Когда его вели назад, он смотрел по сторонам куда приметливее. К нему уже, по всей видимости, несколько привыкли, во всяком случае, не глазели, как прежде. Теперь Ильин мог позволить себе, не скрываясь, разглядывать яркие наряды девиц и женщин, причудливую резьбу на очельях дверей и узеньких, в ладонь, окошек.
Его заинтересовало, что на нескольких высоких помостах, устроенных по окружности городища, несли службу дозорные. Весь их вид говорил, что они постоянно настороже, да и прочие обитатели поселья выглядели встревоженными, короткие мечи на поясах мужчин подчеркивали ощущение опасности, напряженности.
«Кого им здесь опасаться? Если судить по тому, что жрец упоминал христианство, то это девятый-десятый век. Новая религия еще не принята на Руси, но о ней слышали… и почему-то относятся к ней резко отрицательно… Но это уже другой сюжет… Сейчас важно выяснить, кто угрожает городищу. В те времена здесь господствовали славяне, и сильных врагов у них не было. С окрестными финскими племенами жили как будто в мире… Неужели всполошились после падения метеорита?»
Прыгая с одного поваленного ствола на другой, Ильин прикинул площадь поражения. Выходило километра четыре в поперечнике. Заметив среди полегшей жухлой травы несколько обширных прямоугольных ям с обрушившимися стенами, поваленные столбики с поперечинами — вероятно, остатки коновязи, — филолог сделал вывод, что здесь находились какие-то выселки, скорее всего торжище. Теперь ему стало ясно, почему и землянка, выбранная в качестве камеры предварительного заключения, оказалась на таком удалении от места суда и расправы. Видимо, раньше узников наказывали здесь же во время схода соседних селений для торга. Судя по тому, что обитатели этих дебрей еще не определили нового пункта для такого важного заведения, они не успели опомниться от шока, вызванного ударом метеорита. Возможно даже, что Ильина и его товарищей вынули из воронки сразу же после падения небесного тела… Его вдруг осенила мысль, которую он решил проверить сразу по возвращении в землянку.
VII
Едва дверь за ним захлопнулась, Ильин задал вопрос:
— Друзья! Скажите, в какой последовательности вы попали сюда? Кто первый, кто затем?..
— Да меня, многогрешного, угораздило наперед всех… — пробасил Ивашка.
— А я за ним, — сказал Овцын.
— Все ясно, — Ильин возбужденно потер руки. — Третьим номером была Анна Аполлоновна, затем я. Поскольку вслед за мной никто не явился из будущего, канал, возможно, закрылся… Понимаете, такая последовательность событий говорит о том, что после падения метеорита возникло смещение поля, и оно распространялось в ограниченном пространстве — этаким лучом — подобно ударной волне, все дальше в будущее… Я, конечно, не спец по таким вещам, но, пользуясь аналогией, могу себе представить такую схему: узкий канал с низким давлением, прошивающий области высокого давления; в него засасывает все живое и вышвыривает на дне воронки в области низкого давления.
— Ничего не понял, — сказал Овцын тоном превосходства, каким говорят в плохих фильмах с чудаками-учеными.
— А вот я кое-что уразумела, — заявила княжна и с легким кокетством, как показалось Ильину, добавила: — Обожаю естественные науки. Вы так интересно объясняете, Виктор Михайлович.
— Что проку от этого канала, — возразил Овцын. — Коли он всех засасывает, то никак уж обратно не выплевывает.
Ильина поразила точность, с которой коллежский секретарь сформулировал суть создавшейся ситуации. Он надолго замолчал, переваривая услышанное, пытался найти изъян в прямолинейном суждении Овцына, но, как ни вертел его, все больше убеждался: мудрые мысли предельно просты.
Ильин вдруг поймал себя на том, что никак не отреагировал на слова княжны, и поспешил исправить эту неловкость.
— Благодарю покорнейше, Анна Аполлоновна, за лестное мнение о моих аналитических способностях. Но вы, право, преувеличили. Как бы то ни было, однако, приятно встретить взаимопонимание в человеке, с которым тебя разделяет… вы из восемьсот шестьдесят девятого?.. сто четырнадцать лет…
— Эге, — воскликнул Овцын несколько секунд спустя. — Да ведь и нас с вами, милостивая государыня, столько же разделяет…
Ильин быстро вычел в уме тысячу семьсот пятьдесят пять из тысячи восьмисот шестидесяти девяти и пораженно воскликнул:
— Верно! Так может, и Иван Анисим… нет, тут не сходится, тут гораздо меньше. Вы ведь из шестьсот девяносто восьмого?
— Истинно говоришь, — отозвался Ивашка.
— Пятьдесят семь годков, — со смешком сказал Овцын. — В деды мне годишься…
— Погодите! — Ильин хлопнул себя по лбу. — Это ровно половина… Сто четырнадцать — это дважды по пятьдесят семь.
— Что же сие означает? — озадаченно спросил Овцын.
— Если бы я знал. — Ильин потер подбородок. — Давайте вместе думать. Ясно, что это не случайные совпадения. Налицо какой-то четкий цикл… Анна Аполлоновна, вы астрономию знаете?..
— Н-нет. Кое-какие созвездия указать могу.
— Это нам без надобности… Нам бы узнать периодичность вращения Земли и других планет, циклы движения самой Солнечной системы. Тут ведь явная взаимозависимость временных и пространственных перемещений… Помните, мы вначале о днях спорили. И у каждого из вас на один день разница выходила, а у меня с вами, Анна Аполлоновна, на целых тринадцать. Это оттого, что в мое время была проведена коррекция календаря — за много веков набежало тринадцать дней из-за несовершенств григорианского летосчисления, а у вас всех разница по одному дню — как раз столько и набегало за столетие. Выходит, мы с вами попали сюда в один и тот же день, только с разницей в пятьдесят семь в какой-то кратности лет…
— Опять ничего не понимаю, — сказал Овцын.
— Эх, — Ильин досадливо покусал губу, потом включил фонарик и позвал: — Идите сюда.
Когда из тьмы вынырнули малиновый камзол и белая блузка, он направил луч фонаря на землю, поднял первую попавшуюся щепку и начертил концентрическую окружность, затем пересек ее длинной чертой.
— Представьте себе, что это орбита движения Земли. В данном случае не имеет значения: внутри Солнечной системы или вместе со всей нашей звездной системой внутри Галактики, либо еще какой-то группы космических тел. Дело в том, что мы с вами движемся одновременно во множестве проекций, пересекаем замкнутые пути комет, метеоритных потоков, поля притяжения невидимых звезд и так далее. Поскольку я никогда этими материями как следует не занимался, ни одной цифры я не помню. Знаю только, что вокруг Солнца мы с вами оборачиваемся за триста шестьдесят пять дней… И все же давайте представим, что эта окружность представляет собой схему некоего циклического движения Земли продолжительностью в пятьдесят семь лет. А вот эта черта — наш с вами канал во времени или, как я его фигурально обозначил, свищ низкого давления. Каждые пятьдесят семь лет, когда Земля проходит эту точку, в свищ засасывает… ну хотя бы нас с вами. Если, конечно, на пути этого свища оказывается кто-то…
— Единственное, чего не могу понять, — задумчиво начала княжна, — это связи между воздействием метеорита на здешнюю природу и образованием этого… изменения во времени… Какая зависимость между столь разнородными явлениями?..
— А вот и ошибаетесь, почтеннейшая Анна Аполлоновна, — с превосходством проговорил Ильин. — Лет этак через полсотни после вашей… э-э, жизни, нет, вернее, вашей молодости, наука установила взаимосвязь этих физических категорий — пространства и времени. Я не дока по этой части — и в школе-то кое-как на четверочку вытягивал…
— Что это? — заинтересовалась княжна.
— Ну, оценка такая — «хорошо»… Так вот, несмотря на мои скромные успехи в этой области, я запомнил, что современная физика доказала взаимозависимость пространственно-временных изменений.
Ивашка в голос зевнул и пробормотал молитвословие. Ильин вдруг осознал: то, что он говорит, звучит для его товарищей по несчастью как некая тарабарщина. Но Бестужева-Мелецкая вновь ободрила его:
— То, что вы говорите, просто восхитительно. Хоть я и не совсем понимаю, но успехи естественных наук…
Ильину стало отчего-то неприятно выслушивать восторги княжны. Он еще сам не отдавал себе отчета — то ли причиной было его собственное весьма поверхностное знакомство с физическими теориями, и «срывать аплодисменты» в такой ситуации оказывалось неловко, то ли попросту претил ему захлебывающийся стиль эмансипированной барышни. И потому он сказал, прервав Бестужеву:
— Знаете, вскорости после этого физики объявили об остром кризисе, возникшем в науке, о тупиковой ситуации. Так что я не стал бы столь превозносить естественные науки. В результате успехов той же физики было создано самое страшное средство массового истребления людей, а другие науки, определившие крутой рост технической цивилизации, повинны в том, что не предусмотрели ужасающего загрязнения природной среды обитания человека… Нет, что бы там ни говорили, а я патриот гуманитарного знания. История, археология, философия, да и филология, мне особенно родственная — все они за последнее столетие дали человечеству не меньше благ…
— Какие же, позвольте полюбопытствовать? — заметно посуровевшим голосом вопросила княжна.
— Да знание о своем прошлом — оно бывает иной раз куда нужнее, чем знание о строении вещества. Корни человека, народа — вот что изучают эти науки. Лиши нас знания своей родословной — и опомниться не успеем, как потеряем свободу. Все поработители начинали свою работу с извращения истины, с фальсификации прошлого…
— Насчет родословия полностью с вами согласен, — подал голос Овцын. — Что бы там ни говорили, а генеалогия — превеликой важности предмет, и вам, Анна Аполлоновна, не след ею небречь. Для вашей фамилии достославной какая-то там физика — это просто плюнь да разотри, прошу покорнейше простить за резкость выражения…
Княжна презрительно хмыкнула, но ничего не ответила. После продолжительного молчания снова заговорила — с легким оттенком обиды в голосе.