Вынужденные встречаться чаще обычного, Нина и странный офицер неожиданно нашли общий язык. Причем настолько, что стали проводить время вместе за пределами участка. Хотя это совсем не требовалось и уж точно не входило в условия программы. Но Нина утверждала, что Клиффорд «нормальный чел»: и пообщаться с ним можно, и поиграть.
Отто не нравилось, что они сблизились, но его утешал тот факт, что Нина и ее отношение к единственному другу ни на йоту не изменилось в новых обстоятельствах. Это была прежняя Нина, его Нина, которую он знал, сколько себя помнил. Мальчик ничего не мог изменить, а к неизбежному, как правило, остается только привыкнуть.
Девочка очнулась от воспоминаний, вроде бы недавних, но по ощущениям уже из прошлой жизни. Клиффорд посматривал на нее время от времени, как будто проверял, здесь ли она, не ушла, все еще ждет? Как только офицер закончит, они собирались поехать в боулинг, поэтому девочка никуда не могла деваться. Эту игру она полюбила примерно так же, как пинбол и хоккей. А Клиффорд был отменным соперником, каковые всегда делают любую игру интереснее.
Нина и Ларс бывали в боулинге уже несколько раз, но ничто не могло бы заменить им карточных состязаний в участке, когда они запирались в допросной, выключив камеры, или в кабинете Клиффорда, предварительно конфискуя колоду у стажеров и запасаясь чаем. В этом было уже что-то родное, как генетическая память об общем прошлом. В погоне за острыми ощущениями как-то раз они попробовали партию в шашки во внутреннем изоляторе. Это было незабываемо.
Азарт сыграл ключевую роль в формировании их взаимоотношений, которые сейчас можно было охарактеризовать как осторожное наставничество, подкрепленное постоянным соперничеством. Несмотря на отвратительный характер куратора, Нина замечала, как начинает открываться ему и в какой-то степени доверять. Ей было комфортно даже снять обувь в его присутствии, хотя она ни перед кем не обнажала ступни.
Но у всего свои границы. Одно дело – показать шрамы и рассказать историю их появления, совсем другое – выдать все о делишках, которые они с Отто проворачивали, или ситуациях, которым стали свидетелями. Все-таки коп есть коп, и граница эта еще относительно четкая.
О той стрельбе на промзоне Нина не обмолвилась и словечком, хотя знала, что Клиффорд в курсе события, и чуяла, что он разнюхивает. Намеки были, но он не настаивал. Может быть, и сам догадывался, что подопечная побывала на месте происшествия. Конечно же, догадывается, ведь там остались как минимум ботинок Отто и фонарик, оброненный им непонятно куда.
Нина молчала, потому что, во-первых, боялась лезть в чужие разборки (в том, что это именно они, сомнений не оставалось из-за настоящего оружия), во-вторых, была уверена, что полиция и без ее показаний во всем разберется (в конечном счете никого, кроме собак, они с Отто не видели, а о стрельбе и местные жители могли поведать), в-третьих, хотела поскорее забыть тот страшный вечер, когда сердце чуть не выскочило через горло от бега и паники.
При всей любви к риску и опасностям это приключение Нина ни за что не согласилась бы пережить снова. Тот, кто увел собак, больше не появился, к огромному облегчению, а отец оперативно приехал за ними и без лишних истерик отвез в больницу.
Детям требовались уколы, дезинфекция ран и укусов. Особенно Отто. По пути Нина поведала, что произошло, умолчав, конечно, о стрельбе и возможной слежке. Матери они ничего так и не рассказали, чтобы не переживала. Пришлось придумать версию, которая показалась правдивой при увиденных повреждениях – не только ей, но и родителям Отто. Отец девочки покрывал их, заботясь о достоверности легенды, и оставалось быть его вечным должником.
К большому удивлению, родители обеих сторон были слишком напуганы за детей, чтобы придумать какое-нибудь наказание. Обошлось – и слава богу. Так все и выветрилось. И только Нина с Отто знали всю правду о том вечере. Знали, не забывали, но упорно молчали, не желая вмешиваться еще больше, чем уже вмешались.
Пока Нина предавалась воспоминаниям и анализу своего нынешнего положения, которое, в общем-то, можно было назвать сносным, Клиффорд разобрался со всеми вопросами на сегодня и нетерпеливо выключал компьютер.
– Готова? – улыбнулся он, поднимаясь, и провел рукой по груди, машинально разглаживая черный галстук и черную полицейскую рубашку с десятком блестящих значков.
– Выигрывать – всегда, – моментально отозвалась Нина, тоже вставая и замечая, как затекли мышцы.
– Ну-ну, еще посмотрим, – осадил альбинос, хватая со стола папку. Он всегда так говорил и почти всегда проигрывал Нине.
Они спустились на подземную парковку и забрались в патрульную машину. Клиффорд ездил на ней, куда хотел и когда хотел, она заменяла ему обычный транспорт даже в нерабочее время. Папку Лоуренс бросил на заднее сиденье и завел двигатель. Снова взял работу на дом, – мельком подумала девочка.
Вместо того чтобы в очередной раз напомнить Нине пристегнуться (она никогда не видела в этом необходимости и начинала спорить), Клиффорд нагнулся к ней почти вплотную и, не касаясь тела, потянул и защелкнул ремень. Так ловко и быстро он это провернул, что девочка не успела осознать, что произошло. А офицер как будто и не обратил внимания. Видимо, до того устал от пререканий, что решил все сделать сам, быстро и без слов.
До торгового центра было десять минут езды. В любом другом случае Нина предпочла бы пройтись пешком, но не в этом. Когда она представляла, как идет по улице в сопровождении полицейского, и все оборачиваются им вслед, становилось не по себе. Противно даже как-то.
Клиффорд, кажется, вообще избегал пеших перемещений, и Нина догадывалась почему. Автомобиль экономил ему время, которое он впоследствии тратил на работу. Вряд ли офицер когда-нибудь гулял ради удовольствия. Подобные вещи не знакомы таким людям, как он. Но проблем со здоровьем или фигурой у него точно не было. Несмотря на стройность, подчеркнутую черной формой, была уверенность, что под ней скрывается довольно спортивное тело, как и подобает полицейскому.
Девочка открыто разглядывала андрогинный профиль, пока его обладатель выводил машину с парковки. Высокий лоб очерчен заметно отросшими волнами платиновых волос. Обворожительные руки с крупными белыми лунулами на ногтях небрежно держат руль, стеклянные глаза внимательно изучают дорогу. Спина, как всегда, прямая, а на лице ни одной эмоции. Прекрасная античная статуя, которую кто-то оживил, чтобы поиздеваться над обычными людьми.
Нельзя было не думать о внешности Лоуренса Клиффорда, глядя на Лоуренса Клиффорда. Не получалось.
Конечно, пока он не открывал рта, то являл собою миловиднейшую девицу. Таких красоток даже в старшей школе не сыскать. Сладкая привлекательность юности смертоносной иллюзией томилась в каждой внешней черте, вызывая такое ощущение, будто плавишься на солнце. И чем дольше смотришь, тем сильнее плавишься, прямо-таки растекаешься по земле.
Но Нина уже не так сильно обманывалась этим, как в самом начале. Существуют же в природе случаи мимикрии, когда опасный хищник маскируется под что-то безобидное, а может, даже привлекательное. Вот и у Клиффорда был камуфляж, удачно дарованный самой природой.
Не только низкий голос, но и манера держаться, выражаться, характер и повадки не соответствовали безобидному облику. Попервой это вызывало ступор, но со временем Нина привыкла к чудовищной пропасти между оболочкой и содержимым. А содержимое он демонстрировал все чаще, сам того не замечая. Нутро не оставляло сомнений в том, что перед тобою взрослый и серьезный мужчина, но кто бы мог подумать об этом с первого взгляда? Никто, решительно никто.
Каждый раз, как они играли, каждый раз, как он проигрывал, контактировал с коллегами, решал рабочие дела, Нина чуточку лучше узнавала, что за человек перед нею. Человек самый обыкновенный, со множеством недостатков и бурных страстей, которые он не старается унять. Потому что не видит смысла в жизни, если не будет потакать собственным прихотям.
Самовлюбленный, искушенный, эгоистичный, жестокий к другим, знающий себе цену и живущий без мук совести. Способный умышленно причинить боль, способный использовать людей, манипулировать ими, убедить кого угодно в том, что ему будет выгодно. Хитроумный и расчетливый, в какой-то мере даже нечестный был перед нею человек.
Нину не интересовало, что сделало его таким. Копаться в корнях зла не хотелось совершенно. Удовольствие ей приносило лишь наблюдение за тем, чем он стал. Без попыток анализа. А еще ей ужасно нравилось выигрывать, ущемляя самоуверенность Клиффорда, который бесился, злился, нервничал и психовал, но не мог от нее отвязаться, требовал новой и новой игры, словно дозы.
Что-то бурлило в его крови, гораздо более горячей, чем кусок мрамора, каким он выглядел снаружи.
Да, как это ни странно, но офицер полиции представлял собой не благородного рыцаря, а страстного игрока, нарцисса и циника. Нина практически сразу это поняла и снизила планку ожиданий. Если бы обстоятельства не столкнули их так плотно, сама бы она с подобным человеком, скорее всего, не стала даже здороваться. Но приходилось быть снисходительной к собственному наставнику. Ведь он, как мог, заботился о ней.
Еще с первого попадания в участок ей отчетливо запомнилось, что Клиффорд сурово обходится с подчиненными. По какой-то причине они постоянно забывались и не соблюдали субординацию. Офицера это выводило из себя. Его, оказывается, многое могло заставить вспылить, серьезное и несерьезное. Любые ошибки, просчеты и неточности. Любые несовершенства, коих всегда было в изобилии не только в работе участка, но и в обычной жизни.
Когда он кричал на стажеров, те прямо-таки приседали перед ним, замирая. Нина видела одного человека, а слышала другого. Сорокалетнего мужика с насмерть прокуренными легкими, который проработал двадцать лет на шахте под Массачусетсом и забыл, что такое нормальный социум.
О да, Клиффорд обожал устраивать взбучку провинившимся, причем не только своим стажерам. Особенно в присутствии Нины ему нравилось показывать, кто здесь главный. При этом сам он хорошо делал свою работу, всегда стремился к правде, справедливости и соблюдении буквы закона (если это не ущемляло слишком личные интересы). И хотя внешними проявлениями зрелого мужчины полицейский не обладал, все больше Нина убеждалась – внутри он именно такой.