Тина не просто улыбнулась – беззвучно расхохоталась, но только в коридоре, когда замок за спиной щёлкнул. Выпрямилась, отбрасывая волосы с лица, расстегнула верх блузки, чтоб дышалось полегче, и лишь потом заметила, что перед кабинетом Маккой она не одна.
Точнее, сначала почувствовала одуряющий запах одеколона.
Йорк поджидал её в полной боеготовности – рукава форменной бледно-зелёной рубашки демонстративно закатаны, чтоб внушительные бицепсы было виднее, именная бляха приколота к жилету, воротничок без единого пятна, щетина сбрита начисто, причём, судя по кровоточащей царапине на челюсти, пару минут назад. Светлый образ примерного копа несколько портили синяки под глазами и изрядно распухший нос.
Детектив открыл рот, закрыл, снова открыл… и выдал фразу, явно отличающуюся от заготовленной:
– У нашего Робокэпа что, проснулось чувство юмора? Прямо не верится. Я думал, она только лазерами из глаз стрелять умеет. – Подумал и добавил: – Замораживающими.
– Вы тоже умеете удивить, – сощурилась Тина, немного обидевшись за капитана Маккой, первую и единственную леди-рыцаря Лоундейла. – Только не говорите, что вы брились в общественном туалете только ради того, чтобы произвести на меня впечатление, детектив.
Йорка это, впрочем, не смутило.
– Бинго. А ещё я переоделся в свежую рубашку и одолжил у Кида его вонючку, – подтвердил он и принюхался к собственному воротнику. Скривился: – По-моему, перестарался, ну да ладно. Вы не откажетесь прогуляться со мной, мисс Мэйнард, пока по наши души не явилась Катастрофа? Если вы ещё сердитесь, могу встать на колени.
– Уржаться, – серьёзно ответила Тина. – А не много ли чести для жалкого синего чулка со стаей кошек? И я, конечно, могу ошибаться, но дело передали детективу Мёрфи и офицеру О’Райли.
Тщетная попытка – легче усовестить слетевший с тормозов скорый поезд. Йорк воровато оглянулся, убеждаясь, что в коридоре свидетелей нет, и наклонился к ней, ткнув себе пальцем в подбородок:
– Ладно, бейте сюда, и закончим с этим. Я рад бы поуговаривать вас ещё немного, но, честное слово, времени нет, на меня повесили это чёртово дело о контрабанде взрывчатки, и я зашиваюсь. Пэг страшно трясётся за вашу задницу и вряд ли пустит вас к Гримгроуву. А мне бы очень хотелось, чтоб вы с ним перебросились парой слов для всеобщей пользы.
И он зажмурился, словно и вправду ожидал удара.
Ситуация была феноменально неловкая. Причём в самом прямом смысле. Наверное, недели две назад Тина бы страшно смутилась только оттого, что мужчина – симпатичный, надо сказать, если не считать расквашенного носа, – склоняется над ней, тяжело дыша, и умоляет пойти с ним. Но Кёнвальд изменил слишком многое – в том числе её представления о личном пространстве, о флирте и о мужчинах в целом.
А уж Доу…
Настоящий, чистый страх перед близкой смертью хорошо прочищает мозги – если есть что прочищать. И учит отличать важное от неважного. Предложение Йорка явилось на редкость своевременно, как по заказу.
«Мне нужны любые сведения, которые помогут избавиться от Доу».
К тому же сейчас она чувствовала себя немного виноватой за тот удар. И вместо того чтобы воспользоваться подарком судьбы и хорошим хуком повторно отомстить за унижение – осторожно провела пальцем вдоль свежей царапины.
– У вас здесь кровь, детектив, – сказала Тина доверительно. Он часто заморгал от неожиданности. – Поаккуратнее в следующий раз с бритвой.
Йорк просиял:
– Это значит, что вы согласны? – И, не дожидаясь ответа, он достал из кармана пачку малиновых стикеров и начал черкать что-то на верхнем.
«Прости, Пэгги».
– Это значит, что я с удовольствием зайду сказать «спасибо» человеку, который вырезал Доу сердце.
Детектив прилепил записку на дверь Маккой, обернулся и смерил Тину особенно неприятным, цепким и профессиональным взглядом.
– Честно говоря, я ещё полдня назад думал, что вам страшно не повезло с Доу, мисс Мэйнард. А теперь мне начинает казаться, что, наоборот, это он облажался.
Со стикера ехидно пялилась лупоглазая рожица с высунутым языком. А чуть пониже плясали неровные буквы: «Утрись, Катастрофа, твоя девочка в логове …» – и дальше стояла совсем уж непонятная закорючка, похожая скорее на иероглиф или пиктограмму.
Чтобы добраться до «царства мёртвых», пришлось сначала подняться на два этажа, выйти на тёмную потайную лестницу – и спуститься до самого конца. Под участком, если верить планам эвакуации на случай пожара, предусмотрительно развешенным во всех ключевых точках, размещалось два бункера. Повыше и поменьше, самый натуральный подвал – архив; пониже – старое бомбоубежище, отведённое под морг и место работы единственного на два полицейских отделения судмедэксперта.
– Ну, от бомбоубежища там много чего ещё осталось. Вы только представьте, мисс Мэйнард, – вещал Йорк, размахивая руками для усиления эффекта. – В одной комнате – холодильник для трупов, камера для органов, как положено. А в другой – склад консервов. Телятина, фасоль в томатном соусе и прочая ерунда. Время от времени это добро инспектируют, банки с истекающим сроком годности раздают по рукам, а в хранилище закупают новые. Ну как, вы бы рискнули закусить заливным из языка, которое лежало по соседству с несвежими утопленниками?
Тина вспомнила урну с прахом прапрадеда, Эстебана Мэйнарда, который уже в солидном возрасте пережил войну, все тридцать лет, на всех фронтах побывал, а умер через пару месяцев после подписания мира. Урна стояла в застеклённом шкафу в гостиной, окружённая частоколом тонких восковых свечей, а полкой выше красовалась хрустальная «лодочка», где бабушка хранила по старой привычке карамель в пёстрых фантиках. Отец иногда рассказывал, как в детстве охотился за конфетами, неизменно добавляя в финале: «Вот поэтому и не получилось привить мне почтение к предкам».
Карамельки в цветных обёртках изредка всплывали в самых ранних Тининых воспоминаниях, однако она не могла сказать с уверенностью, были ли это те самые похоронные сласти.
– Не люблю заливное, – ответила она с запозданием. – Но я бы не отказалась от чашки чая.
– О, этого добра у Гримгроува полно, – хмыкнул Йорк, притормаживая на последних ступенях. – Обеспечим. Добро пожаловать в мертвецкую.
Лестница упёрлась в вымощенное голубым кафелем помещение, «вертушку» пропускного пункта и массивную дверь. Камера под потолком явно работала – красноватый мерцающий огонёк напоминал единственный глаз циклопа, неустанно следящего за входом.
«Микроскопического, – уточнила про себя Тина. – И механического».
Температура внизу упала градусов на шесть по сравнению с верхними помещениями. Пар изо рта не вырывался, но пальцы стали гнуться хуже, и ногти казались синеватыми. Почти половину эффекта, разумеется, создавали холодное освещение и кафель, гулкий и голый, но уютнее от этой мысли не становилось; идея спуститься в морг уже не виделась такой удачной, как поначалу. Йорк явно часто сюда наведывался и потому замогильную атмосферу переносил намного лучше – не ёжился, не ускорял шаг, чтоб согреться. Правда, рукава рубашки раскатал до запястий почти сразу – и то, скорее всего, для соблюдения приличий.
– Скажите «сыр», мисс Мэйнард, нас снимают, – ткнул он большим пальцем через плечо, в сторону камеры, и толкнул металлическую вертушку.
– Доу здесь попал под прицел объектива? – Тина прошла следом.
– Угу. И на выходе тоже. – Йорк нахмурился, вслепую набирая код на двери. – Записи исчезли – у кого-то оказались длинные руки, которые и до архива дотянулись. Но я готов поклясться, что видел, как вскрытый труп, шатаясь, спускался по ступенькам и плёлся к воротам. И полдесятка человек вместе со мной, включая Робокэпа, то есть, пардон, капитана Маккой.
Замок пискнул.
Морг встретил их жизнерадостно – ароматом крепкого чёрного чая с бергамотом и тостов с клубничным джемом. Холод голубой плитки несколько смягчался янтарным светом большой лампы-тарелки, низко опущенной над журнальным столом, вокруг которого грудились кресла, закиданные ковриками и шалями.
В одном из них и обнаружился хозяин подземелья – в белом халате поверх рокерской футболки и в бандане; чёрные как смоль волосы собраны в высокий самурайский «хвост», длиннющие ноги вытянуты на полкомнаты и скрещены в щиколотках.
– Добро пожаловать, – с несильным картавым акцентом дружелюбно поздоровался он и, отставив чашку с чаем, поднялся навстречу. – Я Рюноске Гримгроув, занимаюсь мертвецами по будням здесь и живыми – по выходным в кабинете на улице Южного Фронта, практикую иглоукалывание.
– Тина Мэйнард, – осторожно пожала Тина протянутую руку, сильную, но довольно изящную; роста судмедэксперт был воистину великаньего, метра под два, а за счёт худощавого сложения казался ещё более долговязым. – Наслышана… И часто у вас пациенты сбегают, доктор Гримгроув?
Он шелестяще рассмеялся, щуря и без того узкие азиатские глаза.
– Здесь я, спасибо вывертам бюрократической машины, офицер Гримгроув, а в своём частном кабинете – доктор Рю, так услуги лучше продаются. Поэтому ко мне лучше на «ты» и по имени… Нет, к счастью, раньше такого не случалось. На практике в столице нам рассказывали, как иногда люди впадали в летаргический сон, а в себя приходили уже в морге, но это байки. Лично я знаю только об одной такой счастливице. Собственно, на ней я и женился, – улыбнулся он и снова указал на кресло. – Не стесняйся, Тина. Или Йорк уже тебя запугал? О, это он занимается самореализацией за твой
счёт. – И Гримгроув, не слушая возражений, усадил её в мягчайшее кресло и вручил чашку с чаем. – Помню, когда он только поступил на службу, то страшно боялся крови и мертвецов.
Детектив расхаживал от стены к стене, умело делая вид, что понятия не имеет, о ком вообще речь. Выдавали его только пламенеющие уши. Тина прикусила губами краешек чашки, чтоб не расхохотаться.
– Наверное, он вас… тебя тогда редко навещал?
– Часто, – возразил Гримгроув, усаживаясь напротив. – Против собственной воли – с делами ему не везло. К слову, мертвецы – довольно редкие клиенты у меня, ужасы работы судмедэксперта изрядно преувеличены. Большую часть времени я провожу не в морге, за вскрытиями, а в лаборатории, она, кстати, за соседней дверью. Исследую образцы тканей, вожусь с уликами. Да и Лоундейл – городок спокойный, поэтому даже жертвы семейных скандалов ко мне приходят чаще на своих ногах, чтобы зафиксировать побои, чем приезжают на каталке. Правда, был недавно один неприятный случай с темнокожей женщиной на седьмом месяце, зря она вернулась к своему любовнику…