– Не надо, – откликнулся Кёнвальд и прикрыл глаза. – Я их тоже люблю. Кажется. У нас полная взаимность.
Можно было бы и не суетиться – включить машину и выставить режим «капучино», но отчего-то в присутствии особенного гостя хотелось делать всё правильно. Достать старую ручную мельницу и измельчить зёрна в пыль, растереть в ступке мускатный орех и кардамон, разломить надвое палочку корицы, отрезать четверть стручка ванили – и долго-долго варить кофе на медленном огне, пока аромат не станет умопомрачительным, а пенка не займёт почти третью часть турки.
– Не забудь оливки, – напомнил Кён вполголоса. – И шоколад.
Тине стало смешно.
– Есть ещё пожелания?
– Есть, – усмехнулся он и открыл один глаз. – Но для них пока рано.
Рука дрогнула, и благоуханный кофе плеснул мимо чашки.
– Слушай, тебе когда-нибудь говорили, что ты…
– Говорили. Часто, много, красноречиво.
Пока она методично вырезала квадратики из хлеба под канапе, Кён перебрался в кресло, умудрившись ни одну кошку не потерять по дороге. Королева теперь воротником возлежала у него на плечах, остальной прайд рассредоточился по коленям и подлокотникам. Еле ощутимо пахло фиалками. Но не теми, парфюмерными, из масла, а лесными, горчащими, свежими, и от этого становилось так спокойно и хорошо, словно лихо и впрямь осталось за дверью, беспомощное перед речным волшебством.
В голове крутились десятки вопросов – о камнях и костях города, о Доу, о той первой встрече на мосту, об Уиллоу, об ивах и крысах. Но спросила Тина почему-то совсем иное:
– Слушай, давно хотела узнать… Почему в душе у меня появилась горячая вода? Это какая-то магия?
Кёнвальд двумя пальцами подцепил крошечный бутерброд, подозрительно вглядываясь в зубочистку, которая удерживала сплющенную оливку.
– Вроде того. Я починил нагреватель.
Лампочка вопросительно мигнула. Порыв ветра толкнул яблоневые ветви к окну и выбил по раме нестройную дробь – похоже, затишье подходило к концу.
«Я ослышалась?»
– Ты сделал что?
Кёнвальд был невероятно занят тем, что расставлял в шахматном порядке канапе с оливками и без; Королева ободряюще урчала ему на ухо. Однако до ответа он снизошёл, пусть и через две минуты.
– Там четыре параллельных нагревательных элемента. Были бы последовательные – и ты бы поломку сразу заметила, горячая вода от ледяной отличается разительно, уж поверь. А так они потихоньку перегорали, пока не остался один… – Кён осторожно двинул канапе с оливкой вперёд, делая ход на воображаемой шахматной доске. – Я их заменил, хотя, честно говоря, найти такое старьё – непростая задача.
Тина сделала целых три глотка кофе, пытаясь осмыслить сказанное.
– То есть ты просто взял отвёртку и дальше, ну?..
Невидимый противник, играющий сырными канапе, двинул свою пешку вперёд. Кён смешно нахмурил белёсые брови:
– Именно. Что такого? Это раньше могли сказать, что мужчине благородного рода не подобает осквернять свои руки грязными механизмами. Но сейчас вроде бы нет таких предрассудков.
– Да ничего – Тина откинулась на спинку стула. – Я думала, что фейри не очень хорошо ладят с железом.
– И с рябиной, – рассеянно подтвердил Кёнвальд, обдумывая ход. – Но я не фейри, пусть и провёл много времени среди народа холмов.
В памяти всплыл отчего-то образ Доу, и сердце ёкнуло.
– А кто ты?
Из-под ресниц плеснуло синевой – невинной, чистой, очень-очень древней.
– Я колдун.
– А я думала, что дух реки, – призналась Тина, чувствуя себя донельзя глупо. – Сначала вообще приняла тебя за мстительную утопленницу.
Кёнвальд рассмеялся, закинув руки за голову. Потревоженная Королева вцепилась когтями ему в плечи и настороженно повела ушами.
– Да ну, мои девочки не мстительные, – выдавил он сквозь смех. – Я вас как-нибудь подружу, и, право слово, ты поймёшь, почему мне сейчас так весело. Объяснить не получится, только показать… Кстати, не хочешь прогуляться?
– Познакомишь меня с утопленницами? – Тина невольно напряглась, снова вспомнив о Доу.
«Этот мертвец никак не оставит меня в покое… Хоть бы уже лично появился».
Мысль оказалась неожиданной и напугала до побелевших костяшек.
– Не совсем. К ним тебе рано. – Кён огладил взглядом Тинины судорожно сжатые кулаки и мягко улыбнулся. – Но кое-что ты должна увидеть, чтобы избавиться от беспечности. Вы сегодня столкнулись с противником, с которым просто не могли справиться. Ива-хранительница выкрутилась, конечно, но без моей помощи у неё ничего не вышло бы, и она это прекрасно знает. Потому и злится… очаровательное дитя.
– Ива – Уиллоу Саммерс? – Тина сама не заметила, как осушила чашку, и ощутила настоятельную потребность в ещё одной порции кофе. Сонливость и усталость как рукой сняло. – Ты что, наблюдал за нами?
Он фыркнул и перешагнул оливковой «пешкой» фигуру противника.
– Ещё бы. – Кён повертел канапе с сыром в пальцах и осторожно надкусил. – Разумеется, я кладезь талантов и мастер на все руки, но кое-что у меня получается особенно хорошо – убивать. Возможно, потому что с этого я и начинал… Но на днях вышла осечка.
Его «убивать» прозвучало очень ровно, даже, пожалуй, мягко, однако у Тины руки мурашками покрылись. Отчего-то просто было представить, как бледная музыкальная ладонь насквозь пробивает грудную клетку вместе с доспехом, выворачивая рёбра и лёгкие.
Или обращает живое дерево в высохшее.
Или…
Дальше она думать себе запретила.
– Ты Доу имеешь в виду?
Кёнвальд потерял интерес к оливковым шахматам; взгляд у него потемнел. Кошки, точно почуяв неладное, стекли с коленей и подлокотников, рассредоточившись по кухне. Лишь Королева осталась верна своему новому фавориту, хотя и прекратила мурлыкать.
– Доу, Доу… Тогда я не задумывался о том, как зовут его, омытого кровью, овеянного смертью. У реки он появлялся редко, как чувствовал. Потерял осторожность только однажды, два года назад, и тогда я сумел перехватить его трофей, его обманутую нимфу, и обратить её…
– В тростник? – вспомнила Тина гравюру из энциклопедии мифов.
Кён улыбнулся:
– Чтобы печально играть потом вечерами на тростниковой флейте? Уволь. Нет, в иву, естественно, как и всех этих невезучих девочек. Вместе им веселее. А за этим… как ты сказала, Доу? Издали я за ним следил давно, однако всё никак не мог подловить на горячем. Да и не стремился особенно, если честно, всё откладывал на потом… Наверное, стоило бы взять пример с дракона Сейнт-Джеймса – он гнильё и шелуху из своих владений выметает быстро. Чистюля, невротик и нытик, – усмехнулся вдруг он. – А я гениальный лентяй.
– Самокритично.
– Правды не утаишь, – невозмутимо развёл он руками. – В тот вечер, когда ты отправилась на свидание с Доу, у меня появился шанс разобраться с паразитом раз и навсегда. Но я его упустил. Я был расстроен, сердит на тебя, на себя, я ревновал – словом, не лучшее состояние духа. И когда за помощью в отчаянный момент ты обратилась ко мне, я на радостях просто отмахнулся от Доу, а потом и вовсе о нём забыл. Ошибка.
Тина встала из-за стола и прошла к плите. Хотелось срочно занять чем-то руки, новой порцией кофе или уборкой – неважно. Кёнвальд наблюдал за ней из-под ресниц и молчал, словно выжидая.
– Не знаю, что меня больше удивило, – произнесла она наконец. – То, что ты знал о маньяке, то, что ты так легко признаёшь ошибки, или то, что ты ревновал. Меня. На самом неудачном свидании в истории Лоундейла.
– О, это ты пока о моих свиданиях ничего не знаешь, – развеселился Кён. – И я же сказал – не торопись, успеешь ещё потерять от меня голову.
Руки, кажется, сами по себе действовали – механическая мельница для кофе, ступка для специй, вода из кувшина, спички…
Спички ломались и гореть отказывались.
– У меня и так уже голова кругом, – призналась она. – Сначала ты сказал, что мы рисковали, когда связались с крысами, а потом заговорил о неправильно убитом Доу. Я не понимаю, как всё это связано.
Кёнвальд неожиданно оказался сзади – обнял со спины, отобрал наполовину опустевший коробок и прижался щекой к шее.
– Не крысы, о моё очарование. Тени. Внутри Доу была тень. Вопрос в том, был ли внутри Доу сам Доу – хотя бы поначалу… Пойдём со мной. Я покажу тебе кое-что.
Так и не сваренный кофе остался на плите безмолвным напоминанием о незаконченном разговоре, символом заброшенности. Кошки влезли на стол, обнюхивая недоеденные канапе. Яблоня настойчиво колотилась ветками в раму, точно просилась переночевать.
Неожиданно Тина поняла, что уходить никуда не хочет – в темноту, к теням или крысам, к Доу…
«Да пропади оно пропадом!»
– Не бойся, – шепнул Кёнвальд на ухо. – Рядом со мной вообще ничего и никого не бойся, кроме меня самого. И это тебе не понадобится, – добавил он, когда Тина потянулась к кроссовкам.
– Босиком я на свидание ещё не ходила.
– О, на хорошем свидании не только обувь, но и одежда – лишнее, – усмехнулся он – и, шагнув через порог, резко потянул её за руку.
Опомнилась Тина, только когда поравнялась с крышей. Крыльцо, дорожка, ива, от которой несло пылью и звериной кровью, старые вишни – всё осталось далеко внизу. По сторонам ещё мелькали ветви самых высоких яблонь, никогда не знавших, что такое обрезка; за домом белела, как воткнутый в землю костяной гребень, полуразрушенная каменная ограда. Окна у соседей горели мягким уютным светом. Они проплывали, сменяясь одно другим, словно обжитые купе в поезде дальнего следования – мимо вокзала, быстрее и быстрее, а ветер трепал полы рубашки. Сердце рванулось к горлу, как бывает, когда оступаешься на лестнице и нога нащупывает пустоту.
– Я-а-а-а…
– Завизжишь – уроню, – то ли в шутку, то ли всерьёз предупредил Кёнвальд, приобнимая её за талию.
Сердце зачастило; сильнее всего пульс ощущался в том месте над поясом джинсов, где прижималась к коже прохладная ладонь.
– Не буду.
С инстинктивным ужасом Тина совладать так и не сумела – и попросту зажмурилась. Ни головокружение, ни ощущение бесконечного падения не исчезли, но теперь стало чуточку легче их выносить. Мышцы свело до каменного состояния, и только это не давало в ответ обвить Кёнвальда, как лиана, всеми конечностями.