Он сознавал, что применил свой самый жестокий тон, и этим разрушает собственный план будущего сотрудничества, но эта невиданная наглость вывела его из себя. Чего угодно он ожидал, но не такого уровня дерзости. Все-таки она заставила его покраснеть, пусть и от злости. Она и сама сидела такая же. Видимо, это был ее последний вариант, и ей стоило труда озвучить его на свой страх и риск. Лоуренс немного успокоился от этой мысли.
– Прошу разрешения вернуться в камеру и дождаться наказания по закону.
Выдав это с очаровательным смирением, девочка бросила взгляд на полочку, где стояла шахматная доска. Как там она сказала? Гарантированно самая лучшая партия… откуда такое самомнение? Да оттуда же, откуда она догадалась, что ты азартный. Девчонка непроста. Знала, куда бить. Знала точно.
Этот ее план – бомба замедленного действия. Чем дольше думаешь, тем больше сомнений в отказе. Внезапно Ларс почувствовал себя дураком. Как будто весь этот вечер, патруль, задержание – все заранее спланировано, чтобы втянуть его обратно в азартные игры. А он и не заметил.
Действительно ли она так хороша, как утверждает, или это блеф, чтобы сломить его эмоционально? Вопрос тлел в районе солнечного сплетения, как будто кто-то тушил о кожу сигарету. Садистски неторопливо.
Впервые ему захотелось отодвинуться от Нины. Девочка, нахмурившись, следила за ним. Но не сканировала, как обычно делает он сам, а просто ждала ответа. Она ведь приняла отказ и готова вернуться в камеру. Или это тоже блеф? Слишком часто они оба блефуют, просто кошмар какой-то. Ненормальный уровень паранойи. Перед тобой просто ребенок, которому ты симпатизируешь. И он ищет любые пути выйти сухим из воды, даже самые безумные. Вот и все.
– Нина, я не могу согласиться. Тебе придется вернуться в камеру.
Она тут же поднялась, он тоже. В резкости ее движений Ларс почувствовал обиду и успел испытать облегчение, но он ошибался. Нина, которой за сегодняшнюю провинность могли надолго запретить не просто хоккей, а общение с Отто, намеревалась действовать радикально.
Ощутив странные колебания в отношении к ней загадочного офицера (он точно не тот, за кого себя выдает), девочка, выйдя из-за стола, опустилась на колени. Ларсу от этого зрелища снова захотелось присесть, а еще лучше прилечь. Он машинально отступил на шаг, чтобы нарастить между ними дистанцию во избежание соприкосновений.
– Офицер Клиффорд, если вы не согласны на то, что я предложила, если это вас оскорбило, прошу у вас прощения. Я также заверяю, что раскаиваюсь в содеянном, как и мой друг, и прошу именно сегодня избрать для нас менее жестокую меру пресечения, любую на ваше усмотрение, главное, чтобы не узнали родители и в школе. Мы готовы на исправительные работы, не думайте, что если нам пятнадцать, мы боимся испачкаться и ничего не умеем. Мы можем оплатить штраф, если он будет не слишком большой, правда, не сразу, но по частям точно сможем.
Ларс смотрел, как она проговаривает все это, чисто и твердо, без заминок, глядя в стену стыдливыми глазами, и ему самому стало очень стыдно, что перед ним унижается ребенок. Она все говорила и говорила, а он стоял с ощущением, что у него отключается процессор, и не знал, куда себя деть. С ним никогда такого не случалось. Модели поведения для подобных случаев в нем не хранилось, и он не понимал, что ему делать в данный момент.
Грязный, промокший, оглохший на одно ухо ребенок с блестящими от слез глазами стоял перед ним на коленях, и Ларс что-то почувствовал. Что-то очень похожее на жалость. Она отвела ему роль изверга и теперь пыталась достучаться до совести истязателя, и, что самое странное, у нее получилось на все сто.
Никакой злости и в помине больше не было. Ларсу стало противно, захотелось скорее покончить с этим невиданным безобразием. И вдруг до него дошло, как это сделать.
Офицер подошел и рывком поднял девочку на ноги. Ему стало легче. Надо было сразу это сделать, как только она опустилась, не стоять и не слушать жалостливые бредни. Нина мгновенно замокла и смотрела теперь в пол, избегая встречаться с ним взглядом. Тихая, покорная, униженная. И Ларс чувствовал, что виноват в этом именно он. Что по его вине все так далеко зашло. Он, взрослый, допустил это. Его накрыло новой волной стыда. Он все еще держал ее за плечи и стоял слишком близко. Но отодвигаться ему не хотелось, как и отпускать ее.
– Простите за это, – произнесла она, окончательно его добивая.
Лоуренс отстранился, чтобы не сделать того, о чем подумал. Нужно было умыться холодной водой. Слишком много противоречивых, сильных эмоций на ничтожный промежуток времени. Вот это патруль сегодня. Не патруль, а шоковая терапия.
– Присядь, – произнес он не своим голосом и вышел.
Это была их третья встреча. Всего лишь. Но и трех раз Ларсу хватило, чтобы заметить: с ним что-то происходит, когда девочка рядом. Он действует нелогично. Это самое неприятное, что могло с ним случиться. Начать вести себя, как подцепивший вредоносную программу компьютер.
В уборной он осмотрел себя в зеркало и не узнал перекошенное лицо. Картина «В преддверии нервного срыва», – подумалось ему, пока он умывался. Такая мерзавка кого угодно доведет до белого каления. Все вообще не так, как я планировал. Она все сломала. Растоптала. Все сделала так, как ей хочется, опровергнув мои же слова. И что мне делать дальше, после всего этого представления, ума не приложу.
Где твои расчеты, Клиффорд? Где твои хваленые прогнозы, основанные на точном анализе? Способен ли ты хоть что-то анализировать, когда она сидит напротив тебя и смотрит своими глазами с рыжими ресницами, а ты следишь за каждым изменением на ее лице, будто от этого зависит твоя жизнь? Слабак и трепло.
Знаешь, что тебе нужно сделать, чтобы все это замять? Чтобы сохранить шанс остаться с ней в хороших отношениях и, может быть, даже сотрудничать. Чтобы воспоминание об этом вечере не горело у тебя в груди грязной, противной мукой, от которой ты будешь страдать. А надо тебе, офицер, вернуться и сыграть с девчонкой, как она и предлагала, и вести себя как ни в чем не бывало. Ты же все равно собирался их обоих отпустить, разве нет? Разве не собирался? Напугать, побеседовать и отправить домой. Именно так все и было бы, если бы она не поверила в твою строгую непреклонность. Один раз ты ее уже отпустил, отпустишь и второй. И третий, наверное, отпустишь, уже по инерции.
Тебе нужно сыграть с нею, чтобы помириться. И поговорить начистоту, без двойных игр, притворства и недомолвок. Ей, наверное, тоже ведь тяжело унижаться – перед таким, как ты. А она унижается. Умоляет о том, что ты и так намеревался сделать. Но ты ведь только о себе и думаешь, да? Она тебя насквозь видит. Даже то видит, от чего ты отворачиваешься всю жизнь. И перед тобой, дрянью, на колени становится, а ты стоишь и смотришь. Смакуешь и грезишь о большем.
Вот и сейчас тебя сильнее занимает, как бы вывернуть все так, чтобы, когда Нина выйдет из участка, вы расстались с нею не врагами. Чтобы была надежда использовать ее в будущем. Чтобы она согласилась на то, что ты придумал. И помогала тебе в том, что ей совсем не нужно. Недостаточно сгладить углы. Чтобы найти подход к этому ребенку, придется стать не просто мягким, а открытым и искренним. Хотя бы попытаться произвести на нее такое впечатление.
Наедине с зеркалом Клиффорд не только вернул себе контроль над мыслями и эмоциями, но и за несколько минут обдумал варианты развития событий и последствия этого задержания – для себя и для Нины. Возвращаясь, он заглянул в изолятор. Мальчик не спал и смотрел враждебно. Взгляд его говорил: верните Нину и выпустите нас. Верну, подумал Клиффорд, и выпущу. Только не прямо сейчас. Он потянул дверь камеры, показывая, что все это время она была открыта. Мальчик поднялся.
– Я думал, тут заперто, – угрюмо сказал он.
– Ты все проспал. Сядь вон туда. Можешь даже прилечь. Подожди Нину еще немного.
Паренек недоверчиво посмотрел ему в глаза, но кивнул и отправился за столик с двумя стульями, где стажеры обычно резались в карты. От чая он отказался.
Прикрыв за собой дверь, Ларс обнаружил Нину в кресле. Она тут же повернула на него голову и осмотрела лицо на предмет негативных эмоций, не обнаружив которых, заметно повеселела и даже хотела что-то сказать, но пока не решилась. Она выглядела так, что ее хотелось укутать пледом и немедленно отправить домой.
Офицера не было несколько минут, но за это время его настроение полностью переменилось, чего нельзя было сказать о Нине. Девочка еще не успела отойти от последствий сцены, которую устроила. Ей было мучительно стыдно и противно вспоминать, до чего она опустилась. Единственное, что ее оправдывало, так это то, что цель была, кажется, достигнута, а это, как известно, оправдывает средства.
Теперь, когда она ловила на себе его взгляд, то чувствовала, что между ними что-то рухнуло. Они больше не были магнитными полями, которые отскакивают друг от друга, едва приблизятся. Как к этому относиться, она не знала. Может, все так и должно было произойти.
– Вот что, – миролюбиво начал офицер, – я договорился с твоим другом, он тебя подождет. Единственный вариант избавиться от неприятного осадка и нормально закончить вечер заключается в том, чтобы сыграть с тобою и на том разойтись.
Нина хлопала глазами, не веря ушам и наблюдая, как он освобождает стол между ними, перекладывая документы, а потом принялась ему помогать. Это была мировая, которой она точно не ожидала. У них в уборной быстродействующее успокоительное хранится? Выходя из кабинета, офицер готов был взорваться, как ядерный реактор, а теперь…
Помогая ему освобождать стол, девочка заметила пару черно-белых снимков не лучшего качества. Лица двух парней лет восемнадцати показались ей смутно знакомы, а вот имена не вызвали ассоциаций. Нина решила, что уже видела их, и, скорее всего, видела на первом этаже участка на стенде пропавших без вести.
– Кроме того, что я заинтригован обещанием самой интересной партии в жизни, кажется, так ты сказала, – продолжал он между тем, – я бы хотел выдвинуть собственные условия, на которых состоится поединок.