— Это почему?
— Потому что ты здесь чужак. И потому что за спиной у тебя темное прошлое, тени от которого так явно падают на твое лицо, что их нельзя не заметить. Знай свое место, бродяга!
Галеб почувствовал, как душу его охватывает гнев. Он поднялся на ноги, пристально глядя стражу в глаза и по-прежнему сжимая в руке меч.
— Я не ослышался, страж? Ты пришел сюда, чтобы указать мне мое место?
— Ты не ослышался, — в тон ему ответил Отто.
Глаза Галеба похолодели и замерцали желтоватым огнем.
— Способен ли ты указать мне это место мечом, а не языком? — осведомился он ледяным голосом.
Отто улыбнулся и достал из ножен меч.
— Рад, что ты это сказал, бродяга. Мне доставит огромное удовольствие отрезать тебе уши.
— Попробуй!
Противники подняли мечи и ринулись друг на друга. Мечи с лязгом скрестились, однако за мгновение до этого откуда-то с улицы донесся женский крик, полный ужаса и боли. Противники, как по команде, опустили мечи, развернулись и бросились на улицу.
Девушка лежала на траве, возле дальнего овина. Ее обступили пятеро общинников и пастор Зиберт. В сумерках было видно, что чрево бедняжки разворочено мечом. Рядом с телом стояла небольшая черная собака и жадно лакала кровь, вытекшую из раны.
— Бертильда, — хрипло выдохнул Отто, глядя на лицо девушки.
Затем, не говоря ни слова, дал собаке пинка, и та с визгом отлетела в сторону.
— Кто это сделал?! — прорычал Отто.
— Черные псы, — ответил пастор мрачным голосом. — Думаю, это сделали они.
— Но зачем они убили девушку?
— Это послание, — так же мрачно проговорил пастор Зиберт.
— Что? — Отто озадаченно посмотрел на священника. — Какое еще, к дьяволу, послание?
— Разбойники показали нам, что могут появляться в деревне, когда хотят, и делать что хотят, — ответил пастор. — И что они, а не герцог Румель, истинные хозяева Роминтской пущи и всех здешних деревень и угодий.
Отто посмотрел на деревянную стену, сделанную из заостренных жердин и огораживающую деревню, затем вложил меч в ножны и угрюмо проговорил:
— Мы уже ничем не сможем ей помочь. А если я немедленно не выпью, меня хватит удар.
Пастор наклонился и поднял что-то с земли. Посмотрел сам, затем показал это Галебу и стражу Отто:
— Взгляните!
— Медная пряжка от плаща! — гаркнул Отто, беря в руку вещицу.
Пастор кивнул:
— Да. Кем бы ни был монстр, напавший на Бертильду, до того, как вонзить клыки ей в горло, он имел вполне человеческий облик.
Отто передал пряжку Галебу. Тот внимательно осмотрел ее. Пряжка была замысловатая — с лилией и двумя перекрещенными мечами. И очень тонкой работы.
В это мгновение к девушке, растолкав общинников, подбежал русоволосый парень, которого Галеб видел в деревне пару раз.
— Фриц, нет! — вскрикнул пастор, но парень его не послушал.
Он присел рядом с девушкой, поднял ее за плечи и прижал к груди, а затем, прежде чем его успели оттащить, поцеловал ее в окровавленные губы. И тут случилось нечто такое, от чего все, кто стоял рядом с девушкой, вскрикнули от ужаса и отступили на несколько шагов. Девушка, живот которой был распорот, а внутренности лежали на траве, вдруг открыла глаза и улыбнулась обескровленными губами. Парень, держащий ее на руках, открыл от изумления рот, и в это мгновение милое лицо девушки превратилось в отвратительную злобную рожу, она раскрыла рот и молниеносно вцепилась парню зубами в плечо.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут Галеб — единственный, кому удалось быстро взять себя в руки, — шагнул вперед и одним ударом меча отрубил мертвой девушке голову. Конец его клинка задел парню грудь, но порез был неглубоким. Парень оттолкнул от себя обезглавленное тело, вскочил на ноги, а потом резко побледнел, ноги его подкосились, глаза закатились под веки, и он рухнул на землю».
Глава четвертая
Утром, когда Глеб пил кофе, за столик к нему опять подсела Кира. Лицо у нее было чуть припухшее, словно она плакала.
— Говорят, ты встречаешься с Эльзой? — сказала Кира.
Глеб закрыл рукопись романа, которую читал за кофе, посмотрел на Киру и спокойно уточнил:
— Кто говорит?
— Люди, — ответила она. — У нас небольшой город, и все друг про друга все знают.
Глеб дернул уголком губ.
— Кир, давай не будем об этом, ладно? — попросил он.
Пару секунд Кира молчала, а потом заговорила негромким, добрым голосом:
— Глеб, ты мне не чужой человек. Не чужой, потому что… В общем, потому что очень многое в моей жизни было связано с тобой. И самое хорошее… И самое плохое.
По лицу Киры пробежала тень, но уже через секунду оно снова стало спокойным и приветливым.
— Вспомни, что было двадцать пять лет тому назад, — продолжила она. — Ты ведь уехал тогда из города из-за нее.
Глеб сдвинул брови.
— Кира, я виноват перед тобой, но…
— Подожди, — тихо прервала его Кира. — Не перебивай. Я никогда с тобой об этом не говорила и никогда не буду. Но сейчас скажу. Эльза злая. Она никого не любит. Она просто не способна никого любить. Понимаю, это звучит как бред, но такие люди существуют. У нее внутри — пустота.
Глеб выслушал монолог Киры с хмурым видом. А когда она остановилась, чтобы перевести дух, сказал:
— Ты ошибаешься. После смерти своего первого мужа Эльза полгода лежала в больнице.
— А ты знаешь, что случилось с ее первым мужем?
— Да. Он попал в аварию.
— А подробности? Подробности ты знаешь?
Глеб дернул плечом:
— Нет. Зачем мне подробности?
— Мой брат Сережка был тогда стажером и участвовал в процедуре дознания. Так вот он уверен, что авария была подстроена. Шланг с тормозной жидкостью был перерезан.
Глеб удивленно воззрился на Киру.
— Сережка сам это видел, — с нажимом сказала она. — Но в протоколе осмотра об этом не было ни строчки. Руководство все списало на несчастный случай. А единственный свидетель той аварии исчез.
Глеб помолчал. Потом сказал:
— Твоему брату могло показаться. Ему вечно что-нибудь кажется.
Кира посмотрела Глебу в глаза и проговорила необычайно серьезным голосом, в котором Корсаку послышались нотки настоящей тревоги:
— Я тебя предупредила. А дальше… поступай как знаешь.
Кира поднялась со стула и направилась к двери, ведущей в административную часть кафе.
Глеб подозвал официантку и попросил счет. Затем достал бумажник, намереваясь отсчитать нужную сумму, но обнаружил, что наличные почти закончились. Как и каждый русский человек, Корсак чувствовал себя неуютно, не имея в кошельке определенного количества шуршащих купюр.
Он решил, не откладывая дела в долгий ящик, разыскать банкомат и снять деньги.
Принесшая счет официантка сообщила, что ближайший банкомат находится в «Пруссбанке». Припомнив, что банк этот принадлежит господину Гееру, Глеб не удержался от усмешки. Во всем этом ему виделась какая-то провиденциальность.
Десять минут спустя, промокший из-за внезапно хлынувшего дождя, Глеб Корсак вошел в офис «Пруссбанка», чей хозяин считался самым богатым человеком города.
Он подошел к банкомату, снял нужную сумму, но уходить не спешил. Повинуясь застарелой журналистской привычке, Корсак прошел в основной зал банка, чтобы осмотреться. Прошел — и остолбенел.
На стенах зала была развешаны живописные полотна. И первое же полотно повергло Глеба в ступор. На огромной картине, занимавшей полстены, были изображены таинственные существа. Они были белые, почти прозрачные, без выраженных половых органов, словно ангелы. Но Глеб смотрел не на их медузьи тела, а на их лица. Лица эти были очень бледные и чуть вытянутые, что-то среднее между собачьей мордой и свиным рыльцем. Глаза у созданий были темные, большие, да и не глаза это были вовсе, а обрывки теней, сгустившиеся в глубоких глазницах.
Возле Глеба остановилась симпатичная девушка-менеджер в синем пиджачке с эмблемой банка.
— Вам помочь? — с вежливой улыбкой осведомилась она.
Глеб оторвал взгляд от бледных лиц звероподобных ангелов-монстров и спросил у девушки-менеджера:
— Чья это картина?
— Картина принадлежит нашему банку, — с готовностью отозвалась она. — Так же, как и все картины, которые вы здесь видите.
Глеб нетерпеливо качнул головой:
— Я не об этом. Кто нарисовал эту картину? Кто автор?
— Автор? — Девушка посмотрела на картину и озадаченно нахмурила аккуратно нарисованные бровки. — А вам это очень нужно знать?
— Да, — выпалил Глеб так, что девушка испуганно попятилась.
— Хорошо, — с легким удивлением в голосе сказала она. — Я пойду, узнаю у коллег.
Пока она ходила, Корсак обратил внимание на еще одну картину. На ней была изображена обнаженная девушка, но вместо человеческого лица у нее тоже была звериная морда. Такая же белая и заостренная, как у людей на предыдущей картине — что-то среднее между лисьей мордой и мордочкой хорька, однако в звериной внешности этой девушки прослеживалось что-то миловидное, рот ее не был оскален, а изгибался наподобие безгубой, лукавой улыбки.
Обнаженное тело девушки, безупречное, гибкое, с острыми белыми грудками, художник изобразил с любовью и даже страстью. Было видно, что эта девушка (если, конечно, она существовала на самом деле, а не являлась лишь плодом фантазии) была для художника объектом обожания.
Глеб отвел было от картины взгляд, но вдруг на секунду замер, а потом снова медленно повернулся к полотну. Подошел ближе и уставился на изображение удивленным взглядом. На левой груди девушки, чуть ниже соска, темнели две крошечные родинки. Те самые родинки, которые когда-то, больше двадцати лет тому назад, свели с ума самого Глеба и которые он так и не смог выбросить из головы.
— Простите, что вам пришлось ждать.
Голос девушки-менеджера заставил Глеба вздрогнуть.
— Ничего страшного, — глухо проговорил он.
Сотрудница улыбнулась дежурной вежливой улыбкой: