– Тебе и раньше делали больно, да? Боли ты не боишься, если сразу после столкновения устроила водителю вендетту, хотя еле на ногах стояла. Разозлилась на то, что он сделал? И действовала, подчиняясь гневу.
Тут Лоуренс как будто осознал суть случившегося. Неприятная эмоция отразилась на его лице. Точно так же ветер вызывает рябь на воде, даже если дует несильно.
– Присядь и подожди, – другим тоном добавил он и стремительно вышел. Дверь на этот раз осталась нараспашку.
Офицер разозлился не меньше, чем сама она несколько часов назад. Только злился он не на нее и не на водителя. Это Нина увидела четко. У кого еще тут проблемы с самоконтролем! Дед в таких случаях говорил: рыбак рыбака видит издалека. Правда, Нина не понимала, при чем тут рыбалка.
Секунд двадцать затишья резко сменились металлическим грохотом и последующим вскриком нескольких девушек. Кто-то ударил по решетке изолятора, ударил сильно, намеренно, чтобы привлечь внимание. Нина крупно вздрогнула всем телом, как это бывает перед сном. Не громкий звук испугал ее, а догадка, кто мог его создать.
Девочка вжалась в кресло, представив себя на месте несчастных стажеров, вынужденных принять на себя гнев старшего по званию. Не хотелось бы ей когда-нибудь иметь такого начальника. Благодаря распахнутой двери слышно было каждое слово. Как будто все происходило в этой самой комнате, где оставаться ей совершенно не хотелось.
– Что за бардак у нас в участке, хм? Вы хоть понимаете, что сделали? Эту девочку сбила машина, вот почему она напала на водителя. Этого вы не заметили, да? Не разобрались. А зачем? Она еле на ногах стоит, на теле живого места нет от ушибов, а вы ее в камеру? Совсем страх потеряли? – Тут у Нины брови полезли на лоб сами собой. – Я вас обоих убью когда-нибудь собственными руками, клянусь при свидетелях. Прямо в участке задушу и сразу напишу явку с повинной. И меня оправдают за вклад в очищение генофонда от таких конченых идиотов.
Он взял паузу, очевидно, чтобы отдышаться и решить, что делать дальше. В это недолгое мгновение как будто во всем здании повисла мертвая тишина. Нина тоже неосознанно задержала дыхание.
– Водителя найти и доставить сюда. Девочку – в травмпункт со скоростью света. И вещи все ей отдайте. Меня не волнует, как вы его найдете! – снова заревел он, едва начав успокаиваться. – Не мои проблемы, что вы даже номер машины не додумались записать. Бестолочи. Ищите свидетелей, мать вашу! Мне вас учить еще?! Свободны!
Со стажерами офицер общался как настоящий шериф. Не стесняясь в выражениях, он не просто повышал голос, он орал, насколько хватало легких, и это было страшно. В жизни не представишь, что человек с голосовыми связками двухметрового лесоруба может выглядеть как приятель куклы Барби. Слышно было, что ребятам не привыкать получать от него, как выразился бы дед, [propizdon]. Даже шумные говорливые проститутки хранили обет молчания, опасаясь попасть под горячую руку.
Сейчас этот человек вернется сюда и сядет напротив нее. Нина поежилась.
– Но, офицер, она выбила ему фары и стекла, совсем не обнаружив слабости или повреждений, она действовала очень бодро и…
– А когда водитель пытался ее остановить, она и на него набросилась. Что же нам было делать, как не задержать ее? Мы его буквально спасли от этой бестии. Это сейчас она тихая. Вы не видели ее тогда!
– Вдвоем мы еле повязали ее, а в патрульной машине она чуть стекло головой не разбила! Сэр!
– Вы нервный срыв когда-нибудь видели? Дети плохо контролируют эмоции. Особенно когда им больно и страшно. Чем она разбила машину? Орудие?
– Клюшка, сэр.
– Откуда она у нее?
– Была в ее вещах, офицер. Там еще коньки и форма. Похоже, возвращалась с тренировки.
– Хотите сказать, девчонка в хоккей играет? – прошипел Клиффорд, снова теряя терпение.
– Так мы поэтому и не могли понять, пацан это или… Еще и одежда такая – совсем ничего не разобрать!
Нина почти засмеялась, но как только напрягла диафрагму, поняла, что лучше сдержаться. Грудная клетка отзывалась острой болью.
– Сколько часов она здесь сидела? Сколько, я спрашиваю? Почти три! Ч-черт. Позаботьтесь, чтобы ее пропустили без очереди. Пусть травматолог выдаст заключение после осмотра и рентгена, – пауза. – Значит, пришлет на почту! Это меня не волнует! Мне обязаны сообщить ее текущее состояние. Я и сам вижу, что ей плохо. Но нужна полная картина, чтобы взять за горло водителя. Припугнем его – сразу претензии испарятся.
Несмотря на зародившуюся в глубине души признательность, бо́льшая часть его слов оттолкнула Нину. Стало ясно как божий день, что перед нею человек не просто въедливый, а властный и тираничный. Ему необходимо все вокруг себя контролировать. До последней мелочи. До последней треснувшей косточки и гематомы. Нина таких терпеть не могла. Ей проще двигаться в хаосе, а если хаоса нет, она его создает.
Девочка слушала обратные шаги офицера, борясь с сонливостью путем разглядывания скучного кабинета, похожего на своего владельца. Такой же приятный и правильный на первый взгляд, а если присмотреться, такой же упорядоченно-официозный, тщательно убранный, пресный, чем-то непонятно отталкивающий. Неживой. Как будто этот кабинет притворяется чем-то еще.
Не было тут совсем ничего интересного для Нины, кроме одной полки в шкафу по левую руку. Полка эта приятным изъяном выбивалась из общего антуража. Там стояли корешок к корешку книги, должно быть, личные, по анатомии, психиатрии, психолингвистике, криминалистике и почему-то практической химии. Книги были с кучей цветных стикеров. Наверное, ему часто приходится в них заглядывать. Создавалось впечатление, что офицер досконально изучает мозг – свой и чужой. Это пугало, потому что он явно преуспел.
Между конституцией и уголовным кодексом была втиснута миниатюрная шахматная доска. Она так дико смотрелась на своем месте, как будто вывалилась сюда из другого измерения. Сначала Нина не поверила глазам, а потом догадалась: скорее всего, он еще и азартный. Все встало на свои места.
Клиффорд вошел и спокойно придвинул к девочке стационарный телефон. Нина посмотрела вопросительно, как будто не понимала, к чему он клонит.
– Мне нужно поговорить с твоими родителями.
– Я не виновата.
– Не об этом сейчас речь. Набирай номер. Надеюсь, его ты не забыла.
– Вы не можете просто отпустить меня?
– При твоих повреждениях не имею права. Набирай.
– При одном условии.
– Ты не можешь ставить условия офицеру полиции. Не забывай, где находишься.
– Пожалуйста, не сообщайте в школу.
– Я даже не знаю твою фамилию.
– Как будто трудно узнать.
– Так назови сама.
– Все, я звоню.
Ларс ухмыльнулся, но промолчал. Какая вредная. Как только пошли гудки, он забрал у девочки трубку и сел в свое кресло. Протеста не последовало. Нина услышала, что на звонок ответила мама.
– Добрый вечер. Вас беспокоят из полицейского участка Мидлбери. По всей видимости, у нас ваша дочь, – пауза. Мама что-то быстро заговорила. – Случился небольшой инцидент на дороге, мы по ошибке доставили ее сюда. Нет, все живы, но травмы есть. Не смертельные, к счастью. – Снова пауза, лицо копа заметно скривилось. – Меня зовут Лоуренс Клиффорд, я офицер полиции. Послушайте меня внимательно, мэм, – пауза, – сейчас мы отвезем вашу дочь в травмпункт у пятого госпиталя для осмотра. Вы можете ее оттуда забрать. Да, мы ее отпускаем, – пауза, длинная. – Нет, Нина ни в чем не виновата. – Офицер не удержался и бросил на девочку язвительный взгляд, давая понять, что имя ее больше не составляет тайны, но тут же нахмурился, услышав новый голос на том конце провода. – С кем я говорю? Ясно. Офицер Клиффорд. Она в относительном порядке и полной безопасности. Я сообщил вашей супруге, что мы доставим Нину в больницу, можете забрать ее оттуда в течение часа. Сожалею, но таков порядок. Ее телефон находится в хранилище улик, как и остальные вещи, поэтому она не могла взять трубку. Происходили некоторые разбирательства. Да, она сидит передо мной. Передаю.
Протягивая девочке трубку, Лоуренс отметил в голове существенную разницу: пока мать девочки причитала, нервничала и сгорала от стыда, даже не зная деталей того, что ее дочь натворила (видимо, для позора было достаточно факта пребывания в участке), для отца на первом месте было узнать, что с девочкой все в порядке, и немедленно услышать ее голос.
Нина тоже заметила любопытную деталь. Как бы офицер ни срывался на подчиненных, ответственность за их ошибки он брал на себя. Как настоящий честный полицейский. В диалоге с родителями он ни разу не упомянул, что непричастен к действиям стажеров, что его вообще тут не было, а вместо оправданий употреблял местоимение «мы». Это ей понравилось, и она принялась оживленно обкусывать кожу на губах.
Девочка общалась с отцом вполголоса, но Лоуренс, сидящий через стол, все слышал. Ей было дискомфортно разговаривать с кем-то из близких при чужом человеке, который вел себя сухо и недружелюбно. Она все время поглядывала в его сторону, будто ожидая подвоха. Да и вообще звонить родителям из полиции – мало приятного. Дома ей обязательно влетит.
– Пап, да не надо его искать… ну потому что я ему фары разбила… и окна еще. Только маме не говори. Надо будет новую клюшку купить до четверга. М..? Потому что меня исключили на следующую тренировку. Да дома расскажу… угу. Угу. Ну, нога болит немного. И ребра. А так все хорошо. И ладони печет… кожу свезла. Будет больно в перчатках. Ладно… Увидимся. Пока.
Нина осторожно положила трубку, после щелчка воцарилась тишина. Клиффорд задумался, глядя перед собой, но вернулся в себя, стоило девочке шевельнуться в кресле, выражая готовность уйти.
– Значит, в хоккей играешь. – Интонация констатировала, не спрашивала.
– Офицер Клиффорд, у вас тоже какие-то претензии к девочкам, которые играют в хоккей?
Проанализировав главное слово в ее вопросе, – слово «тоже» – Лоуренс подавил улыбку и решил перевести тему.