касках на головах, которые окружили его стог. Немецкий офицер смотрел прямо в то место, где находился красноармеец. За спиной офицера торчала мальчишечья голова. Теперь он узнал пацана. Это был мальчишка из Вишневого. Он тогда пожалел его, и вот во что вылилась его жалость. Солдаты вскинули карабины.
— Не стреляйте! Я сдаюсь! — выполз он из стога сена, подняв руки вверх. Григория обыскали и, толкая в спину, погнали в сторону хутора. Здесь за домом стоял грузовик. Как он его раньше не увидел? Получалось, что немцы уже были здесь и хозяйка просто его обманула. Его бросили на пол машины, и в ее кузов запрыгнули солдаты вермахта. Все, что мог видеть через задний борт Чижов, так это ветки деревьев в лесной просеке. Автомобиль остановился в каком-то селе, через которое по пыльной дороге тянулась колонна военнопленных. Его тоже толкнули в сторону этой человеческой реки. При виде новенького на угрюмых лицах солдат ничего не изменилось. Таких парней как Гришка, было множество. Они словно ручейки вливались в этот человеческий поток.
Вот и плен! — подумал Чижов, приноравливаясь к темпу движения колонны.
Глава 2
Шли несколько дней подряд без еды и воды, останавливаясь на короткие привалы. Конечной точкой маршрута оказался большой лагерь, обнесенный колючей проволокой и без единой постройки внутри. Фактически ночевать приходилось под открытым небом. Кого тут только не было, пехотинцы, артиллеристы, саперы, танкисты и пограничники, в общем, все рода войск. По количеству пленных можно было судить и о масштабах катастрофы, в которую попала Красная Армия. Вместе с бойцами, имеющими мало-мальское обмундирование, были и те, кто оставался в нательном белье, да еще и без сапог. Вперемежку со здоровыми мужчинами здесь находились и раненные. Их доле не позавидуешь. Никто им здесь медицинской помощи предоставлять и не собирался. Умрешь, значит умрешь. В отличие от походной колонны в лагере кормили, если это можно было назвать кормежкой. Через ограждение им бросили вареную картошку и свеклу. Красноармейцы, отталкивая друг друга падали на колени, пытаясь подобрать с земли хоть что-нибудь. Эта давка вызывала у охраны приступы хохота. Им было весело смотреть, как здоровые мужики, словно звери, бьются друг с другом за вареные овоща. Оскотиниться людям не дали несколько командиров Красной Армии, попавших в общую массу солдат. Они попытались навести порядок и под их влиянием, многие красноармейцы вспомнили, кто они есть на самом деле, и старались держать в узде и тех, кто потерял человеческий облик. Когда дисциплина была восстановлена, то немцы потеряли всякий интерес к вражеским солдатам. Так, как заняться было нечем, Чижовстал искать в общей массе своих однополчан. Первым обнаружил Федьку Игнатова. То, что тот не падет смертью храбрых в борьбе за Советскую власть, Чижов не сомневался. Такие, как Федька выживут при любой ситуации. Игнатов, как человек, после того предательства, был для него противен и он сделал вид, что не узнал своего второго номера.
— Кого ищешь, Чижов? — спросили его из массы военнопленных. Григорий присмотрелся к незнакомцам и в одном из них опознал своего старшину Саюна. Он присел рядом со знакомым бойцом.
— И ты здесь?
— А где мне еще быть? Разве что на берегу речки. Тут много наших. Мы до последнего оборону держали. Зря комбат затеял эту контратаку. Ты молодец, хорошо нас поддержал из пулемета, — похвалил старшина Чижова.
— Возле меня минометная мина упала и меня контузило. Когда очнулся, вижу, все бегут. Ну и я вместе с ними, — попытался оправдаться Григорий.
— С комбатом то, что? — хотел Гриша узнать судьбу Близнюка.
— Убили. Разве можно с винтовкой на танки идти? — грустно спросил старшина.
— Это точно. Где наши-то танки? Вон сколько здесь народа. Это, что конец? Нет больше Красной Армии? — снова возникли у Гришки вопросы.
— Не разводи панику. Это временные трудности. Красная Армия и не такое переживала, — уверенно ответил Саюн.
— И ты туда же. Не разводи панику, не разводи панику, а сказать то нечего? Кто мне объяснит, почему все так происходит? И ты не сможешь. Зато политрук меня к смертушки приговорил, как паникера и пособника врага народа. Не стал я в кулацкого мальца стрелять и оказался врагом. Своих парней проще в расход пустить, чем немца остановить, — со злостью в голосе произнес Чижов.
— Насчет расхода, я с тобой согласен. Это он перегнул палку. Кстати и лейтенантик тут тоже. Раненный, правда, — поделился информацией старшина.
— Здесь? — удивился красноармеец.
— Я от него в лесу сбежал. Он с парнями собирался к своим прорываться.
— Видать не получилось, — сожалел Саюн.
— А сбег-то почему?
— Он, ни как не мог мне простить, что я жив остался. Мне взводный, так прямо и сказал, чтобы я уходил от политрука, а иначе, мы все с ним погибнем. Как в воду смотрел, — ответил Чижов.
— И Потапов сбежал? — ухмыльнулся собеседник.
— Ушел домой. Сказал, что для него война закончена.
— Дурак. Думает отсидеться? Не получится. Война только начинается, — глубокомысленно произнес Саюн.
— Для кого начинается, а для нас уже закончилась, — вздохнул Гриша.
— Я так не думаю, — не соглашался собеседник.
— Чего тут думать? Посмотри вокруг, — с какой-то тайной обидой в голосе произнес Чижов. Дальше он больше не пошел, а остался возле старшины. Вместе с ночью пришла и гроза. Григорий любил смотреть на дождь из окна своего дома. На небе полыхают молнии, и тугие капли дождя стучат в стекло. Прекрасно, если еще в доме тепло и есть что покушать. Но сейчас все было по-другому. Дождь не по-летнему холодный, плюс промозглый ветер, от которого не спрятаться. Через пару минут его начало мелко трусить от холода, шинельки то не было, а гимнастерка много не нагреет. Земля стала намокать и под солдатскими сапогами превращаться в жижу. Саюн, подсел к нему поближе, и накинул на плечи свою шинель. Так они и сидели, под одной шинелью, прижавшись, друг к другу, чтобы сохранить тепло. Утро ознаменовало себя не только лучами солнца, но и надрывным кашлем, который появился у многих после проливного дождя. Чтобы не дать простуде овладеть его телом, Григорий стал прохаживаться по периметру лагеря, пытаясь согреться в движении. Хорошо хоть сапоги у него были хорошие и ноги не промокли. Сегодня он не отказал себе в удовольствии позлорадствовать над политруком. У Волкова была перебинтована голова, но при этом он имел достаточно бодрый вид. Петлицы, нарукавные нашивки, выделяющие из общей массы красноармейцев работников политотдела, все оставалось на месте, будто бы лейтенант продолжал гордиться своим положением.
— Ну, что политрук, дошел до линии фронта? — теперь с офицером можно было общаться и на ты. Что он сделает?
Волков поднял голову. Без сомнения он узнал, кто стоит перед ним.
— Ты я смотрю, тоже далеко не убежал. Мы то хоть к своим шли, а ты с Потаповым куда? К немцам, наверное? Вот и попал, куда хотел.
— Ты мне предательство Родины не шей, — возмутился Гриша таким нападками лейтенанта.
— Лучше скажи лейтенант, где подевались Пикулев и Бородин? Что-то в лагере, я их не вижу.
— Они погибли во время перестрелки, — не стал врать офицер, о причине отсутствия здесь его спутников.
— Тогда поясни мне, паникеру и пособнику врагам народа, почему во время контратаки погиб комбат Близнюк, а политрук Волков остался жив? Или почему во время перестрелки убили коммуниста Бородина, а коммунист Волков оказался у фашистов в плену? Молчишь? Расстреливать других куда проще, чем отвечать самому, — зло произнес Чижов, презрительно смотря политруку в лицо.
— Не тебе меня судить! — огрызнулся Волков. Григорий сплюнул ему под ноги.
— А жаль! Вот таких, как ты, и надо ставить к стенке, — сказал Гришка и поплелся к Саюну. Старшина словно ждал его возвращения.
— Чего ты от него хотел?
— Сказать, все, что о нем думаю,
— Полегчало? — усмехнулся старшина.
— Полегчало, — буркнул Гришка и больше не стал говорить на эту тему.
Вскоре в лагере поменялось начальство. Это определили по новому офицеру, который стал появляться у ограждения и внимательно наблюдать за происходящим. По-видимому, фашисту не понравилось, что советские командиры старались поддерживать среди отчаявшихся солдат определенную дисциплину. В один прекрасный день всех старших офицеров арестовали и вывели за пределы колючей проволоки. Зато всех стали кормить вареной пищей. Баланда еще та, но и ее надо было во что-то получить. У Григория кроме ложки ничего не было. И тут его снова выручил Саюн. У него каким-то чудесным образом оказался армейский котелок. У Чижова сразу же возник в мозгу образ красноармейца Бородина. Он тоже умудрился даже при бегстве с позиции прихватить с собой все положенное снаряжение. Вот, что значит старый воин. Старшина договорился с баландером и получал две пайки в одну посуду. Не будь рядом Саюна, Гришку бы давно вытащили за проволоку вперед ногами. Если бы он не сдох от простуды, то точно бы окочурился от голода. Всех в лагере интересовала судьба командиров и вскоре, она стала известна. Пленных командиров расстреляли и это подтвердили парни из похоронной команды, которые каждый день закапывали мертвых красноармейцев, погибших от ран, голода и холода. Гришка зарос щетиной, гимнастерка покрылась панцирем из грязи, и от него самого жутко разило потом, и запахом давно не мытого тела. Григория начинало знобить, и Саюн накрыл его своей шинелью.
— Красноармейцы, к вам обращается командование Великого Рейха! — послышались слова усиленные рупором. Чижов приподнялся на локте стараясь увидеть, откуда исходил звук. Возле колючей проволоки стоял какой-то мужичок в гражданской одежде, а рядом с ним комендант лагеря.
— Пойду, послушаю, — поднялся с земли старшина.
— Ты лежи, согревайся, — получше накрыл товарища пологом шинели старшина. Гришка остался на месте, но все равно прислушивался к обрывкам долетавших до него фраз. Вскоре Саюн вернулся обратно.