— Что там Гриша? — спросил товарищ у дружка, прильнувшего к окну.
— Не пойму я что-то, — не мог Григорий объяснить Федору причину своего волнения. Игнатов не поленился подняться.
— Вроде как наши, — определил Федя принадлежность к своему батальону еще одного парня пробежавшего за окном.
— Куда они все бегут? Что-то здесь не так. Эй, просыпаемся, — толкнул Игнатов ногой ближайшего спящего полицейского.
— Может, партизаны напали? — выдвинул шуцман свою версию происходящего.
— Если бы напали, была бы стрельба, — привел свой довод Григорий, в опровержение версии товарища. Мимо их дома в этот момент двигалась группа людей.
— Это Бородай, я его узнал, — зашептал Игнатов. И тут Маруся зажгла керосиновую лампу. Дом осветился тусклым желтым светом, но его хватило, чтобы люди на улице заметили, что за ними наблюдают.
— Потуши немедленно, дура! — зашипел на хозяйку Федька.
— Поздно, — произнес Чижов, заметив как «шума» остановились, уставившись взглядами на хату.
— Сюда идут, — возвестил Гришка и потянулся к пулемету.
— Не иначе дезертировать собрались, — догадался он о намерениях ночных гостей. В комнату вломилось сразу несколько бойцов шуцманшафта, ощетинившись в их сторону стволами винтовок. Парни из отделения Чижова, начали от шума просыпаться, не понимая, почему на них направлены винтовки. У них хватило разума не потянуться к оружию, что могло повлечь непредсказуемые последствия. Степан рассчитывал захватить «чижовцев» врасплох, но ствол пулемета направленного в их сторону, говорил о том, что его планам не суждено было сбыться.
— Гриня, ты чего? — елейным голоском произнес Бородай.
— Зачем пришел? — держал Гришка палец на спусковом крючке.
— Попрощаться. Ребята, мы уходим в лес, айда с нами. Перспектив у немцев, ни каких. Построим свою неньку Украину без жидов, комуняк и немцев. Мы тут сами хозяева.
Мужики, которые лежали на полу и боялись подняться, повернули головы в сторону Григория.
— Вот и валите. Мы-то тут при чем?
— Хотели у тебя пулеметик попросить. Он нам еще очень пригодится. По-хорошему, — с ноткой угрозы в голосе сказал Степан.
— А ты иди и возьми, — повел в их сторону своим «ДП-27» Чижов. Начинать перестрелку Бородай не собирался. Проснутся немцы, и их уход не останется незамеченным. Это Степе было не нужно.
— Но мы тогда не прощаемся. Свидимся еще, — включил Бородай заднюю.
— Я тебя лично на ремни порежу. Ты слышишь меня? — раздался за спинами вломившихся в хату шуцманов голос «Мясника».
— И ты здесь? Жаль, что сразу не прикончил, — сожалел Гришка об упущенном шансе.
— Да я тебя! — колыхнулся строй «шума» под напором резника.
— Тихо Дмитро, не сейчас. У нас еще будет возможность поговорить. Может, мы еще в гости к Стефании зайдем, — затронул больную тему Бородай.
— Если тронешь Стешу, то я тебя из-под земли достану, — сорвался Гришка. Товарищи Бородая медленно покинули Марусину хату.
— Вот суки! — выругался Федька, когда опасность миновала.
— Надо было заложить этого Степана еще, когда немцы шерстили батальон.
Гришка поставил пулемет в угол, а сам съехал спиной по стене на пол.
— Ты чего? — не понял Игнатов такого поведения друга. У Чижова тряслись пальцы на руке. Еще бы немного и случилась настоящая бойня. С такого расстояния не попасть в цель просто невозможно.
Утром оказалось, что с Бородаем ушло в лес больше десятка человек. Причем сбежавшие освободили и задержанных. Вместе со Степаном к националистам сбежал и следователь. Побоялся видать «бухгалтер» угроз Игнатова. Операция по поимке партизан была свернута и остатки подразделения вернулись в места дислокации.
Глава 17
Светило июльское солнышко, от света которого приходилось щуриться. Гришка с Федором лежали на душистом сене в телеге, которая катила по пыльным дорогам Волыни. Иногда повозку подбрасывало на колдобинах, но это не мешало мужчинам вести разговор о политике. С момента их первой операции в этом году в поселении Паросли, утекло не мало времени и произошли разительные изменения, как на фронте, так и внутри страны. Сбежал в лес Бородай и много его товарищей. Батальон сократился в численности и личный состав шуцманшафта разбавили выходцами из Прибалтики и казаками. Они пришли на замену не благонадежным украинцам. Комбата Ходаковского сместили с должности и вместо него назначили бывшего капитана Красной армии Сташкевича. Фронт неумолимо стал катиться на Запад, и это привело к активизации партизанской деятельности в тылу вермахта. Партизанское движение было не однородным по своему составу и преследуемым целям. Националисты ОУН-УПА громили польские села, в отместку отряды армии Краевой организовывали отряды самообороны и совместно с советскими партизанами нападали на националистов. Диверсионные группы действующей Красной армии, советские соединения партизан, ячейки армии Краевой и армии Людовой, ОУН-УПА, «бульбовцы» и просто бандиты, все перемешались в Полесских лесах. Наиболее жестоко вели себя бандеровцы. Они оставили свой кровавый след в польских селах Гранях, Сохах, Процуках и многих других населенных пунктах. Убивали польское население, невзирая на пол и возраст, причем делали это с особой жестокостью, применяя ножи и топоры. Где-то в их районе собирал свою кровавую жатву и «Мясник», которому удалось выскользнуть из рук правосудия благодаря предательству Бородая. В связи с такой обстановкой каждое село старалось создать свой отряд самообороны, чтобы защититься от непрошенных гостей. Оккупационная власть пребывала в растерянности, не зная, каким способом прекратить эту резню. На Волынь перебросили 202 батальон «шуцманшафта», так называемых «синих» полицейских, получивших такое название из-за цвета формы. Этот батальон был сформирован в основном из поляков и немцев, с небольшой долей украинцев из восточной Галиции. Кроме этого формировались дополнительные соединения из польского населения. Если нацисты не могли справиться сами с украинскими националистами, то они собирались сделать это руками поляков, которые ради мести, шли в польские батальоны «шуцманшафта». Сарны из еврейского городка превратились в польский, так как многие жители района стремились перебраться из сел под защиту «синих мундиров». Чтобы избежать смерти польское население активно уезжало на работы в Германию. Районным комиссарам даже была выгодно такое напряжение в уезде. Они выполняли план по отправке рабочей силы в Фатерлянд. Вот и сейчас поступила заявка из парочки сел о готовности нескольких десятков жителей поискать свое счастье на заводах и фабриках Третьего Рейха. Задача отправившегося в дорогу подразделения «шума» была до боли проста, собрать и доставить добровольцев в Сарны на железнодорожную станцию. Выделили на это дело с десяток подвод и сорок человек шуцманов. Почему так много? Совсем недавно боевики ОУН-УПА совершили нападение сразу на 150 польских сел. Погибло большое количество мирного населения, поэтому и приходилось усиливать охрану. Вот и катили эти подводы в первый пункт загрузки, а именно в Гуту Степанскую. Чижов уже мысленно обнимал жену, рассчитывая на ласки, истосковавшейся по мужу Стефании. Солнышко перевалило зенит, и Гришка очень надеялся, что их обоз остановится на ночлег в Гуте и лишь на следующий день заберет остальную часть добровольцев из Вырок. Когда их обоз въехал на пригорок, и перед ним показалось село, головная телега застопорила ход.
— Что там еще? — спрыгнул следом за Чижовым с телеги и его дружок. Они направились к первой телеге в надежде узнать причину остановки. Старший их подразделения фельдфебель Антанас Жукаускас, чистокровный литовец, переведенный к ним в батальон из литовского шуцманшафта, рассматривал населенный пункт в бинокль. Сюда уже подтянулся и обер ефрейтор Вася Зленко. Василий ближайший дружок Степана Бородая. В «шуме» недоумевали, почему обер ефрейтор не сбежал к бандеровцам вместе с другом. На то было две версии. Первая идеологическая, в которую почти никто не верил, а вторая бытовая. Мол, когда Бородай «делал ноги», Васька напился до беспамятства и просто не смог физически уйти в лес с «шароварниками».
— Почему стоим? — поинтересовался Василий.
— Не нравятся мне эти укрепления, — передал Антанас свой бинокль Зленко.
— Окопы, блиндажи. Неплохо поляки закопались, — прокомментировал увиденное обер ефрейтор.
— Они, что нас ждут? — не понимал Жукаускас.
— Вряд ли. Зачем было тогда сообщать о рабочих? Скорее всего, просто отряд самообороны. Такие сейчас в каждом селе, — не выражал беспокойства Зленко.
— А если нарвемся на засаду? Может они с партизанами заодно? — сомневался фельдфебель.
— Хотите выслать разведку? — догадался о намерениях Жукаускаса обер ефрейтор. Литовец в знак согласия кивнул головой.
— Предлагаю кандидатуру Чижова, — сразу же нашел подходящего разведчика Василий. Гришка хотел было возразить, но не успел.
— Он парень опытный. Пулеметчик, командир отделения, имеет награду за борьбу с партизанами и к тому же у него жена из этого села, — привел свои аргументы Зленко в пользу предложенного кандидата.
— Жена отсюда? — не знал таких подробностей Антанас. Пожалуй, этот пункт из биографии ефрейтора и сыграл главную роль.
— Кого с собой возьмешь? — поинтересовался фельдфебель, даже не спрашивая Чижова о согласии идти в разведку, будто бы этот вопрос был решен сам собой. Григорий хотел было возмутиться, но поняв, что его возмущения ни к чему не приведут, ткнул пальцем в грудь Игнатова.
— Я? — изумился Федор.
— Ну, спасибо тебе Гриша, — недовольно буркнул товарищ.
«Шума» остались на пригорке, наблюдая за транспортным средством ефрейтора, которое под управлением Игнатова катилось в сторону Гуты. Жители Степанской тоже заметили отряд и напряженно ждали приближения повозки. Федька, который всю дорогу до околицы села костерил Григория за его выбор напарника, притих. Чижов, свесив ноги с телеги, сидел рядом с возничим, положив себе на колени ручной пулемет. Пусть видят, кто он такой и чем вооружен. Руки положил на патронный диск, как бы показывая свои миролюбивые намерения. Да и сделать он вряд-ли бы что-нибудь успел, так как на них из ближайшего окопа было направлено несколько стволов винтовок. В образовавшейся тишине было слышно лишь поскрипывание колес и удары хвостом кобылки по своему крупу, отгоняющие назойливого овода. Когда щелкнул затвор карабина Федька и вовсе закрыл глаза и затаил дыхание. Вот сейчас бабахнет выстрел и прощай Федина душа, — пожалел сам себя Игнатов. Вместо этого послышался бодрый голосок Гриши.