубами и милыми резцами, добрая и даже немного печальная, она преобразит все лицо. Но Сет, скорее всего, улыбаться не умел.
У него была плоская, четко очерченная верхняя губа с острыми уголками и коричнево-красный, оттенка жженого кирпича рот. Подбородок тупым прямоугольником вытягивался из грубо стесанных щек. Гладко выбритая челюсть к концу дня темнела от быстро растущих волос (признак высокого тестостерона, с содроганием отметила Ханна), и было ясно, что бриться ему приходится каждый день, чтобы не дать им превратиться в щетину.
Весь он был какой-то угловатый, резкий, опасный, того и гляди порежешься, если подойдешь ближе. Кожа болезненно светлая, а жгуче-черные волосы в два дюйма длиной стремились раздробиться на кольца, как небрежные масляные мазки сухой кистью. Жалко, что он редко снимает шапку.
И вот, Сет Ридли во всем своем великолепии стоял на входе и курил, направляя прищур с нечитаемым выражением в сторону ворот, где на территорию школы неторопливо заезжал, сдавая назад, желтый самосвал. Ханна тоже была поблизости и наблюдала очередное шоу в исполнении небезызвестного дуэта.
Эти двое сегодня не успели на школьный автобус, намеренно или случайно, никто не знает и не узнает. За опоздание им должны были сделать выговор (в сотый раз), но Ханна получила бы удовольствие даже от такой мелочи. И все бы ничего, но прямо сейчас, за несколько минут до звонка на первый урок, Нина и Отто спрыгнули на школьный двор, отцепившись от задней лесенки мусоровоза, на котором, очевидно, приехали сюда бог знает откуда.
Многие останавливались, чтобы посмотреть на это и высказать свой комментарий к происходящему. Что-то вроде «А! Так вот почему от вас всегда воняет» и типа того.
Ханна якобы случайно оказалась рядом с Сетом, который молча изучал этот странный перформанс, наверняка раздумывая, часто ли местные ученики прибывают на занятия подобным образом, и делая соответствующие выводы о престижности заведения, в которое перевелся.
На нем были простые черные брюки из грубой ткани, небрежно зашнурованные коричневые ботинки с рыжими прожилками; под распахнутой болотной курткой с липучками на стоячем воротнике мощный торс был обтянут тонким темно-синим свитером, поверх которого красовалась плоская цепочка в полдюйма толщиной.
На указательном пальце левой руки, которой он держал сигарету, сидело широкое кольцо, а в ушах блестели тонкие сережки, словно серебристые ниточки, едва различимые вблизи. Размер его ладоней заново поразил Ханну, и пришлось сглотнуть, прежде чем заговорить.
– Мой шизанутый братец со своей не менее шизанутой подружкой, – резюмировала Ханна, придавая голосу ненавязчивую веселость. – Мусоровоз – это что-то новенькое. Такого еще не было.
Сет вынул сигарету изо рта. Медленно повернув голову, выпустил дым через нос и внимательно посмотрел на Ханну сверху вниз, словно желал убедиться в том, что говорили именно с ним, и оценить того, кто на это осмелился.
То, что он был на две головы выше, сводило ее с ума.
У Сета были черные, как две капли мазута, глаза – неясно, где кончается зрачок и начинается радужка. «Как будто сгоревшие», – подумалось ей. Волосы, брови, ресницы – такого же цвета.
– Ты новенький, да? Кажется, Сет. Я Ханна Биллингсли, мы в одном классе. А этот блондин, к сожалению, мой брат. – Она кивнула головой в сторону Отто, стараясь казаться непринужденной, но сердце подпрыгивало в горле.
Ханне показалось, что во взгляде Сета, направленном на нее сейчас, в самом наклоне его головы таилась какая-то зовущая, томительная сила, и почти улыбнулась этой мысли, но решила не выдавать желаемое за действительное.
Так ничего и не ответив ей, Ридли отвернулся и снова стал смотреть в сторону мусоровоза, где продолжалась возня.
Сначала Нина и Отто собирались в качестве благодарности за услуги такси помочь мусорщику с выгрузкой баков, но он, смеясь от их беспечной искренности, не разрешил, потому что у них нет ни формы, ни перчаток, и прогнал на уроки, где от них будет больше пользы.
Потом они долго прощались, желая друг другу хорошего дня и всяческих успехов, смеялись, благодарили и никак не могли расстаться, как будто за эту поездку успели стать закадычными друзьями.
Ханне показалось, что у нее дернулся каждый мускул на лице. Должно быть, оно жутко исказилось, и даже хорошо, что Сет не увидел эту маску неприязни и затаенной обиды.
Вместо того чтобы поощрить ее первый шаг хотя бы словом, он безразлично отвернулся, как будто заметил насекомое, а не человека. Вместо того, чтобы ответить на дружелюбие хоть толикой внимания, он предпочел оттолкнуть ее.
Ханна вполне осознавала свою внешнюю привлекательность, поэтому для нее было слишком, когда кто-то столь открыто не желал идти с нею на контакт. Честно говоря, она впервые с таким сталкивалась.
Она видела, куда он смотрит. В сторону Нины. Конечно! Туда же, куда, черт возьми, смотрят все и всегда. В сторону Нины. Вонючей пацанки в синяках, с грязными ногтями и нечесаными волосами, пятнами на мятой одежде, от которой воняет потом, машинным маслом и еще каким-нибудь дерьмом. Которая смеется в столовой так, что еда вываливается изо рта, а чай течет из носа, а от ее смеха закладывает уши. И постоянно со всеми спорит и соревнуется.
Долбанутая Нина, которая не умеет сдерживать эмоции и имеет большие проблемы с самоконтролем. Из-за чего ее стараются не злить. Как удобно. Все правильно мама про нее говорит: по крови русская на четверть, по факту – на все сто процентов. А все русские, как правило, отбитые и эмоционально нестабильные психи.
Ханна ненавидела ее. Ей казалось, что Нина ведет себя так, будто вокруг нее вертится вселенная. Да кого она из себя возомнила? Противная Дженовезе уже отняла у нее брата… Сета не отнимет. Ханна не отдаст. Будет грызть зубами и рвать ногтями, но не позволит этому случиться.
Сейчас ей хотелось скулить от безнадеги. Но вместо этого Ханна пожала плечами, сделав вид, что ей все равно, развернулась и зашла в школу. Как раз прозвенел звонок, и все неохотно потянулись на первый этаж.
После четвертого урока Ханна предприняла попытку сесть с ним за один столик в столовой, но Ридли остановил ее взглядом. Испугавшись того, как он на нее посмотрел и какое – едва заметное – движение рукой при этом совершил, Ханна вынужденно ретировалась.
Глупая затея с треском провалилась, причем у всех на глазах. Но ей было плевать на трещину в собственной репутации. Никто не рисковал приближаться к нему, а она хотя бы попыталась. Так что пусть завидуют и засунут языки себе в задницу.
К тому же она по-прежнему одна из самых красивых девушек в школе, и никакая неудача этого не изменит.
Другое дело, что всем теперь очевиден ее интерес. Ну и пусть. Если быть честным, у Ханны все равно больше шансов заполучить новенького, чем у всех остальных учениц, вместе взятых. Кроме, конечно же, Меган. С ней конкурировать бессмысленно и даже чревато.
Испугавшись этой мысли, Ханна приземлилась за первый попавшийся столик и стала искать потенциальную соперницу. Если Меган положила взгляд на Сета, на этом борьбу можно заканчивать. Будет, черт возьми, больно и несправедливо.