У Йена Флинна оказался запущенный эмоциональный срыв. Если бы кому-то пришло в голову нарисовать то, что с ним происходит, рисунок представлял бы собой огромный клубок из туго стянутых узлов. Целый год Аарон, который не испугался и принялся за этот случай, распутывал клубок, узелок за узелком развязывая нагромождение травм и комплексов. Тяжело было и врачу, и пациенту, но безоговорочное сочувствие установило между ними подобие хрупкой связи.
Далеко не сразу, но Йен вроде бы начал доверять Аарону. Вскоре в подробностях стала известна история, из-за которой парень тронулся рассудком. Они собирали ее по кускам, словно разбитый вдребезги стакан, тщательно выверяя реальные фрагменты, отделяя их от фантазий, страхов и кошмаров, восстанавливая не только форму, но и хронологию, в которой эти кусочки от него откалывались.
История Йена вовсе не новая, ничего сверхъестественного в ней нет, но оттого не менее болезненная. Аарон называл ее архетипичной, как Эдипов комплекс или Стокгольмский синдром, просто с другим содержанием. Главный монстр, с которым сражался парень – чувство вины. Подпитанное окружающими, оно окрепло настолько, что обвинение виделось ему в каждой мелочи и вызывало множество осложнений, побороть которые тоже оказалось не просто.
Но Крэнсби, пройдоха, видимо, что-то придумал. Он много экспериментировал, у него всегда были какие-то безумные теории, механизм которых он тщательно скрывал, но мог частично поведать в подвыпившем состоянии – все равно никто ничего не понимал. Даже Дадс в глубине души считал бредом фрагменты услышанного, но если они давали результат, то не такой это и бред.
Состояние Флинна то поэтапно улучшалось, то стремительно скатывалось на несколько ступеней назад. Происходило это скачкообразно и без видимого алгоритма. Отсутствие закономерности между подъемами и спадами смущало всех, но не Аарона, он утверждал, что отсутствие закономерности – это тоже своего рода алгоритм. Стоит заметить, что таким спокойным и беззаботным, как сегодня, причем без препаратов, Флинна еще не доводилось наблюдать. Неужели Крэнсби со своей странной методикой сотворил вербально-химическое чудо? Травма была серьезная: в плане психики парень напоминал калеку с оторванными конечностями, прирастить которые невозможно, оставались только протезы. Но и они полноценности не вернут, будь врач хоть тысячу раз талантлив.
Профессионал-теоретик внутри Дадса здраво рассуждал, что подлатать такую травму ни за шесть, ни за двенадцать месяцев невозможно, излечить – подавно. Пациенты с депрессией средней тяжести или запущенным обсессивно-компульсивным расстройством и того дольше посещают психотерапевта. Но одиннадцатилетняя практика в психиатрии и взаимодействие с реальными больными помогали обрести веру в какие угодно метаморфозы. Мозг человека, его химический состав, предопределяющий свойства и функционирование, – критически слабо изученная область. Утверждение о чем-то со стопроцентной вероятностью даже в рамки академической традиции с трудом укладывается, хотя там такое любят.
Эти стены видели всякое. Даже самое невероятное. Вот и Флинн теперь не бросается на людей, вспыльчивый от невосполнимой утраты, а спокойно беседует с ними, шутит, улыбается; не пытается покончить с собой от всепоглощающего чувства вины, а гуляет на свежем воздухе, радуется солнцу и дождю, машет рукой врачу. Принимать мир в его истинном обличии, мерзком и несправедливом, – самое важное, чему должен в своей жизни обучиться человек.
Флинн производил впечатление того, кто встал на путь примирения с действительностью и готов двинуться дальше. Но Дадс задумался, мог ли пациент изображать выздоровление в личных целях. Перебрав в уме несколько аргументов, сравнив их между собой, он пришел к выводу, что скорее нет, чем да.
Во-первых, нелогичный мотив. Актерская игра на протяжении полугода, чтобы попасть из одного отделения в другое, оставшись в том же здании? Зачем? Здесь его не бьют, не мучают, условия хорошие, появились приятели, кормят отлично. Ведь речи о том, чтобы выпустить его, никто не ведет, поэтому он не может действовать, исходя из надежды на освобождение. Просто смена палаты и строгости надзора, даже врач останется тот же.
Перевод – лишь малый шаг по направлению к выздоровлению, и обратная дорога всегда остается открыта, никто не выстроит на ней ворот, чтобы уберечь от рецидива. Множество раз Дариус с печалью наблюдал, как по этой дороге возвращались те, кто, казалось, делал большие успехи, и из терапии люди попадали к буйным, но наоборот – почти никогда. Перевод не означает, что ты почти здоров, он означает, что ты больше не представляешь опасности для себя и окружающих, держишь себя в руках, и больше ничего.
Во-вторых, серьезная психическая деформация – не то, что можно замаскировать. Она выпирает, как рубец, и профессионалу видна невооруженным глазом. Долго делать вид, будто ты излечился, если на самом деле это не так, больной не сумеет. Нельзя притворяться, что у тебя нет ножевого ранения, если оно есть, тут то же самое. Скрыть отклонения невозможно, как невозможно изменить психотип и темперамент, с которым рождаешься вследствие индивидуального гибрида химических и генетических игр.
В-третьих, и почему-то это казалось самым главным, значение имела сама сущность Флинна. Зная его целый год, зная, из-за чего он оказался здесь, не раз слыша, как он плачет и проклинает себя, любой заявил бы, что этот парень не умеет блефовать. У него всегда на лбу написано текущее эмоциональное состояние, и любое намерение становится очевидно прежде, чем осуществится. Театральное мастерство и Йен Флинн казались вещами столь несовместимыми, что скорее верилось, будто у Сэма внезапно и навсегда закончатся припадки.
И все же некое сомнение беспокоило Дадса. Маленькой червоточиной неприятно проклевывалось в груди, пробивая путь наружу, как слабый птенец клюет изнутри скорлупу. Но рано делать выводы. Мэдсден взял красный маркер и открыл историю болезни, планируя внимательно ее прочесть, подчеркивая все, что его обеспокоит или потребует дополнительного внимания. Параллельно он думал, что обязательно поговорит с Йеном лично, а потом обсудит все с Аароном.
Нет, сегодня эта эпопея точно не кончится, сегодня она лишь начинается. Неслыханный случай. Позволит ли Дариус стать ему прецедентом?
История болезни: ФЛИНН
Психиатрическая лечебница Вудбери, 2002 год
Паспортная часть
1. Полное имя: Йен Арчер Флинн.
2. Дата и время рождения: 1983 г., 15 октября, 15:00.
3. Место рождения: Вудбери, округ Нью-Хейвен, штат Коннектикут.
4. Место проживания: Вудбери, округ Нью-Хейвен, штат Коннектикут.
5. Образование: на момент поступления в клинику (июнь 2000 г.) окончил старшую школу Вудбери и готовился сдавать экзамены в колледж на медицинский факультет.
6. Направлен на лечение биологическими родителями против собственной воли: пребывал в неадекватном состоянии и представлял угрозу для себя и окружающих.
Субъективный анамнез
1. Наследственная отягощенность по психическим заболеваниям: по отцовской линии через поколение наблюдается яркое проявление паранойи и вероятная склонность к маниакально-депрессивному психозу.
2. Характер и особенности личности ближайших родственников: мать (Эрин Флинн) – отклонений не выявлено, по психотипу истероид; отец (Марк Флинн) – склонность к агрессии, психотип яркого эпилептоида.
3. Пренатальная патология: нервный срыв матери во время беременности (второй триместр), употребление антидепрессантов.
4. Натальная патология: недоношенность (две недели).
5. Постнатальная патология: позднее формирование речи (два с половиной года), особенности воспитания (холодность и строгость со стороны отца), закрытая черепно-мозговая травма в возрасте семи лет, хронический бронхит и конъюнктивит.
6. Раннее развитие: заторможено, слабый иммунитет, частые инфекционные заболевания.
7. Дошкольный период: речевые девиации, пугливость, робость, молчаливость, отсутствие ярко выраженной любознательности, аморфность.
8. Школьный период: скачкообразное развитие социальной активности, стремление занять свое место в группе, средние успехи в учебе, ярко выраженное стремление угождать и прислуживать тем, кто выше по статусу, чтобы поднять свой собственный; развитие подозрительности и паранойи, часто – апатичное настроение (прилагаются заключения школьного психолога до и после происшествия-триггера). Ухудшение памяти. Потребность в позиции подчинения.
9. Период полового созревания: без отклонений. Начало половой жизни: шестнадцать лет. Нарушения гормонального фона: тестостерон – повышенный, кортизол – критически повышенный.
10. Обучение после школы: отсутствует.
11. Трудовой анамнез: официально не был трудоустроен, воинскую службу не проходил по состоянию здоровья (признан негодным).
12. Семейный анамнез: серьезных заболеваний у членов семьи не выявлено. Выкидышей у матери не было. Родственные (кровные) связи между родителями отсутствуют. Генетические заболевания не выявлены. Младшая сестра страдала от аллергии на кошачью шерсть. Риск гинекологических онкозаболеваний матери – не более 30 %, воспалительных заболеваний кишечного тракта у отца – 37 %. Риск сердечно-сосудистых заболеваний для обоих родителей до 50 лет – не выше 40 %.
13. Перенесенные заболевания: корь, ветряная оспа, бронхит, конъюнктивит, гнойная ангина. Аллергических реакций на препараты не выявлено.
14. Экзогенно-органические заболевания головного мозга: вследствие тяжелой черепно-мозговой травмы, полученной в возрасте 16 лет (сразу после инцидента-триггера), проявляются депрессивные и бредовые состояния, подозрение на галлюцинации и сумеречное расстройство сознания.
15. Употребление алкоголя, наркотиков и других психоактивных веществ: алкоголь употребляет с 14 лет, не курит, пробовал марихуану не более 5 раз. Галлюциногенные и иные опиоидные вещества, а также лекарства, не принимал.