От этого становилось еще интереснее наблюдать за ним.
Однако было кое-что в Клиффорде, глубоко спрятанное, чего Нина (да и каждый, кто знал его) не могла заметить. Например, она не догадывалась, что у красивого молодого офицера нет постоянной девушки, что у него атрофированная эмпатия и латентные наклонности, которые он тщательно скрывает, что у него вызывают интерес девочки вроде нее, а, по правде говоря, с некоторых пор только одна конкретная девочка.
Что вся эта затея с программой, в общем-то, глобально нацелена не на то, чтобы исправить хулиганку, а на то, чтобы проводить время в ее компании в качестве надсмотрщика с определенными полномочиями. И ждать подходящего случая.
Наделенная странной способностью видеть идеальные образы некоторых личностей, Нина с прохладцей относилась к симпатичным людям. Точнее, не к самим людям, а к тому, что делало их симпатичными и как они этим пользовались.
Бесспорная привлекательность надзирателя не влекла ее и не подчиняла, как других девушек, хотя интриговала, как может интриговать талантливая картина, от которой захватывает дух. Человек так устроен, что удачный набор внешних признаков без шансов вызывает любопытство.
Сам Клиффорд не обращал внимания на то, как выглядит (и это в нем безотчетно подкупало), а от недвусмысленного женского внимания к своей персоне, коему Нина не раз становилась свидетелем, отмахивался, как от чего-то надоедливого и даже, как ей показалось, постыдного, изобличающего какие-то внутренние недостатки, а может, и комплексы. С трудом верилось, что у такого, как он, могут быть комплексы, но в жизни бывает все.
Нина всегда испытывала раздражение от мысли, что перед красивыми людьми открываются все двери, им все прощают, им позволяют ошибки, к ним проявляют больше понимания и снисхождения. Хотя внешняя привлекательность – не более чем генетическая уловка для активации размножения. Многие люди, осознавая это, все же не находят в себе сил сопротивляться механизму эволюции, который диктует, что им будет нравиться, а что нет. Эволюция решает, какие особи выживут, оставив более красивое, сильное потомство, а какие нет. В зависимости от этого формируются человеческие вкусы, имеющие общий знаменатель, как ни крути.
Рассуждения о том, что все люди прекрасны, а каждый по-своему красив, казались Нине утешительным лицемерием. Почему-то его можно было услышать только от привлекательных и популярных людей, но никогда – от тех, кто не укладывается в стандарты. Непопулярный, непривлекательный человек всю жизнь испытывает на себе лживость высказывания, что внешность – не главное.
Лоуренс Клиффорд не привлекал ее как мужчина, и, пожалуй, он это понимал. Ему ли не знать, как ведут себя заинтересованные женщины? Сравнить с поведением Нины и сделать выводы труда не составляло. Возможно, дело было в неприятных ассоциациях, которыми пропиталось за первые несколько встреч все связанное с этим человеком. Или дело в том, что она видела его насквозь?
Что же касается вкусов Нины… Всего раз она видела комиссара полиции, когда офицер оформлял ее под надзор и обязан был показать начальнику ради соблюдения прописанных формальностей.
Клиффорд мало говорил о вышестоящих, словно их для него не существовало. А может, так оно и было. Но, судя по манере общения между ними, а Лоуренс держал себя крайне свободно, можно было сделать вывод, что его отношения с начальником регламентируются чем-то еще помимо рабочей субординации.
Заметив девочку в своем кабинете и выслушав от офицера причину ее появления, Лиотта лишь лениво кивнул. Видно было, что мысли его заняты более насущными вещами, а программа социального надзора, как и попавший под нее подросток, на данный момент не занимают оперативную память мозга. Он задумчиво попросил Клиффорда зайти через полчаса. Вид у него был отрешенный, но Лоуренса это не беспокоило.
Джеффри Лиотта был брюнетом с седеющей щетиной, тонкими, почти отсутствующими губами и благородными залысинами. Высокий и дородный, даже немного грузный, он раскинулся в своем кресле, словно царь зверей, изучал документы, погрузившись в них хищным носом, и курил, прищуриваясь время от времени и выпуская клубы сизого дыма.
Форма у него была болотного цвета, как и глаза.
В восприятии Нины комиссар полиции Мидлбери выглядел так, будто термин «мужественность» обрел тело и личность. Все в нем было усредненно-мужским, даже стереотипно мужским – от роста бровей на выступающих надбровных дугах до размера ладоней и волос на руках. И почему-то эта подчеркнутая маскулинность в каждой черте странно трогала животные струны, которые девочка в себе презирала.
Увидев Лиотту, она впервые в жизни ощутила осознанное влечение. На несколько секунд ее снизу вверх обдало горячей волной, докатившей даже до кончиков ушей. Волосы на висках приподнялись, колени осыпало мурашками, словно песком. И стало жарко, как после бега.
В туалете чуть позже она увидела прозрачную слизь там, где ее раньше никогда не было, и поначалу удивилась. Когда она задумалась, для чего (или вернее спросить для кого) здесь это взялось, лежащий на поверхности ответ пробрал ее с новой силой и заставил раскраснеться. Уши горели, в голову лезли неприличные картинки, в которых назойливо мелькали большие волосатые руки.
К счастью, в отличие от других подростков, особенно девочек, Нина не умела зацикливаться на людях, это казалось ей ужасно скучным. Гиперфиксацию она ловила только на вещах или идеях. А уж влюбляться в кого-то было совершенной глупостью в ее картине мира. Так что про вызванный Лиоттой сбой в обычно слаженно работающем организме она быстро забыла, зная, что этого больше, скорее всего, не повторится. Но ошибалась.
По крайней мере, сорокапятилетний начальник полицейского участка не стал ее камнем преткновения, как это могло бы случиться, будь Нина глупее и проще. И слава богу. Никому бы такое помешательство не понравилось, никому бы не пошло на пользу. Да, привлекательный, да, тело среагировало, ну и что дальше? Нет ни одной причины сделать этот эпизод идеей фикс.
Нина даже не представляла, как много проблем избегает, следуя этой линии поведения. Ее сверстники так не умели. Просыпающийся инстинкт размножения управлял ими, как марионетками. Каждый день приходилось наблюдать за этим в школе, и ничего, кроме разочарования, Нина не испытывала. Подчиняться гормонам было не только позорно, но и не в ее стиле.
Это был первый, но далеко не последний раз, когда Нина испытывала внезапный и необъяснимый зов плоти и не подчинялась ему. Необъяснимым он был по одной причине – вызывали его мужчины, которых с трудом можно было заподозрить в привлекательности. То есть, конечно же, это были вполне обычные мужчины разных наружностей и типажей. Только Нина не могла понять, что ей нравится в них настолько, чтобы…
Вот взять, например, того же Лиотту. Лишний вес, длинные темные усы щеткой, отчетливые залысины, покатый лоб… Грузный мрачный полицейский со следами сильной усталости и водянистыми глазами где-то в глубине каменного лица с первыми глубокими морщинами.
Казалось бы, что в нем может быть такого, чтобы в жар бросало? А что-то было. Точно. И это нельзя было увидеть глазами, только ощутить. Нина ощущала отчетливо.
Точно так же было и с другими мужчинами, которых она иногда встречала. Ноль внешней привлекательности обязательно вызывали неуместное возбуждение, словно по закону обратной пропорциональности. Тело Нины, улавливая невидимые сигналы, выделяло секрецию, из-за которой девочка стала называть источники этого сигнала «слизнями». Никто бы в жизни не догадался, что имеются в виду объекты, немая харизма которых заставляет гормоны в теле бушевать.
Лоуренс Клиффорд, например, был слишком хорошеньким для слизня и не вызывал в ней ни телесных изменений, ни душевных движений.
– О чем задумалась? – Мягкий голос Клиффорда вернул ее в реальность. В реальности они подъезжали к месту, и офицер искал, где припарковаться.
– О слизнях, – сразу же ответила Нина.
Лоуренс даже засмеялся от неожиданности, а смеялся он нечасто. Наверное, если присмотреться, можно было увидеть, как низко вибрирует его грудная клетка, а заодно и значки на ней.
– Неужели вы с Отто перешли на биологию?
– Ни в коем случае. Видар нас вообще-то на тематический симпозиум для старшеклассников отправляет на следующей неделе. Окружной, прошу взять во внимание.
– И какова тема? Аэродинамика слизней в подпространстве?
Самое смешное было в том, с какой интонацией он произносил подобные шутки. Нина рассмеялась с прихрюкиванием. Ларсу очень нравился этот звук, и он удовлетворенно хмыкнул, загнув краешек губы, который девочка не видела.
– Мультивселенные и квантовое бессмертие. Как обычно, теоретический треп на почве старых экспериментов, уходящий в философию и мистику. Поднатаскал нас Видар. Надо же где-то знаниями блеснуть.
– Значит, отправляетесь в Нью-Хейвен?
– Именно.
Клиффорд представил, как мог бы ехать с Ниной несколько часов по шоссе, разговаривая о чем-нибудь или играя в слова или ассоциации, останавливаясь на заправках, чтобы выпить чаю из термоса и поесть сэндвичей, и ему сделалось уютно.
– Сами добираетесь или школьный автобус повезет?
– Будут они целый автобус ради нас двоих жертвовать. Мой папа нас отвезет.
– Мы на месте.
Клиффорд заглушил двигатель, вытащил ключи, снял фуражку и оставил ее в салоне вместе со значком, пистолетом и прочими полицейскими приблудами, которые будут только мешать ему ближайшие пару часов. Водитель и пассажир, отстегнувшись, покинули черно-белый «форд» и проследовали к входу.
Заметив униформу, которую ни с чем не спутаешь, девушка за стойкой регистрации занервничала и прикусила губу. Сразу видно, что новенькая. Нина приготовилась увидеть ее лицо, когда Лоуренс заговорит.
– Добрый день, я бронировал дорожку на два часа.
Наверное, она не поверила тому, что слышит, и, глядя почему-то на Нину, уточнила:
– Офицер?