Двое старших братьев отца умерли ещё во младенчестве.
Сама же Тина… Тина была третьей попыткой завести детей и прекрасно знала это. Первые две закончились у матери выкидышем, чего никто не скрывал, к худу или к добру. Брак расклеился уж слишком внезапно, однако стоило родителям разъехаться – и раздельная жизнь в противоположных концах мира у них постепенно наладилась. А дед, такой крепкий и упрямый, сгорел буквально за пару лет.
Тина тогда подумала – от горя. А теперь…
«Но что, если это не случайно? – крутилось в голове. – Семьи вассалов угасают. Та безымянная женщина, потом Харрисы… Последняя из рода Шеннон сменила фамилию, но семью Уиллоу никак нельзя назвать благополучной: отец в перманентном запое, мать предположительно уехала к чёрту на рога, а на самом деле… Кто знает? И история Мэйнардов как-то очень гладко встаёт в общий ряд».
Четырнадцать комнат на трёх этажах – и все пустуют. Особняк, который кажется живым только потому, что там носятся по лестницам шесть избалованных донельзя кошек…
Тине было страшно делать выводы; Кённе, видимо, нет, и потому лицо его мрачнело с каждой минутой. Он даже стал чем-то похож на детектива Йорка – не в обычном модусе, а за мгновение до того, как тот доставал сигарету, чтобы закурить.
– Кто последний? – спросила Тина отрывисто; хотя бы для того, чтобы прервать это кошмарное, напряжённое молчание. – Помнишь фамилию?
– Блэксмит. И он, представь себе, был кузнецом, причём замечательным. Даже я у него научился кое-каким трюкам, – ответил Кёнвальд рассеянно. Но затем поймал её взгляд – и улыбнулся как-то совершенно невероятно, тепло и жёстко одновременно, точно угрожая неизвестному за её плечом. – Не бойся, Тина Мэйнард. Я знаю один способ разрушить проклятие, который срабатывает всегда. В ста случаях и из сотни.
«Проклятие».
Вот запретное слово и прозвучало; Тина похолодела внутренне.
– И какой же?
Он помедлил с ответом; сжал и разжал кулак, оглядел собственную ладонь, чудовищно обожжённую.
– Весьма простой. Убить того, кто наложил проклятие, – своими руками. Кузни издавна строили на окраине селения, а то и вовсе на отшибе. Причём из сугубо практических соображений: где молот с наковальней, меха и горн – там грохот, искры и дым. Деревянные перекрытия, соломенные крыши… Не туда ветер подует – и заполыхает вся округа. А народная молва упрямо твердила, что кузнецы через одного с нечистью то ли якшаются, то ли, наоборот, отгоняют её от добрых людей молотом и холодным железом, ну а приколдовывает и вовсе каждый первый.
Блэксмиты исключением не были. Говаривали про них всякое, а дом и кузня располагались поодаль от города, на другом берегу реки, чтоб случайно соседей не подпалить. Забавно, что именно в отношении этой семьи народные суеверия попали в точку: Джон Блэксмит водил дружбу с речным колдуном и сам был не дурак поворожить, например чтоб подкова не слетела с лошадиного копыта посреди долгого пути. Но, несмотря на слухи, соседи его любили, работы у него не переводилось, и в целом Блэксмиты процветали.
Так запомнил Кённа – сто пятьдесят лет назад.
С тех пор Лоундейл изрядно разросся, облепил реку с обеих сторон. Старая кузня и дом очутились посреди города, хотя и не в самом респектабельном районе – неподалёку от старой красильной фабрики. Во время войны фабрика сгорела вместе с половиной квартала, но родовое гнездовище Блэксмитов уцелело. Соломенную крышу, разумеется, давно заменила металлочерепица, да и сам дом перестраивали раза два точно. Однако наверху по-прежнему красовался старинный флюгер – склонённая ива из рыжей меди.
Сейчас, в два пополуночи, окна уже погасли – все, кроме одного на втором этаже. Синие шторы были задёрнуты; свет из-за них пробивался болезненный, зеленоватый. Из приоткрытых створок доносилось бормотание телевизора, пахло жареной курицей и чем-то сладковатым, смутно знакомым, вроде отсыревших обоев. Кёнвальд замер у окна ненадолго, а затем спланировал к крыльцу.
– Время позднее, но хозяева не спят, – оправдался он, хотя Тина и не просила никаких пояснений. – Можно, конечно, тайком заглянуть, но хочется поступить… по-человечески, что ли.
Она пожала плечами и комментарии оставила при себе.
«Ну да, конечно. А по-моему, ты просто боишься, что и здесь тоже опоздал, вот и оттягиваешь момент».
Однако у дверей вся нерешительность Кёнвальда куда-то подевалась, и кнопку звонка он надавил требовательно, даже нетерпеливо.
– А что ты им скажешь-то? – запоздало спохватилась Тина. – Уже глубокая ночь, люди отдыхают. Даже на доставку пиццы не сошлёшься.
Но взывать к голосу разума или хотя бы к совести тысячелетнего колдуна было бессмысленно по определению.
– Придумаю что-нибудь, – отмахнулся Кённа. – Встань за мной, если боишься… Нет, в любом случае встань.
Она послушалась; с каждой секундой эта затея нравилась ей всё меньше.
«Жаль, ружьё осталось на чердаке».
На первый звонок обитатели дома не отреагировали. После второго бормотание телевизора прервалось и загорелся свет на первом этаже. Кто-то по-стариковски прошаркал через холл и замер с той стороны двери; в почтовой щели появился подозрительный глаз.
Кёнвальд обворожительно и беспомощно улыбнулся.
– Простите, что беспокоим вас посреди ночи. Но у меня сломался мотоцикл, а тут ни одного бара поблизости, даже согреться негде. Моя девушка очень замёрзла. Вы не могли бы вызвать для нас такси? Если вам не сложно, сэр.
Он сейчас выглядел сущим мальчишкой – взъерошенным, в меру испуганным, каплю нахальным и просто безмерно обаятельным.
– А мобильника, что ли, нет?
Кёнвальд всё с тем же неподражаемым выражением лица вывернул собственные карманы:
– Дома остался. Мы хотели, ну, немного проветриться, до реки и назад… И вот. А свет только у вас горит, ну, мы и решили, то есть я решил… Прошу прощения за беспокойство.
Глаз в почтовой щели исчез, зато послышалось выразительное сопение.
– Дебилы малолетние… – Загремела цепочка, потом звякнула щеколда, и дверь приоткрылась. – Проходите. Телефон в холле.
Кёнвальд сложил руки, словно в благодарственной молитве, и наклонил голову. Тина проглотила смешок.
«Вот артист».
В доме было темновато – в общем, логично, на Тинин взгляд, посреди ночи-то. Старомодную вешалку на стене с вычурными крюками целиком занимала чёрная одежда – дутые куртки, спортивные толстовки, ветровки; сбоку притулилось одинокое серое классическое пальто, увенчанное шляпой с широкими полями, и оно явно покупалось на человека иной комплекции и роста. Внизу, на решётке для обуви и под ней, в беспорядке валялись кроссовки, сланцы, резиновые сапоги. С металлической ключницы в виде собачьей задницы с гордо задранным хвостом свисал поросячье-розовый фартук. В углу сушился раскрытый зонт, аляповатый, в красных и золотых цветах на фиолетовом фоне.
Навскидку казалось, что здесь живут по меньшей мере три человека – франт, любитель разухабисто-спортивного стиля и дама средних лет с полным отсутствием вкуса. Причём первый выходит гулять исключительно осенью и ранней весной, но босиком, а женщина дефилирует практически голышом – в фартуке и под зонтиком… В действительности же хозяин был, скорее всего, один – тот самый мужчина, который открыл дверь. Высокий, мосластый, с длинным лошадиным лицом и выразительными тёмными глазами; возраст его с ходу никак не определялся – такие люди одинаково выглядят в тридцать пять, и в сорок с хвостиком, и в пятьдесят.
Телефон и впрямь обнаружился в холле, на ажурном столике.
– Красивая подставка, сэр, – заискивающе улыбнулся Кённа и, отерев ботинки о коврик у двери, направился прямо к аппарату. – У деда такая же, ему на заказ делали, в кузне, прикиньте? Ой, а у вас телефон с кружочками… Как тут набирать?
Хозяин чертыхнулся и снова зашаркал тапочками по паркету.
– Дай сюда, я наберу. Ну да, эта штукенция тоже кованая, досталась вместе с домом. Может, тоже на заказ делали… Кстати, как тебя звать, пацан? – скосил он глаза на белоснежные патлы Кёнвальда.
Тот бросил овечий взгляд через плечо и без заминки соврал:
– Гест Уорлок, сэр. – И спросил в ответ, словно так и надо: – А вас, сэр?
Хозяин помедлил перед ответом, пожевал нижнюю губу, нахмурил брови, точно припоминая что-то… Затем проговорил немного механическим голосом:
– Джон Блэксмит. Да, Джон Блэксмит, – повторил он более уверенно. И быстро добавил: – Так какой номер? Точно такси будем вызывать, а?
Кёнвальд, к его чести, даже не моргнул.
– Давайте брату звонить, мотик-то его. Можно? – И он быстро надиктовал номер, который Тине показался отдалённо знакомым. – Вам с такой фамилией нужно срочно открыть кузню, сэр.
Мужчина, отчаянно не умеющий лгать и представившийся зачем-то именем давно умершего человека, грубовато хохотнул.
– А тебе, пацан, колдовать, что ли? Как в этих, мать их, компьютерных пулялках? Так, ты пока звони, я гриль вытащу, а то сгорит к чертям, – вдруг резко сменил он тему. – И только попробуй что-нибудь стырить! – рявкнул он, уже поднимаясь по лестнице.
– Нужны мне ваши резиновые сапоги! – звонко крикнул Кённа в ответ и незаметно нажал пальцем на рычаг, сбрасывая вызов. – Блэксмит Джон, значит… Интересно, почему он соврал. Ты ведь заметила? Глаза-то бегали. – Он поворошил пальцем мелочовку на телефонном столике, выудил пару дисконтных карт и бэйдж на длинной ленте, какими щеголяют консультанты в крупных торговых центрах. – Ларри Вуд, значит, младший консультант, отдел продаж «Гарден Электрик». Любитель суши навынос, ортопедической обуви и постоянный клиент массажистки по имени Лайла.
Тина хотела равнодушно пожать плечами, но вместо этого посмотрела вслед хозяину, скрывшемуся за одной из дверей. Что-то казалось неправильным… что-то…
«Бинго».
– Он сказал, что пошёл выключить гриль, – выдохнула она еле слышно. – Но наверху ведь явно не кухня.
Кённа среагировал мгновенно.
Он оттолкнул её к стене и сам же встал рядом, делая знак молчать. Затем шевельнул пальцем, и с вешалки спланировала длинная дутая куртка, а следом за ней – пальто. Деловито шевеля рукавами, одежда сгрудилась вокруг телефона; затем контуры её задрожали, и…