– Корнет Павлов сейчас будет, – лаконично промолвил Александр, подойдя к сыщику.
– Что он вообще за человек? – не удержался Гиацинт.
– Он-то? – Барон рассеянно обдернул перчатки. – Круглый сирота. Опекун растратил все его состояние и умер. Владимир Сергеевич попал в конную гвардию… что еще? Начальство о нем отзывается только с положительной стороны. Амалия, конечно, сочла бы это очень подозрительным, но похоже, что его действительно не в чем упрекнуть.
– В самом деле?
– Ну, разумеется, у него есть свои недостатки. Полковник в частной беседе дал мне понять, что корнет – человек слабохарактерный и дает увлечь себя карточной игрой больше, чем позволяют его средства. – Александр Корф бросил быстрый взгляд на своего собеседника. – На всякий случай я позаботился навести справки о том, где он был вчера вечером. Тогда как раз была его очередь дежурить, и он никуда из казарм не отлучался. Похоже, это все-таки не тот, кто вам нужен.
Из ворот казарм вышел высокий, темноволосый юноша и зашагал к карете. Когда он приблизился, Леденцов увидел, что у корнета Павлова симпатичное, открытое лицо со слегка смазанными чертами. Глуповатое, мысленно добавил сыщик, когда Владимир подошел еще ближе, и, пожалуй, приторное, хотя женщинам такой тип внешности определенно должен нравиться. Карие глаза улыбались – без всякой причины, просто, вероятно, от избытка молодости и из-за того, что в воздухе наконец-то стало веять весной.
– Чем могу служить, ваше превосходительство? – спросил молодой человек, отдав честь барону.
– У господина сыщика к вам несколько вопросов, – сказал Александр. И, сочтя, очевидно, что дальнейшие объяснения ни к чему, демонстративно отошел и сделал вид, что его тут нет. (Впрочем, его присутствие ощущалось бы, даже если бы он отодвинулся еще дальше.)
– Господин… э… – Павлов повернулся к сыщику, и, хотя молодой человек явно был хорошо воспитан, в голосе его зазвенела легкая насмешка.
– Леденцов. Вам знакома Ольга Николаевна Верейская?
Корнет тотчас же перестал улыбаться.
– Предположим, а в чем дело?
– Вы хорошо ее знали?
– К чему эти расспросы, господин Леденцов? – высокомерно осведомился молодой человек. – Простите, но я не имею привычки обсуждать своих знакомых женского пола.
– Придется, потому что с Ольгой Николаевной произошло несчастье.
Павлов смерил Леденцова недоверчивым взглядом.
– Несчастье? Вы меня интригуете, господин сыщик…
– Не вижу в этом ничего смешного, – холодно сказал Гиацинт, которому не понравился тон молодого повесы.
– Где она?
– Простите?
– Если с ней что-то произошло, я хочу ее увидеть. Так где она?
– Боюсь, я…
– В какой она больнице? Она сильно пострадала? Что с ней вообще такое?
– Она не в больнице. Успокойтесь, сударь.
– Где она? Я должен ее увидеть! – Владимир повысил голос.
– Вы не можете ее увидеть.
– Но почему, почему?
– Потому что она умерла. Но пока я попрошу вас никому об этом не говорить.
– Умерла? – Павлов провел рукой по лицу. – Безумие какое-то. Как? Когда?
– Вчера. Мы расследуем ее гибель, и я желал бы получить ответы на некоторые вопросы. У Ольги Николаевны были враги?
– Враги? – вяло переспросил Владимир. Лицо у него словно разом постарело – настолько болезненно он воспринял весть о гибели молодой женщины. – Да нет, какие враги…
– Вы уверены?
– Господи, я… Чего вы от меня хотите?
– Правду. Вы хорошо знали Ольгу Николаевну?
– А вы как думаете?
– Вы были в курсе ее жизненных обстоятельств? Она ни на кого не жаловалась, не говорила, что ей кто-то угрожает?
– Нет. Ничего такого я не помню.
– В последние дни вы часто с ней виделись?
– Я видел ее только позавчера… нет, три дня назад, – хрипло признался молодой человек. – Почему она умерла?
– Ее убили.
– Боже мой! Кто?
– Вот это я и пытаюсь выяснить. Скажите, вы не помните ничего странного, ничего необычного в ее поведении?
– Нет. Она была такая же, как и всегда.
– И три дня назад тоже?
– Да. Мы поехали кататься… Светило солнце. Я держал ее за руку… – Он смутился и замолчал.
– Значит, ничего?
– Ничего.
– Вы с ней часто ссорились?
Однако корнет не попался в эту маленькую ловушку.
– Мы вообще не ссорились. Кто вам сказал такую глупость?
– Вы знали, что у нее есть другие?
– Другой. Композитор Чигринский. Да.
– И что вы об этом думали?
– Я разорен, – мрачно ответил Павлов. – Мерзавец-опекун пустил мое состояние по ветру, прохныкал, что он виноват передо мной, и благоразумно умер. А Оля… Она не смогла бы жить в нищете. И дать ей я ничего не мог. Ненавижу его песни, – неожиданно признался корнет. – Если б я мог, я бы вызвал его на дуэль… Он был ее недостоин, поймите!
– Он так дурно с ней обращался?
Владимир выпрямился, сверкнул глазами.
– Он был уверен, что ее купил. Его в жизни вообще ничто не интересует, кроме музыки. Оля говорила, что он страшный человек. Люди ему безразличны, главное – то, что он пишет… Я все время боялся, что он предложит ей выйти за него замуж и я окончательно ее потеряю. Но Оля смеялась, что она все равно не согласится, что с таким, как Чигринский, она умрет со скуки…
– А вы?
– Что – я?
– Что вы значили для нее?
– Я любил ее. И она меня любила.
Он сделал над собой усилие, чтобы прибегнуть к прошедшему времени. Любила… любила… А теперь ее больше нет…
– Вы встречались у нее дома?
– Я никогда там не был, чтобы ее не компрометировать. Она снимала для нас отдельное жилье здесь неподалеку, на Конногвардейской. Там мы и виделись тайком, когда мне удавалось освободиться.
– Вам неизвестно, был ли среди знакомых Ольги Николаевны мужчина лет тридцати, физически сильный, с черной бородой?
Павлов задумался.
– У нее нет таких знакомых, а Чигринский бороду не носит. И ему уже не тридцать.
– Подумайте еще раз, прежде чем ответить. Есть ли у вас какие-то соображения по поводу того, кто мог желать зла Ольге Николаевне?
– Я не знаю…
– Вы никого не подозреваете?
– Я не представляю, кто мог поднять на нее руку… Просто не представляю. Но если я его найду, – мрачно добавил Владимир, – ему не жить.
– Его? То есть вы полагаете, что это мог быть мужчина?
– Не знаю. Может быть.
Леденцов не стал настаивать, а только спросил:
– Ольга Николаевна делала вам подарки?
– Еще один вопрос, господин сыщик, – вспыхнул измученный корнет, – и я вызову вас на дуэль!
– Я спросил не просто так, Владимир Сергеевич. Потрудитесь все же ответить, если и впрямь хотите, чтобы убийца был найден.
– Да, она делала мне подарки, – с ненавистью ответил Павлов. – Это все?
– А в ближайшее время она собиралась вам что-нибудь подарить?
– Откуда мне знать? Может быть… на день рождения… У меня день рождения на следующей неделе.
Гиацинт достал из кармана золотую папиросницу и протянул ее корнету.
– Благодарю за откровенность. Полагаю, я могу отдать это вам. Вряд ли Ольга Николаевна была бы против…
Владимир храбрился из последних сил, но когда он развернул бумагу и увидел надпись на крышке, лицо у него дрогнуло. Теперь он был похож на обиженного большого мальчика и часто-часто мигал, чтобы не заплакать.
– Если вы вдруг что-то вспомните… – начал Леденцов. – Неважно что…
– Я найду вас, не беспокойтесь.
И он ушел быстрым шагом, расстроенный до того, что даже забыл отдать на прощание честь Корфу.
Глава 18Преследователь
– Дорогая, – сказала Аделаида Станиславовна, едва Амалия вернулась домой, – должна тебе сказать, что наш гость дурно влияет на Казимира.
По правде говоря, Амалия была уверена, что ни один человек на свете не способен повлиять на дядюшку, тем более в дурном смысле; скорее уж наоборот, сам Казимир мог кого угодно сбить с пути истинного. Баронесса Корф была озадачена и потребовала объяснений.
Получив их, Амалия отправилась искать композитора и обнаружила его в одной из комнат. Чигринский полулежал в кресле с бокалом коньяка, а Казимир, судя по его действиям, пытался раскурить сигару не с того конца уже потухшей спичкой. На столе были разбросаны сигарные коробки, тарелки и стояли пустые бутылки, количество которых поневоле наводило на размышления.
– А! Госпожа баронесса! – вскричал Дмитрий Иванович. – Позвольте, сударыня, припасть к вашим ногам…
– Ну припадайте, раз вам так хочется, – пожала плечами Амалия. Однако тон ее был таков, что Чигринский сразу же протрезвел.
– Я ужасно себя вел, Амалия…
Отчество, по своему обыкновению, он прочно запамятовал, и под пристальным взглядом своей собеседницы почувствовал, что неудержимо краснеет.
Воспользовавшись тем, что Амалия отвлеклась на гостя, Казимирчик сделал попытку незаметно улизнуть, но племянница сделала шаг в его сторону и преградила путь.
– Очень рад тебя видеть, – молвил неисправимый шляхтич со своей обычной доброжелательностью. – Надеюсь, тебе удалось все выяснить и… э… разъяснить, ко всеобщему удовлетворению.
Он покачнулся, произнося столь длинную фразу, и поспешно отступил к дивану.
– Дядя, – укоризненно сказала Амалия, – вы не стоите на ногах.
– Я-я-я не стою? – пролепетал дядюшка.
– Мне сказали, что вы тут устроили целый концерт! И пели…
– Гм, – решительно промолвил Казимир, приосанившись, – что-то я не припомню, чтобы законы империи не дозволяли петь у себя в доме…
– Да, но вы распевали польский гимн!
– Я?
– Запрещенный, – добавила Амалия.
– Послушай, – печально сказал Казимирчик, свешивая голову, – этого не может быть. Во-первых, я вообще не умею петь…
– Дядя!
– И потом, у меня болит горло. Какой гимн? – И он довольно правдоподобно кашлянул несколько раз.
– Позвольте, – всполошился Чигринский, – это что, я тоже пел польский гимн?
– Нет, – сурово сказала Амалия. – Вы аккомпанировали на рояле.