Подавив взаимную ухмылку (губы сами собой в нее растягивались и так каменели, будто их свела судорога), девочка уставилась в экран телефона, проверяя, чтобы учитель этого не заметил. Переписываться, сидя на последней парте, было гораздо проще, чем на первой, прямо под носом у язвительной горгульи с еще одной горгульей на голове, но уже из волос и шпилек.
От скуки девочка снова открыла чат. До конца урока нужно было как-то убить время.
Бромгексид_скумбрии: нас бы не рассадили, если бы ты не ржал как придурок
Ракета_в_твоей_заднице: а я бы не ржал, если бы не твои гнусные провокации
Бромгексид_скумбрии: я не виновата, что природа наделила меня блестящим чувством юмора. А тебя рассмешить вообще много стараний не надо
Ракета_в_твоей_заднице: надеюсь, она не навсегда нас пересадила
Бромгексид_скумбрии: это точно зависит от того, засмеемся ли мы снова. Не могу дать гарантий, пока ты в этом помещении
Ракета_в_твоей_заднице: у меня уже жопа болит сидеть
Бромгексид_скумбрии: ракету вытащить не пробовал?
Ракета_в_твоей_заднице: умер от смеха, ага
Ракета_в_твоей_заднице: можно пойти в игровые автоматы, побить твой рекорд
Бромгексид_скумбрии: не, сегодня как-то не хочется.
Не то настроение
Ракета_в_твоей_заднице: а какое у тебя настроение?
Бромгексид_скумбрии: поесть бы сначала, а потом решим
Она не любила принимать решения на голодный желудок, считая, что умные мысли приходят к ней во время еды. Именно поэтому в столовой они всегда так много болтали, мимоходом поглощая съестное, до которого дотягивались.
Ракета_в_твоей_заднице: я всю неделю этого вечера ждал.
Еще тепло, и целые выходные впереди!
Бромгексид_скумбрии: иногда ожидание события приятнее, чем само событие. Меня с самого утра на ногах держит мысль о выходных. Кстати, какие у тебя на них планы?
Ракета_в_твоей_заднице: еще один риторический вопрос. Вообще-то я хотел провести их с тобой, как обычно
Бромгексид_скумбрии: просто уточняю
Ракета_в_твоей_заднице: постой, ты что-то задумала?
Девочка со странным ником ничего не ответила, отложив телефон в сторону экраном вниз. Переписываться в Сети быстро надоедало ей, она предпочитала живое общение, а не тыканье кнопок. Не удержавшись, девочка бросила взгляд по диагонали, в сторону русого затылка, хотя и знала, что это рискованно. Если их взгляды сейчас зацепятся, вероятность сорвать урок и быть выгнанными из класса критически возрастала. Подмигнув честным голубым глазам, девочка сдержанно отвернулась и стала смотреть перед собой, дабы насладиться моментом и неосознанно впитать происходящее до последнего звука и образа.
Нынешняя дислокация, к несчастью горгульи, была явным преимуществом, если опустить потерю напарника (к счастью, телефоны у них не отняли, и он оставался на связи). Отсюда весь класс был как на ладони, и в то же время сохранялась приятная дистанция от учителя. Если вести себя, как все, можно долгое время не привлекать внимания и заниматься своими делами.
Сегодня было такое настроение, что переписываться ни с кем, кроме Отто, не хотелось, поэтому она игнорировала столбики непрочитанных сообщений и несколько запросов в друзья.
Мессенджер «5О2» (официально «файв-о-ту», но все называли его просто «пятьсот два»)[7] стал популярным пару месяцев назад. Если твой телефон его поддерживал, то ты был «в теме». Говорили, что его разработал какой-то юный самоучка из Уотербери, якобы в их школе даже кто-то знал его лично, но правда это или новая легенда, которые тут очень любили выдумывать и рассказывать, доподлинно никто не знал.
Нина вздохнула, поставила локти на парту, а подбородок водрузила на раскрытые ракушкой ладони с грязными ногтями и кое-где облезшей от химикатов кожей (меньше надо лазить где попало, – тщетно ругалась мама, и близко не зная, в каких именно местах бывает ее дочь). Хотелось прикрыть глаза, но учитель заметит.
В классе было таинственно тихо. Яично-рыжие полотнища позднего августовского солнца вклинивались в помещение через высокие узкие окна. Стекло отбрасывало красивые блики, словно калейдоскоп. В столбах мягкого теплого света ленивым планктоном блуждали пылинки. Каждая из них «фосфоресцировала» оранжевым, словно бы тлела на лету.
Нина подумала о том, что среди этих невесомых, подсвеченных солнцем частиц плавает не только микромусор, но и кусочки отмершей кожи всех, кто на этой неделе побывал в этом классе. Эта мысль позабавила ее, вызвав ассоциацию с космической пылью, формирующей целые галактики. Она решила, что нужно непременно развить свою идею в полноценную теорию (как люди могут быть связаны, даже не зная друг друга, и общаться с помощью оставленного повсюду биоматериала!) и поделиться ею с Отто на выходных.
Широкие плоские лучи, достигая середины помещения, мягко рассеивались, как будто слабели, проникая через стекло, и у третьего ряда уже обрывались, поэтому там было слегка темнее, чем на первых двух, где солнце выхватывало и румянило волосы, уши, шеи и плечи учеников. Очарованная поэзией света, плавающих в нем пылинок, скрипящего мела и душевного покоя, внезапно Нина почувствовала, что за ней наблюдают (как будто покалывание на щеке), и повернула голову «на два часа».
Предчувствие не обмануло.
Со второй парты среднего ряда на нее взирало ангельски прекрасное существо, белокурое и изящное, словно сказочный эльф. Проникающий свет золотил кудрявые волосы, а большие глаза и вовсе сделал прозрачными, выбелил до двух точек зрачков. От этого было не по себе, но Нина не отвела взгляда. Она ее не боялась. Вскоре девочка, сжав пухлые губки, с подчеркнутым безразличием отвернулась от нее и бросила быстрый взгляд на брата. Отто ничего не заметил или сделал вид, что не заметил. По части игнорирования сестры он достиг таких высот, что мог бы уже давать мастер-классы. Нина старалась не брать это в голову.
Если долго думать о том, как к ней относится Ханна, начинает пульсировать переносица, следом появляется ломота в висках, не предвещающая ничего хорошего. Нине почему-то казалось, что эти болевые ощущения – эхо старой травмы, но какой именно? По голове она получала столько раз, что и не счесть.
Встряхнув головой, чтобы избавиться от въевшегося в кожу враждебного взгляда, Нина осматривала второй ряд и заметила ботаника Итана в странной позе. Самый умный мальчик класса, а может, и всей параллели, опасно откинувшись на стуле, держался пальцами за край парты для равновесия и так покачивался, о чем-то глубоко задумавшись. Рот его при этом был уморительно приоткрыт, а глазные яблоки дублировались толстыми линзами очков. Как будто выходили из орбит, как в мультиках. Это ее развеселило. Но, похоже, никто, кроме нее, внимания на Итана не обращал. Сей факт надо было срочно исправить.
Нина схватила телефон, чтобы написать Отто, но он, словно почувствовав ее ментальный призыв, резко обернулся сам. Заметив Итана, он сразу же громко засмеялся, позабыв, где находится. За ним расхохоталась Нина, а потом и весь класс. Не смеялся только Итан и миссис Смитерс. Первый не понимал, в чем дело, какую шутку упустил. Вторая, потеряв внимание аудитории гарантированно до конца урока, мгновенно пришла в ярость.
– Биллингсли! – резиново взвизгнула она, вынуждая всех замолкнуть, и подошла к третьему ряду. – Поведайте нам, что такого смешного вы увидели, если решили, что можете грубо нарушать школьную дисциплину?
Нина понимала, что каждое слово этой вредной женщины с губами жабы смешит Отто еще сильнее, и сама едва сдерживалась. Она спрятала голову, уткнувшись ею в лежащий на парте рюкзак и обхватив его руками, словно подушку безопасности для особо смешных случаев. Раскрыть при необходимости, опустить лицо, ждать – гласила инструкция.
Отто пытался извиниться, кашляя и давясь смехом. Нина этого не видела, но слышала отлично, а потому могла представить себе его лицо. Плечи ее затряслись. Наконец она не выдержала и хрюкнула. Так бывает, когда надолго задерживаешь дыхание, чтобы подавить смех, а потом резко набираешь воздух. По классу прокатились новые вспышки смеха, совершенно неконтролируемые.
Больше никто не сдерживался, хотя багровое лицо миссис Смитерс обещало им мучительную смерть. Но заразительный смех труднее всего остановить, ведь он не имеет объективной причины, которая может иссякнуть. Такой смех черпает энергию из самого себя и затихает только с окончанием кислорода.
Однако первым подошло к концу терпение миссис Смитерс. Нину и Отто выставили из класса, пообещав (скорее даже пригрозив!), что на ее уроках эти двое никогда не будут сидеть вместе. Смитерс вела, между тем, скучнейшие дисциплины: английский язык и литературу, а еще факультатив по развитию речи. Сидеть на них врозь было трагедией, но все еще оставался «5О2» и надежда, что телефоны у них не отнимут. Но все это ждало еще далеко, аж после выходных, а значит, сейчас не могло тревожить всерьез тех, кто живет сегодняшним днем.
Спешно покинув класс (ученики с их уходом полностью успокоились), Нина и Отто остановились в коридоре и поняли, что им резко перестало быть смешно. Хотя еще минуту назад они задыхались от смеха. Тут ими овладела какая-то странная меланхолия, но ни в коем случае не грусть и не чувство вины. Их выгоняли не в первый раз, именно вдвоем, всегда в неразрывной связке, к неудовольствию Ханны.
Они даже не стали обсуждать внезапную печаль, опустившуюся на плечи, словно прохладная шаль. Достаточно того, что она взаимна, а это и по глазам читалось. До конца урока оставалось порядка десяти минут, поэтому Нина и Отто отправились досиживать это время на входе в школу. Им показалось, что так будет честно – дождаться своих, а потом идти на все четыре стороны.
Это был последний урок последнего дня первой учебной недели после летних каникул. Они перешли в седьмой класс.