Episode 7
Нина позвонила в девять вечера и сообщила, что им нужен фреон.
Выполнявший скучное домашнее задание по математике Отто искренне заинтересовался и не стал задавать вопросов. В конце концов, дело было не в том, зачем он им потребовался, а в предлоге спонтанно выбраться из дома. Применение всегда найдется постфактум. Например, можно сделать корзинку для пикника с функцией охлаждения.
Они принялись думать, где раздобыть фреон, и придумали. Место пришло на ум одно и то же, потому что никакое другое прийти просто не могло.
Фреон требовался не прямо сейчас, а в обозримом будущем, и надо было еще подумать, как его слить. С газами они раньше не работали, а у Видара просто так не спросишь, сразу догадается и занервничает, начнет задавать вопросы. Но пойти и поискать подходящий холодильник с уцелевшим компрессором можно хоть сейчас. Как всегда, они прихватили по фонарику, раскладному ножику, перцовому баллончику и бутылке воды.
Было принято стратегическое решение вернуться домой до полуночи во что бы то ни стало. Правду – отрицать. По пути они выдумали одинаковые легенды, чтобы в случае чего пройти очную ставку без ошибок. Если оба ребенка твердят одно и то же вплоть до подробностей, им обычно верят. Нина и Отто пользовались этим.
Через небольшой промежуток времени, спасибо навыкам беззвучного побега из дома, они достигли пункта назначения, не встретив по пути прохожих и умело избегая редких машин. Хорошо, что Мидлбери такой маленький. Добраться до пригорода не составляет труда, особенно на велосипеде. Транспорт они оставили снаружи, опасаясь проколоть шины о гвозди или битое стекло, которых впереди в изобилии.
Самый логичный способ достать фреон – найти выброшенный холодильник, разжать клапан компрессора, который находится внизу сзади, и слить газ в тару с изоляционным переходником, чтобы он не рассеялся по воздуху. Такое устройство нужно еще собрать. А пока что они нуждались в разведке. Холодильник отсюда точно никто не стащит. Но они хотя бы будут знать, что он дожидается их здесь, куда привозят и оставляют сломанную бытовую технику, прессованные автомобили и прочие ненужные вещи не только из Мидлбери, но и из соседних по северной границе Уотербери, Вудбери и Уотертауна.
Средоточие отходов технологического прогресса, за которые никто не хотел нести ответственности, в отличие от достижений.
Две сутулые фигурки крались в густой синей темноте между высокими, в три человеческих роста, грудами преимущественно железного хлама. Они напоминали веками спящих представителей неземной фауны. Бугристые экземпляры явно небелковой формы жизни неровным архипелагом тянулись отсюда на пару миль к северо-востоку, щетинясь трубами, остовами и антеннами. Образуя венозную сеть, их опутывали разной толщины провода с оторванными вилками и мотки кабелей, непонятные шланги из дубового гофрированного материала, тонкие резиновые прокладки-капилляры. Ребрами вывернутые наружу пластиково-металлические хребты отражали слабые пучки фотонов далеких фонарей от шоссе, ведущего сюда. Но этого было недостаточно.
Нина и Отто направляли собственные потоки света ручными фонариками, без которых в ночные вылазки не ходили. Местами их лучи, проникая сквозь хаотичные кучи деформированной пластмассы и коррозийного железа, выхватывали первую траву, сухие прошлогодние кустарники, цветные упаковки.
Было тихо, даже мертво. Как и должно быть в таких местах. Даже ветер не дул. Воздух стоял холодный, глухой, весь какой-то удушливо спертый и старый, как в библиотеке. Изо рта шел пар, кончик носа замерз так же быстро, как подушечки пальцев.
Сухая земля и мусор, словно корочки меренговых рулетов, шуршали под подошвами туго шнурованных кроссовок. Подростки вслушивались в звуки своих шагов и пытались засечь что-нибудь помимо них, держа большой палец на кнопке. Вовремя выключить фонарик означало не раскрыть свое местоположение.
Блестели напряженно высматривающие глаза, устремляя немигающий взор по направлению света. Лучи рассекали тьму, словно вязкую битумную взвесь, и та неохотно расступалась, предлагая глазу сверкающие богатства, которые в себе таила.
Нина и Отто без труда продвинулись вглубь кладбища мертвой техники. Девочка с опозданием подумала, что холмы вокруг напоминают огромные могилы, а с высоты, наверное, вообще не отличить. Ей вспомнились увечные роботы из того фильма про восстание искусственного интеллекта, роботы, выброшенные хозяевами из-за мелких неисправностей и ненужным хламом прячущиеся в контейнерах на дне пересохшего озера Солт-Лейк-Сити от своих более модернизированных собратьев.
Через несколько минут стало очевидно, что кроме них здесь никого нет. Кроме, может быть, крыс размером с кошку, о которых в школе рассказывали. Тем не менее стало поспокойнее. Встретить человека в таком месте всегда гораздо страшнее, чем животное. Друзья заметно расслабились.
– Я же говорила, нет тут никакого сторожа. Байки все это. Как может один человек охранять такую территорию?
– Видимо, кто-то хочет, чтобы сюда перестали шастать, – кивнул Отто, зная, что Нина его кивок не увидит, но обязательно почувствует.
Привычки, жесты и интонации друг друга они выучили наизусть и могли бы похвастаться завидным уровнем взаимопонимания. Когда можно не только общаться без слов, но и знать, что в определенный промежуток времени ваши мысли сойдутся в одной точке (Нина и Отто частенько ловили себя на том, что думают об одном и том же). Когда споришь, но не ругаешься, потому что не видишь в этом смысла.
Поссориться с самим собой невозможно. Точно так же невозможно поссориться с человеком, которого знаешь, как себя.
Нина различала, с каким прищуром Отто смотрит, если злится, с каким – если заинтересован чем-то, или если не понимает, о чем речь, или пытается подловить кого-то на обмане. Все эти разновидности взглядов, ухмылок, прочих мимических ужимок она без труда считывала с его румяного лица в обрамлении светлых кудрявых волос под синей панамой. То же самое можно было сказать и о мальчике.
Нина и Отто образовывали зону комфорта друг друга. Их неразлучный союз гарантировал душевное спокойствие и хорошее настроение для обоих. Даже детали пазла не сходились так идеально, как ладили между собой эти двое.
Когда имеешь рядом человека, от которого не ждешь подвоха ни в одной из реальностей, на которого можешь полностью положиться, это расслабляет, но в то же время и воодушевляет необычайно. Они стояли друг за друга стеной, горой, цунами. Вместе, как им казалось, они могли справиться с чем угодно, поэтому ничего не боялись, отправляясь на поиски приключений в подобные местечки.
Нина и Отто так много лет провели в тандеме, что забыли, каково это – быть в одиночку, как другие одноклассники. Их темпераменты сложились в одно целое еще до наступления сознательного возраста, и этот монолит никому не по силам оказалось сдвинуть с места.
Биллингсли был ей братом, которого у нее никогда не было. Она ему – сестрой, которую Отто хотелось бы иметь. Нина знала, как он ее любит, хотя оба никогда не озвучивали взаимную привязанность. Она тянулась между ними как невидимая, теплая, сухая нитка, растущая из запястья, до того прочная, что не порвется на любом расстоянии, не истончится временем, не разрежется ножницами чьей-то враждебности. Нитка эта как будто была всегда и будет на своем месте тоже всегда.
Иногда вещи, которые не можешь увидеть и потрогать, – самые настоящие вещи в твоей жизни.
Знакомы они были, по общим ощущениям, с рождения. Первое воспоминание Нины, в котором фигурирует Отто, связано с тем периодом, когда ему вырезали аппендицит. Их родители тогда чаще общались и тусовались вместе по поводу и без. Не то что сейчас. Пыльные пленки видеокассет хранят записи, где Нина и Отто босиком бегают по комнате, сражаясь игрушками (мама рассказывала, попервой они здорово мутузили друг друга, хотя и не всерьез). Уже тогда они использовали любые подручные средства, чтобы организовать свой досуг, а Ханна уже тогда сидела на полу и демонстративно в этом не участвовала.
Мало что изменилось за десять лет.
Никого ближе Отто у Нины не было. И она себе многое с ним позволяла, зная, что он не подумает лишнего, не обидится, не станет искать подтекста, всегда поймет ее намерения правильно, может быть, даже правильнее, чем понимает их она сама.
И самое главное, что она могла ему доверить без страха, это саму себя. Насквозь настоящую, взбалмошную, рисковую, открытую, искреннюю во всех отношениях. Девочку, которая всегда делает то, что говорит, а говорит то, что думает. Которая не умеет скрывать эмоций и терпеть не может несправедливости, лицемерия и жульничества.
Что-то мелко застучало по железу со всех сторон. Начинался легкий дождь. Отто вытянул ладонь перед собой и посмотрел на Нину.
– Не дрейфь, сейчас закончится. Велики в пяти минутах бегом.
Капли действительно поредели, но не исчезли насовсем. Стало еще более свежо, между грядами проступили туманные шлейфы. Подростки накинули капюшоны, продолжая медленно двигаться вперед и внимательно высматривать желанную добычу в виде матовой поверхности из светлого пластика.
– Интересно, почему в подавляющем большинстве холодильники делают белыми? – спросил Отто.
– Очевидно, чтобы их легче было найти в темноте.
– Как мило с их стороны, – наигранно вздохнул мальчик.
– Помнишь, несколько месяцев назад мы спорили с Видаром по поводу копенгагенской интерпретации?
– Ну да, осенью. Еще тот полицейский приезжал. А что?
– Видар тогда заговорил о теории симуляции, но мы эту тему отложили. А потом к ней так и не вернулись.
– Значит, холодильники запрограммированы кем-то быть белыми или типа того? – засмеялся Отто. – Это расизм в мире бытовой техники…
– Я серьезно. Что ты думаешь? Ты же читал об этом. Бострома[13] как минимум. Я знаю.
– Так ты тоже. И что мы вообще с такими познаниями делаем на свалке?