– Нина… ты намекаешь, что космос, типа, имеет предел, но и не имеет его? Это значило бы, что пространство находится в суперпозиции, и его свойства зависят от наблюдателя!
– По правде говоря, мне это только что в голову пришло. – Девочка пожала плечами, как будто не придумала ничего особенного. – Наши измерения всегда будут говорить о том, что край света есть, но реальный опыт всегда будет говорить об обратном.
У Отто по телу побежали мурашки, глаза увлажнились от шока. Да какой же жути можно додуматься, если копать глубже и глубже!
– Ты вообще осознаешь, как много за этим кроется? Если пространство конечно для осознанной материи типа живых организмов, потому что это необходимо для их развития, и в то же время бесконечно, чтобы не позволить им узнать друг о друге… развиваться исключительно параллельно, в изоляции… Ты должна рассказать об этом Видару. Это же [pizdets]! У меня голова сейчас лопнет от количества вытекающих предположений.
– Ладно тебе, расслабься. Видар мою теорию в щепу разнесет, вот как я этот телик. Тебе полегчает. Да и мне тоже, если честно.
– Конечно, и бесконечно одновременно, – не мог успокоиться Отто. – А результат зависит от того, измеряют или нет. Твою мать, удобно как! Так ведь можно что угодно спрятать. Аргумент о симуляции уже не кажется таким нелепым.
– Вынуждена согласиться. А если даже мы нашли, значит, плохо прячут.
– Прятать необязательно. Всегда существует вероятность, что за землянами давно наблюдают и корректируют направление историко-технического развития.
– Неэтично с их стороны, – обыденно заметила Нина. – Смени-ка меня, руки устали.
Они поменялись местами и надолго замолчали. Теперь Отто разбивал, а Нина разбирала. Каждый думал о том, как будет хорошо, если мистер Йорскиллсон объяснит им, что теория суперпозиции пространства, которую Нина случайно придумала и потенциал которой напугал их, на самом деле полная чушь, и стыдно его лучшим ученикам в такое верить, применяя квантовомеханические особенности на релятивистские[24] парадигмы. Они даже надеялись, что учитель их переубедит, потому что иначе было бы слишком жутко.
Нина долго думала, а потом заговорила:
– По сравнению с масштабами космоса мы с тобой сами как элементарные частицы (чур, я глюон). Так вот, если элементарные частицы и даже отдельные атомы проявляют двойственность состояний, то почему это не может быть присуще всему пространству макромира в целом? А на нем же все повязано, и время, и скорость. Математика, четвертый класс. Это бы пояснило, кста-ати, почему скорость света, которую, казалось бы, ничто не может превысить, и квантовая запутанность, которая все-таки ее превышает, сосуществуют в одной картине мира. Константа скорости, единый допустимый предел для всего сущего – и феномен, грубо нарушающий эту константу.
– Парадокс объясняет парадокс. Именно так в науке и устроено.
Пока Отто переваривал новую порцию ошеломляющих догадок, Нина предложила ничего не рассказывать Видару, и в ответ на недоумение друга пояснила, что гораздо эффектнее будет взять эту тему в качестве парного проекта, качественно обработать, сохраняя в секретности, и представить в конце полугодия. Отто пришел в восторг и сразу выбросил из головы тяжелые предчувствия.
Потом они поговорили о том, что наличие на Земле наблюдателей-прогрессоров тоже в какой-то мере объяснило бы парадокс Ферми. И не только его, но и значительные научные достижения, внезапно поразившие человечество за краткий промежуток времени, и последовавший за этим скачок технического прогресса, который вызывает большие подозрения в том, что кто-то оказал помощь, ненавязчиво подтолкнув топчущихся на месте земных изобретателей и ученых, в которых, должно быть, давно разочаровались.
Потом они стали перебирать отдельных исторических и научных деятелей, воображая, будто они – представители иноземного разума, приставленные к людям для надзора и сопровождения, но скрепленные политикой невмешательства, которую они, конечно же, нарушали. Потому что с кем поведешься, от того и наберешься: очеловечивание неизбежно.
Под подозрение попали Цезарь, Коперник и Резерфорд со стороны Отто, Микеланджело, Тесла и Эйнштейн со стороны Нины. Они от души насмеялись, подбирая на роль агентов еще и самых неподходящих для этого известных личностей, в том числе современных поп-артистов.
Когда Нина с серьезным лицом стала развивать теорию о том, что Иисус Христос был первым прогрессором, действующим безо всякого плана и подготовки (решение изменить не только историю, но и природу человека рассказами о своем родном мире было отчаянно провальным, за что его, конечно, и предали, и распяли как инакомыслящего, выставив за попытку свержения власти), настроение окончательно улучшилось.
Нина обратила внимание на то, сколь удивительной способностью перерабатывать не до конца понятые события в легенды (и даже целые системы легенд), руководствуясь правилом «не знаем – додумаем» обладает человек. Отто заметил, что люди ищут бога, как только обрели разум (должен же кто-то нести за это ответственность!), но стоит появиться хоть одному претенденту на эту роль, и его постигнет незавидная судьба «первого прогрессора». Они пришли к логичному выводу, что место должно быть вакантным, дабы иметь смысл.
Еще порядка сорока минут они снова говорили о том, что боги и пришельцы в теории для человека один и тот же феномен, а может, не только в теории, но и в сущности. Однажды откроется, что ноги всех мифологий и религий растут из прогрессорского вмешательства в историю человечества в далеком прошлом, из неудачного контакта.
И люди никогда не узнают истины по той очевидной причине, что она травмирует психику, а об этом, надо полагать, позаботятся извне. И все это неразрывно связано с теоретической физикой, а именно – с парадоксами и белыми пятнами, которыми бессовестно спекулируют те, кто квант от кварка не отличает.
Отто вдоволь пофантазировал насчет названия будущего проекта. Хотелось что-то дерзкое и вызывающее, чтобы даже у Видара волосы заново поседели. За кричащим заголовком Нина посоветовала обратиться к Алану, и они посмеялись, представив, что он им предложит.
Планы у Отто были грандиозные. В частности, ему не терпелось лицезреть, как от одного озвучивания темы доклада у верующих одноклассников что-нибудь взорвется. Нина его в этом полностью поддерживала.
Вместе они перебрали такие варианты как «бог-инопланетянин», «феномен демиурга в теоретической физике», «парадокс Ферми в религиозном контексте», «технобог: живой и/или мертвый», «феномен бога в квантовой механике», но ничем не остались удовлетворены и перенесли окончательное решение на потом.
За делом и разговорами друзья не заметили, как вторая половина дня кренится к завершению. Голод и усталость напомнили им об этом лучше, чем затухание светила. Оттащив мешок «сокровищ» обратно к трубе, они спрятали его внутри, привалили ветками и камнями, чтобы выглядело естественно, хотя были уверены на сто процентов, что никто сюда и так не сунется. Затем отправились на фудтрак, чтобы перекусить.
Пока еще не совсем стемнело, хотелось вернуться к бочкам, развести огонь, мирно посидеть. Тело требовало отдыха. Плечи болели от замахов, пальцы – от перебирания остроугольных деталей, открытые участки кожи – от осколков. Стэн похвалил, что ребята носят с собой биту, потому что уже темнеет, и мало ли что. Нина и Отто, которым бита требовалась совсем для другого, смущенно согласились.
Дорога, которой они возвращались, бугрилась от рытвин и оползней, да таких, что машина не проедет, а если проедет, то сядет на днище. По левую руку далеко за пустырь тянулась длинная полоса сухой, местами выжженной травы и редких кустарников. Мелкие локальные мусорки чередовались со столбами электропередач, почерневших от старого огня.
Далеко вдали тонула в пышной темной зелени забытая железнодорожная ветка. С противоположной стороны раскинулась промзона, огороженная покосившимися и раскрошившимися на углах бетонными плитами, которые ничего не стоит перемахнуть, а за нею возвышалась водонапорная башня, которую они давно обшарили и не обнаружили внутри ничего интересного, кроме возможности укрыться от дождя.
Места были дикие и безлюдные. Прекрасные места, хоть для прогулки, хоть для разговора. Особенно когда с собой есть бита.
С востока на пустырь надвигалась коричневато-синяя тьма. Последние закатные лучи подрумянивали ее на прощание, насыщая кирпично-розовым цветом. Пара подростков с рюкзаками лениво возвращались к бочкам, переваривая соленые хот-доги и горький кофе. Идти домой прямо сейчас решительно не хотелось, несмотря на то что Отто уже звонил отец – напомнить, чтобы сын явился домой не позже одиннадцати. В запасе оставалось часа полтора.
На Отто был его самый красивый темно-коричневый бомбер с трехполосными черно-белыми резинками, бежевой вышивкой костей на рукавах и большой белой буквой «B» на груди; на спине он сам нашил себе шеврон с надписью «UGLY», и это ему очень нравилось. Дутая синяя панама, как всегда, была нахлобучена на нечесаные, а потому еще более завивающиеся болотно-русые волосы. На бедрах поверх застиранных джинсов болталась бордовая кассирка, в которой лежало все самое подручное: мобильник, зажигалка, перцовый баллончик, фонарик и деньги, ключи. Легкие замшевые ботинки оставляли на земле четкие следы с диковинным узором.
А вот Нина сегодня щеголяла недавно купленными белыми кроссовками на прозрачной подошве. Нравилось ей что-то пижонское, а белые носки она вообще обожала. Нина высоко натягивала их поверх штанов и ходила так, потому что ей нравилось, и весь мир мог бы треснуть пополам, доказывая, что выглядит это по-идиотски, а она бы и бровью не повела.
На тонкой темной водолазке с двумя полосками по линии ключиц болталась кремовая ветровка с длинными коричневыми вставками на спине и груди и оранжевыми клинышками на рукавах. Джоггеры из непромокаемой ткани издавали характерное посвистывание при ходьбе. Короткие густые волосы были собраны в растрепанный хвост на затылке, но не видны, ведь утепленный капюшон накинули на голову поверх черной бейсболки с изображением гор и надпись