– Не ври мне больше, никогда не ври… – слетает с его губ усталый шепот. Я чувствую, насколько он выжат. – И то, что ты не договаривала я тоже рассматриваю как гребаное вранье.
В глазах снова начинает печь.
– Прости…
Он кивает. Проводит ладонью по волосам, убирая пряди мне за плечи.
– Я знаю, почему ты это делала и я понимаю тебя. Но больше так не делай.
Мне горько от того, что я сделала ему больно. Понимаю, что запуталась. Понимаю, что дальше так не может продолжаться. Нужно рассказать ему все. Он заслуживает знать всю правду. Только он.
– Я должна еще кое-что…
Илай кривится. Резким движением вбивает меня в стену. Прижимается ко мне, закрывая мои губы ладонью. Я чувствую, как громко бьется мое сердце. Но совсем не от страха.
– Потом, цыпленок. Все разговоры потом, – шепчет у самых губ. Нейман убирает ладонь, не сводя глаз с моих. Но у меня в груди горит все огнем. Я хочу, чтобы он знал!
– Илай, ты должен знать перед тем…
Подцепляет пальцем мой подбородок, злится. Скулы напряжены, в глазах снов полыхает огонь.
– Расскажешь утром. Я устал от разговоров. Раздевайся.
Илай
Она нервничает. Вижу как губы кусает, пальцы заламывает. Снова убежать хочет. Твою мать! Я тоже хорош. «Раздевайся». С ней по-другому нужно, нежно. А я не умею нежно.
– Раздевайся… – повторяю команду.
На пути у нее встаю, перегораживая дорогу.
Она кривится, головой мотает.
– Не надо.
– Ты говорила в первую встречу, чтобы я был сильным, а сама бежишь…
В ее глазах слезы. И это п*здец как не нравится мне.
– Ты не захочешь на меня смотреть.
Вены крутит от злости. Не шел к ней специально, алкоголем заливал свой гнев. Знаю, что могу наворотить бед в таком состоянии. Но сколько бы не пил, раздирает изнутри так, что дурно.
– Разденься, цыпленок. Дай мне посмотреть на тебя, мы ведь по-другому не поймем, – пытаюсь звучать ласково. Только голос сиплый, как у старого курильщика.
Сглатывает, неспешно. Будто пытаясь оттянуть время, стягивает с себя худи и джинсы. Остается в нижнем белье. Секунды тянутся с мучительно медленной скоростью. Но я не тороплю ее. Она должна сделать все сама. Она должна наконец-то раскрыться.
Нина стягивает с плеч лямки бюстгальтера. Остатки одежды падают на пол. Молочного цвета кожа, сильная худоба, и будто выгравированные узоры – шрамы.
Под грудью небольшая полоска, на правом ребре до сих пор желтый синяк, на ключице неровные шрамы. Тянусь к ней, а у самого рука трясется. На правом предплечье кривой неровный шрам – будто по кускам собирали. Поперек живота через пупок крестообразный разрез.
Мне хочется кричать. Разорваться того ублюдка, что делал это с ней. Сделать ему в сотни раз больнее, наблюдать за его агонией и наслаждаться ей. Я чувствую ее боль, как свою… Мне даже представить страшно, что привело к этим шрамам. Каждый из них как ножевое под дых.
Мне хочется плакать, как маленькому мальчику. Огромный сгусток из злости и слез поперек горла стоит и я сглатываю его. Пропихиваю внутрь, потому что сейчас ей это не нужно. Ей нужен я. А она нужна мне.
Я тянусь к ее шраму, как к святыне, как к искуплению собственных грехов. Идеально чистый ангел, исполосованный грязными руками ублюдка. Я порву его, разорву на куски, когда найду. А я найду его.
Делаю шаг и она вздрагивает. В темноте комнаты виден блеск ее воспаленных глаз. Я веду жадно глазами по ее телу, но Нина вдруг руками свой живот закрывает.
– Это уродство, – кривится, всхлипывает. Умоляет меня отпустить ее, и это, бл*ть, убивает меня. Я хочу, чтобы она знала, какой я вижу ее…
Касаюсь ее ладони. Осторожно, хотя мне это дается п*здец как тяжело. Но я боюсь напугать ее, поэтому давлю собственного зверя внутри. Отстраняю ее руки и падаю на пол. Падаю на колени туда, где лежит ее одежда. Я такой же лишний, как эти чертовы тряпки. И я не уверен, что именно я достоин ее, что именно я заслужил этот кайф – быть с ней. Но она моя. Пусть я конченый мудак, но не собираюсь отдавать ее никому.
Нежными касаниями по плотной поверхности, по каждому рубцу провожу, изучая ее, будто слепой. Запоминаю тактильно каждую выемку, каждый шрам. Она все еще дрожит. Касаюсь губами ее живота, пробуя ее. Ох*ренная. Взрыв вкусов на языке. В штанах уже колом стоит и трясет всего. Упираюсь лбом в ее живот, обнимаю ее осиную талию, а она руки на голову мне кладет, словно только сейчас начинает верить мне. Верить в то, что она – моя.
– Зачем? – шепот, дрожит голос. Не знаю, что хочет сказать. Да и не важны ее слова сейчас.
Поднимаю на нее глаза. Маленькая, худенькая, испуганная…
Поднимаюсь на ноги.
– Красивая моя… маленькая моя девочка.... – покрываю поцелуями ее лицо влажное, стираю с ее лица эту влагу соленую и понимаю, что для нее я хоть всю жизнь простою на коленях. И если ей нужно будет, грудак вспорю и вытащу оттуда все, что имею и отдам. Только бы не видеть больше этот еб*чий страх и боль в ее глазах. Это намного хуже, чем сотни нокаутов и прочей х*йни.
– Ты врешь… – хмурится, а сама ладони мне на плечи кладет. Холодные ладони.
Поднимаю ее на руки и на кровать кладу. Во мне сейчас столько всего, и я не знаю, как это выразить ей. Я не знаю, как словами успокоить ее. Что сказать, чтобы действительно к месту.
Я просто хочу ее. Просто хочу быть с ней.
Касаюсь ее губ и уже спустя секунду жадно вгрызаюсь. Ее запах дурманит, сносит крышу и лишает меня последних капель разумного. И она отдается. Притягивает к себе, обивая мой торс ногами. Спускаюсь вниз по шее, ласкаю ее грудь. Идеально- белоснежная кожа с бледно-розовыми сосками и я втягиваю один из них, сходя с ума от того, что эта идеальная девочка – моя. Вся… И я клеймлю ее, собой клеймлю. Каждый сантиметр тоненькой бархатной кожи, эту линию под грудью, выпирающие тазовые кости и углубление над лоном. Отстранившись, понимаю, что дышу так, словно два раунда провел в партере.
Сбрасываю с себя шмотки, а она замирает. Смотрит на меня такими взволнованными глазами. Снова убежать хочет. Руку ее убираю, смотрю на нее строго.
– Никогда, слышишь? Никогда не закрывайся от меня, цыпленок…
Сглатывает. Молча кивает.
Ласкаю ее бедра, веду пальцами вверх к уже влажному лону. И понимаю, что с ума сойду, если не попробую ее. Прямо сейчас. Она не дает мне сделать того, что я хочу.
– Эй, – снова на нее глаза поднимаю. – Разведи ножки, – касаюсь внутренней стороны ног, давлю на них слегка. Она поддается.
– Вот так, умница, – устраиваюсь между ее бедер, закидывая длинные ножки себе на плечи. И когда мой язык касается ее клитора, она вздрагивает, вцепляясь в плечи пальчиками цепкими. А у меня башню сносит окончательно.
Так тихо вокруг. И весь мир перестает существовать. Только ее ноги на моих плечах, только вкус ее желания на моем языке, только ее тихие робкие стоны, как самая громкая музыка, пробирающая до самого сердца.
Моя. Маленькая. Напуганная. Еще не понимающая, насколько она красивая. Моя девочка стонет, выгибается, буквально насаживаясь мне на язык. Всхлипы ее, растрепанные по подушке волосы, ее бледная кожа на фоне простыней, ее нежные и робкие поцелуи – с ума сводят. Пульс отдается в голове, и когда она начинает сокращаться вокруг моих пальцев, я просто нахрен срываюсь. Выпиваю каждую унцию ее кайфа.
– Ила-а-ай… – зовет, сама не понимая для чего. И мое имя на ее губах – это сущий кайф. Она расслабляется, а я приподнимаюсь на локтях и в глаза ее смотрю одурманенные, на улыбку ее счастливую, и понимаю, что в этой жизни для меня теперь именно она – самый желанный трофей и победа.
– Иди сюда, – шепчу, накрывая ее губы. Она целует, пробует собственную себя на вкус. Отстраняюсь слегка, веду пальцами по лицу ее, наслаждаюсь красотой.
– Чувствуешь какая ты красивая, цыпленок? Теперь ты видишь себя, как вижу тебя я?
Она кивает. Смотрит мне в глаза так открыто. Впервые так смотрит за все время нашего знакомства. И это круче любой наркоты накрывает.
– Больше ни одна тварь тебя не обидит, слышишь меня? Ни одна сука.
Она кивает, и снова чертовы слезы в ее глазах. Касаюсь ее губ, тяну ее за собой. Усаживаюсь на край кровати, а она сверху.
– Вот так, цыпленок, – ласкаю ее мокрую киску. Пальцами по клитору, кругами веду и она начинает двигать бедрами на мне.
– Вот так, умница. Не бойся, я не сделаю больно, – обхватив свой член, ввожу в нее. Аккуратно, придерживая ее бедра. А она вдруг со всего маху насаживается. И стонет так, что кровь кипит в венах.
– Хочу быстрее, не бойся. Все хорошо… – шепчет на ухо, с улыбкой.
Опускаюсь на матрац, а она начинает скакать на мне. Ее груди подпрыгивают в такт движениям, и я не могу не трогать ее. Ласкаю пальцами соски, обхватываю ее затылок и прижимаю к себе, врываясь в ее рот. Несколько ее движений на мне и я взрываюсь. Все тело как единый напряженный нерв и мой член внутри нее – гребаная ракета, которую только что разорвало на куски. Она начинает дрожать. Нас накрывает вместе. Врезается ногтями в грудь мне, стонет, с ума сходит. А я за подбородок ее держу и выпиваю ее дурман. Бесконечно красивая. Та, на кого любоваться готов всю оставшуюся жизнь. Искусанные губы, длинные ресницы и черные распущенные волосы. Она падает на меня уставшая, а я спину ее глажу, волосы ее. Вдыхаю ее аромат. Спустя несколько минут, находясь все еще внутри нее, понимаю, что я снова готов. Мой член оживает, будто и не было этой скачки.
Она смеется.
– Ненасытный, – переворачивается набок, выпуская мой член. Тут же становится неуютно и холодно.
Улыбаюсь, провожу пальцами по ее груди, наклоняюсь и целую ее. Цыпленок стонет так сладко, выгибаясь мне навстречу.
– У тебя две минуты, и пойдем на второй раунд.
Глава 30. Мой маленький большой секрет
У меня улыбка на губах. По-дурацки беспричинная счастливая улыбка. И я замечаю ее в первую же секунду после пробуждения.
Комната залита солнечным светом. По телу разливается приятная нега. Потянувшись, осматриваюсь по сторонам. Илая нет, но я слышу, как в ванной льется вода.