Хотелось убраться отсюда побыстрее. Но прежде необходимо было вызнать от Зурилова все, что ему было известно о Грузде.
Отступив подальше от воды, мы огляделись. Слабый свет, словно в поздние сумерки, позволял увидеть обширное пространство, усеянное, насколько хватал глаз, крупными – в человеческий рост и выше – валунами или просто обломками горных пород; они образовывали своеобразный лабиринт, в котором заблудиться было, наверное, так же легко, как найти укрытие от посторонних взглядов. Местами среди глыб возникали и медленно поднимались, расплываясь, струи и небольшие облачка – то ли дым, то ли какие-то испарения; крохотный ручеек журчал неподалеку и с легким шумом спадал в залив, образуя действующую модель водопада. Сверху все это перекрывалось плоским каменным небом; назвать это сводом было никак нельзя именно из-за его формы. Немного угнетало царившее здесь молчание. Обычно Пространство Сна столь же богато звуками, как наш Производный Мир; но тут стояла тишина, невольно напоминавшая определение «гробовая».
Чтобы никому из сновавших туда-сюда теней не мешать, и чтобы они, в свою очередь, платили нам взаимностью, мы устроились на тесном пятачке между двумя валунами и одной глыбой с неприятно острыми углами. Зурилов все вертел головой – похоже, пространство это ему нравилось еще меньше, чем мне, и он ожидал неприятностей со всех сторон одновременно, потому что он не знал того, что было известно мне: тени не нападают, они дорожат даже и такой формой своего существования, полное рассеяние их страшит – но ни на что другое они не могут рассчитывать, если и здесь позволят себе то, за что сюда попали. Опасность в Аиде могла проистекать только от таких же полноценных – постоянных или временных – обитателей ПС, какими были, в частности, мы. Я попытался в немногих словах изложить ему эту истину, а потом выразил свое недоумение, обращаясь уже к Боричу:
– Слушай, может, ты объяснишь – почему ты позволил, чтобы вас загнали сюда? Только не говори о блокировке: когда вас схватили, наверняка были возможности вывернуться.
– Да уж, наверное, – ответил Борич, нимало не смутившись.
– Почему же?..
Он кивнул:
– Вопрос понятен. Объясняю: по одной причине. Зачем было бы мне – и ему тоже – тратить силы и применять ухищрения, чтобы попасть сюда, если возникла возможность проехаться за чужой счет?
– Ты хочешь сказать, что именно сюда тебе и нужно было попасть?
– Тебе, кстати, тоже.
– Не понимаю.
– Исключительно по лености твоего ума. Но ты, наверное, уже задумался о том: а почему они решили загнать сюда нас?
– Ответ напрашивается: отсюда нам ускользнуть куда труднее, чем из любого другого уголка нашего континуума.
– Пока рассуждаешь правильно. Ну а как по-твоему: не нужно ли им, чтобы и Груздь находился в таком же положении?
– Гм, – произнес я. – Какие-то признаки логики в этом есть. Иными словами, ты полагаешь, что он может находиться здесь?
– Он тут или был тут.
– Вообще-то не исключено, – был вынужден признать я. – Мы полагали, что он был схвачен ими, но вывернулся. Но он мог и не справиться с положением: все-таки не дример. В таком случае они, конечно, могли загнать его сюда – хотя бы таким же способом, как нас.
– Вот видишь, как все просто.
– И все-таки пока это – лишь рассуждения. Доказательств нет.
– Как сказать, – не согласился Борич. – Директор, докажи ему.
Зурилов в эти минуты меньше всего напоминал директора головного научного института системы Груздя. По-моему, он и сам забыл об этом. Но после слов Борича вспомнил и даже приосанился. На миг на нем возникла какая-то приличествующая его чину одежда; но лишь на мгновение, после чего он снова стал немытым и нечесаным дикарем, от которого основательно несло потом. Впрочем, мы и сами выглядели ничуть не лучше.
– Я был у него, – сказал он (очень тихим голосом: обстановка все-таки продолжала смущать его), – в первый же день, когда он не проснулся. Меня… меня пригласили, чтобы выяснить все подробности предшествовавшего дня: где мы были, каким воздействиям могли подвергнуться, вроде облучения – ну и прочего… Кроме того, очень подробно обследовали меня, чтобы выяснить – нет ли каких-либо изменений в моем организме и почему он спит – а я не сплю…
– Очень интересно, – нетерпеливо прервал я его, – но этим еще ничего не доказывается.
– Остров, – сказал Борич, – ты бы потерпел. Дай человеку сказать. Давай, Зурилов.
Директор покосился на меня с некоторой опаской, но заговорил снова:
– В первый день он спал очень беспокойно. Во сне был очень подвижен – все время метался, вертелся с боку на бок, бормотал что-то, один раз даже закричал… И вроде бы даже спел несколько слов.
– Вы все это слышали?
– Да… то есть, если быть точным, в записи – они дали мне прослушать. Думали – может быть, я как-то разберусь в его словах, считали, что они могут относиться к эксперименту, к институту…
– И вы разобрались?
– Ну, в этом я не специалист. Я понял только, что ничего, что относилось бы к нашей теме, в его словах не было. В основном – отдельные слова и междометия. «Да», «Нет», «Не хочу» – вот в таком духе. Правда, на меня это так тяжело подействовало, что я вот и сам… заболел. Но, собственно, я все это сразу же рассказал подполковнику… Еще до того, как мы оказались на этой галере.
Я не сразу понял, что подполковником он назвал Борича; видимо, дрим-инспектор именно так ему представился. Впрочем, по табели о рангах это вроде бы соответствовало.
– Ничего, – утешил его Борич. – Истина от повторения не тускнеет, это очень давно сказано.
– И еще… – проговорил Зурилов как-то нерешительно.
– Не стесняйтесь, говорите все, что приходит в голову, – поощрил его я.
– Понимаете… Если можно, я хотел бы задержаться здесь подольше.
Я не совсем понял его и поднял брови.
– Не хочу просыпаться, – объяснил он. – Там, наяву. Пока еще не хочу. Там я чувствую себя очень плохо. Там я тяжело болен, это неприятно, знаете ли. И непривычно. А здесь…
И он согнул обе руки, напрягая бицепсы, и выразительно потряс кулаками.
– …здесь я словно вернулся в молодость…
Я кивнул. Это ощущение было знакомо каждому из нас.
– Ничего, – утешил его Борич. – Мы будем вас придерживать, насколько это окажется в наших силах. Я уже говорил вам, что вы очень пригодитесь в нашем деле. Но кстати: вы рассказали нам еще не все.
– По-моему…
– Вы забыли сказать – что именно он пел.
– А-а… Да, совершенно верно. Арию. «Вспоминая Эвридику…». Глюк, «Орфей в аду», по-моему.
– Ну как? – спросил меня Борич.
– М-да, – сказал я. – По принципу: на безрыбье и рак – рыба. Хорошо, допустим. Допустим, он действительно здесь. Каким способом мы его обнаружим – или он нас? В этом лабиринте, да еще и в темноте…
– А вот для этого, – произнес Борич назидательно, – у нас есть первоклассный – в данных условиях – следопыт.
И он театральным жестом указал на Зурилова.
Я только усмехнулся.
– Да-да, – согласился директор несколько смущенно. – Видите ли, у меня сейчас прекрасная настройка на его подсознание. Это совершенно естественно: ведь тема, которую разрабатывает мой институт, – наша с ним общая, мы целый день работали вместе и думали, и чувствовали совершенно синхронно и синфазно, по сути дела, дублировали друг друга. Конечно, если бы он, проснувшись, занялся другими делами, а я – своими другими, эта настройка пропала бы. Но ни он, ни я – так получилось – не смогли перенастроиться, поскольку очень быстро лишились… ну, вы понимаете. Так что сейчас у нас очень хороший контакт – на интуитивно-подсознательном уровне.
– И вы его ощущаете?
– Слабо, но все же четко. Уверен – он неподалеку.
– А если мы пойдем на поиски и будем приближаться к нему или удаляться – как поведет себя сигнал?
– Как любой сигнал: будет усиливаться или ослабевать.
– А как насчет направления?
– Ну вы же понимаете: подсознание – не рамочная антенна и не локатор. Но поведение сигнала и здесь поможет.
– Все ясно? – спросил меня Борич. – В таком случае – шагом марш. Направление – на Груздя. И еще одно. Гляньте-ка на берег, только не очень высовывайтесь. Видите?
Мы выглянули, но не сразу поняли, что имел в виду Борич.
– Ящик, ящик, – подсказывал он нетерпеливо. – Тот, который мы помогли доставить до места.
Это и в самом деле представляло, наверное, интерес. Тени успели вскрыть тару, которая тут же стала таять, как до конца испарился уже привезший нас сюда корабль. Прибывшего в упаковке царя теперь водружали на какое-то подобие паланкина. Вероятно, монарх этот успел наделать всяких дел, уже пребывая в Пространстве Сна; иначе зачем его стали бы переправлять в Аид?
– Любопытно, как бытовая деталь, – сказал я. – Или ты увидел в этом что-то другое?
– Думаю, что его сейчас понесут куда-то в центр местного значения, – сказал он. – Царям даже в таких условиях воздается почет.
– Ну и что? Мы же не из правящей династии.
– Подозреваю, – сказал Борич, – что направление движения – наше и их – совпадет, хотя бы на некоторое время.
– Почему?
– Хотя бы потому, что где центр – там и охрана посолиднее. И наверняка существуют какие-то средства защиты. Если это подтвердится – может быть, мы сойдем за свиту и проскочим без забот. А?
Я усомнился: слишком уж мы не походили на тени. Но возражать не стал: Борич достаточно часто оказывался прав. Сказывался его богатый опыт.
– Ладно, пошагали, – согласился я. – Не забудем только изобразить приличествующую случаю скорбь.
И мы двинулись в путь.
Мы сделали все возможное, чтобы нас можно было принять за тени; однако получалось это не очень-то хорошо, в особенности у Зурилова, который никак не мог точно воспроизвести подсказанную нами формулу. Правда, это и на самом деле не очень легко, поскольку произносится она на языке, фонетика которого нам совершенно чужда, а сам язык исчез с лица Земли так давно, что никаких следов его не сохранилось. Впрочем, я вообще не уверен, что это земной язык.