Клиффорд подумал, что точнее не скажешь, но вслух заметил:
– Оскорбление сотрудника полиции при исполнении полностью выкупает несколько часов, проведенных в изоляторе.
– А у вас тут все задним числом делается? Что за допрос вообще, на каком основании? Какие ко мне обвинения? Кто их выдвигает?
– Обвинения в нарушении общественного порядка; нападение на человека, порча имущества. Выдвигает полиция Мидлбери, задержание продлится до выяснения личности и обстоятельств, – скороговоркой выдал он, замечая, что припугнуть ее таким тоном вполне получилось. – Мне нужно знать, как все было. Ты удивишься, но меня это действительно интересует.
– Действительно, удивлена. Вы не похожи на своих коллег. Им было плевать, что со мной случилось за две минуты до их появления. Они увидели только итог происшествия и без разбирательств затолкали меня в машину. Я даже не знаю, где мой телефон. Я давно должна быть дома, родители с ума сходят!
В последнем она, конечно, лукавила, стремясь разжалобить офицера. Хотя такого попробуй разжалоби. Родители привыкли, что она может прийти домой не сразу как освободится, а с большим опозданием – пойдет искать приключения с отпрыском Биллингсли, как и бывало чаще всего. Если бы они каждый раз переживали, давно сошли бы с ума.
– Все разбирательства обычно происходят в участке, твое задержание абсолютно законно. Тем более мне доложили, ты оказывала сопротивление. Так что говори прямо здесь и сейчас, как все произошло. Я слушаю.
Словесная перепалка за звание главнокомандующего в этом неуютном кабинете закончилась так же внезапно, как и началась. Нина помолчала, собираясь с мыслями, исподтишка разглядывая притягательное, пропорциональное, как мраморная скульптура, но все равно какое-то неправильное лицо. Должно быть, по этой причине на него и хотелось смотреть. Чтобы понять, что с ним не так.
И тут Нина поняла, в чем дело. Крупный кадык на довольно короткой шее казался чем-то интимным. Этот бугор на горле офицера был слишком выраженным для миловидного лица, похожего на женское.
– Ладно. Я расскажу.
Пока она описывала, как все вышло, пряча пекущие ладони под столом, Лоуренс Клиффорд позволил себе только одно – посреди рассказа он снял фуражку и положил на стол справа от себя, обескуражив девочку этим жестом. Ей пришлось прерваться на несколько секунд. Хотя ее лучший друг тоже блондин, но такого перламутрового оттенка она прежде не видела. Волосы с мизинец длиной падали на лоб и глаза по обе стороны лица. Нина представила его с ободком, открывающим гладкий лоб.
Клиффорд сделал это специально, чтобы по реакции на внезапное невербальное воздействие проверить, обманывает она или говорит правду. Он знал сигналы, извещающие о лжи, когда выдуманную историю приходится прерывать на полуслове, а затем возвращаться к ее пересказу, и не заметил их сейчас. Похоже, девочка не обманывала.
В отличие от всех подростков, когда-либо попадавших в этот кабинет для воспитательной беседы, она не выглядела испуганной, потерянной или виноватой. Побитой – да. И, несмотря на очевидные слабость и усталость, производила впечатление того, кто явился сюда, чтобы назвать Клиффорду все его грехи, заявить, что знает о нем всю подноготную.
Было заметно, что ей здесь некомфортно, но не страшно. Девочка не прятала глаза, не стучала по полу пяткой от волнения, не грызла ногти, не запиналась, не обкусывала кожу с губ. Смотрела прямо и спокойно, равно как и сам офицер. Такой взгляд – всегда демонстрация власти. Ларс не привык, чтобы на него так смотрели.
Выслушав девочку, он повторно попросил ее показать ладони. Нина подчинилась. Увидев ссадины и запекшуюся кровь, офицер кивнул, и девочка снова спрятала руки.
– Все еще не вспомнила своего имени, хм?
– Нет, – упрямилась Нина, по-прежнему надеясь выйти сухой из воды.
Даже если дома об этом происшествии узнают, а скорее всего узнают, в школе не должны. Видар убьет ее. Точно.
Мистер Йорскиллсон, недавно занявший пост директора, вел у нее физику, астрономию и естественнонаучный факультатив по субботам. У него было только два любимых ученика: Отто Биллингсли и Нина Дженовезе. Благодаря любознательности и неординарному мышлению они быстро сблизились. Именно поэтому, если директор узнает, что Нина сегодня устроила, ей конец. Дружба с учителем всегда оборачивается особым, почти отеческим отношением. И в этом нет ничего плохого, пока чего-нибудь не натворишь.
– Я должен тебя осмотреть и зафиксировать повреждения. Ты сказала, что упала на левый бок и ударилась плечом и ребрами. Встань.
– Зачем?
– Тебе все нужно повторять дважды? Ты либо глупая, либо упертая, а это тоже форма глупости.
Ларс обошел стол и приблизился к девочке. Чтобы не смотреть в упор на двойной ремень на узких бедрах с ордером справа, кобурой слева и ширинкой посередине, Нине пришлось подняться из кресла и отойти на расстояние вытянутой руки. Это позволило офицеру заметить, что одежда на девочке висит, как на вешалке.
– Закатай рукав.
– А это обязательно?
Он не ответил, ожидая подчинения.
– Пусть меня лучше в больнице осмотрят. Это как-то неправильно.
– Реальность не похожа на телесериалы. В больнице тебя тоже осмотрят, но так как тебя сначала задержали, я обязан первым освидетельствовать телесные повреждения. В любом случае полиция обязательно присутствует при этом процессе. Сопротивление тратит твое и мое время. Ты же хочешь поскорее отсюда уйти?
Он глядел исподлобья, отчего взгляд казался угрожающе-надменным. Усиливали это впечатление легкий наклон головы и беззвучно приоткрытые губы, бледно-лиловые, будто замерзшие. Колонна идеального носа с маленькими крыльями и едва заметным расширением косточки посередине поддерживала глубокую впадину переносицы, к которой сходились длинные тонкие брови без изгиба. Они сидели так низко над глазами, что ресницы касались их, а верхнее веко практически отсутствовало. Серо-сиреневый оттенок глаз с желтыми вкраплениями у зрачка мягко повторялся в припухших нижних веках.
Взглядом Клиффорд вынудил девочку приподнять рукав, чтобы осмотреть крупный ушиб насыщенного красно-синего цвета, разросшийся выше локтя, словно родимое пятно из крови и чернил. Прикасаться не стал, к счастью. Это было бы совсем неприлично с его стороны, и Нина возблагодарила бога, что офицеру хватило такта не трогать ее, а только взглянуть.
Она рано радовалась.
– Кофту.
– Что – кофту?
– Подними с левого бока, которым ты ушиблась, – теряя терпение, пояснил офицер. – Мне нужно прощупать, нет ли у тебя перелома.
Он знал, что нет, иначе она не могла бы стоять и ходить.
– Вы меня трогать собрались? У вас есть медицинское образование?
– Каждый офицер полиции обучен оказывать первую помощь. Могу отвернуться, если тебе так будет легче.
Сама невозмутимость. Будто все так и должно быть! А вот Нина закипала. Была бы с ней клюшка прямо сейчас, она бы снесла ему половину лица вместе с этими змеиными глазами и наглой, кривоватой ухмылкой. Девочка отступила на шаг, вспоминая, что дверь заперта.
– Вы превышаете полномочия. Кофту не подниму. Можете хоть на сутки в изолятор упрятать.
– Закатывай штанину, – не стал настаивать офицер.
– То есть ушибов на руках недостаточно?
– Ты могла получить их где-то еще, например когда оказывала сопротивление.
– Да что вы за полицейский такой? Вас теперь учат детей раздевать и ощупывать у себя в кабинетах? Хорошая работенка, ничего не скажешь.
Клиффорд проигнорировал провокацию. Девочка нервничала, и это можно было понять. Ростом она доставала ему прямо до нагрудного значка, поэтому офицер снова опустился перед нею на корточки, на этот раз – приподнять штанину и лично увидеть заявленные повреждения. Стараясь подавить нарастающее в хулиганке негодование, он отвлекал ее голосом:
– Твоя версия событий на данный момент – теория, но я пытаюсь ее доказать, действуя в твоих интересах. Повреждения на руках действительно еще не говорят о том, что ты не обманываешь в остальном. Но если они окажутся во всех местах, которые ты назвала изначально, станет очевидно, что реальность соответствует твоей версии событий по всем пунктам, то есть весь твой рассказ от и до не является ложью. Доказательство по части от целого.
Девочка внимательно слушала, отмечая, что не слишком-то он и торопится убедиться в ее честности. Но выслушал он ее внимательно и, на удивление, запомнил абсолютно все. Въедливый.
– Если ты упала на левый бок, ударившись плечом и ребрами, очевидно, что толкнули тебя справа. Так как движение у нас правостороннее, следовательно, ты уже почти перешла дорогу, когда это случилось. – Рассуждая, Ларс не спеша закатывал штанину свободных спортивных брюк с лампасами, и девочке пришлось одной рукой опереться на его плечо, чтобы сохранить равновесие. – Бампер обычного автомобиля, а ты сказала, что это был обычный автомобиль, а не грузовой или пассажирский, высотой от земли примерно вот досюда. Выше он ударить не мог, ниже тоже. Посмотрим… ого.
– Мне больно.
– Потерпи.
«Что ты делаешь, Ларс? Что ты сейчас делаешь? Ты ведь уже понял, что она не врет. Зачем упрямо идешь до конца? Снова за старое? Хотя бы раз в жизни выключи эту дотошность. Сейчас она точно ни к чему…»
На правой ноге чуть выше коленного сгиба начинался след от удара, чертовски похожий на тот, что мог бы оставить бампер при столкновении на скорости ниже средней, например, 10–15 миль в час. Лоуренс разбирался в этом – плотное общение с судмедэкспертами давало свои плоды. Гематома была длинной, как Лонг-Айленд[12], и четкой, а главное – ровно такого же цвета и фактуры, что и на руке. Обе совсем свежие, получены одновременно.
В голове все сошлось.
– У тебя проблемы с самоконтролем? – Клиффорд поднял голову, чтобы найти глаза девочки.
Нина ничего не ответила, только убрала руку с его плеча, чтобы вернуть штаны в исходное положение, и при этом недовольно сопела. Она пахла потом, железом, пылью и ветром. Поднимаясь на ноги, Лоуренс едва удержался, чтобы не протянуть руку к ее ребрам. Потрогать хотя бы через ткань кофты, посмотреть на реакцию – скривится от боли или не успеет? Вместо этого офицер поддержал ее, когда девочка пошатнулась. Может, она и головой стукнулась? Сотрясение?