208. В любом случае ценность товаров из Нового Света никого не заботила: спекулянтов интересовала не прибыль от торговли рабами или сахаром, а доходы от покупки и продажи акций, цены на которые, казалось, стремились в небеса.
Пожалуй, самые точные и замысловатые расчеты стоимости акций среди современников событий сделал стряпчий-парламентарий Арчибальд Хатчесон, который опубликовал длинную подборку отчетов по этому вопросу. К счастью, один отчет появился в июне 1720 года, незадолго до пика бума; Хатчесон отмечал высокую рыночную цену, 200 фунтов стерлингов, вдвое больше, чем рассчитывалось на основе аннуитетных активов компании. На тот момент цена акции составляла 740 фунтов стерлингов; Хатчесон предсказал, что «нынешнее безумие должно скоро прекратиться». На самом деле безумие растянулось еще на несколько месяцев; в июле при преобладающей цене 1000 фунтов стерлингов за акцию Хатчесон подсчитал, что общая стоимость компании почти вдвое превысила стоимость всей земли в Англии209. (Эта ситуация повторилась в 1980-е годы в Токио из-за пузыря на рынке недвижимости, когда гипотетическая стоимость земли под императорским дворцом превысила стоимость всей земли в Калифорнии.)210
На следующий год, прислушавшись не только к расстроенным избирателям, но и к собственным обманутым членам, парламент провел расследование обвала цен на акции и обратил внимание на немалые богатства Бланта, его коллег и связанных с ним чиновников в правительстве. Канцлера казначейства Эйслаби сделали козлом отпущения, заставили подать в отставку и заключили в Тауэр, а шесть парламентариев лишились своих мест. Сама компания Южных морей продолжала функционировать до 1853 года, но не как торговая фирма, а как держатель государственного долга. Король пострадал от насмешек толпы, но этим все и ограничилось [77].
Поговаривали о тюремном заключении и даже о виселице для директоров компании; этой участи они чудом избежали после непродолжительного ареста. Парламент конфисковал их имущество, чтобы выплатить компенсацию жертвам мании; Блант сохранил в итоге 5000 фунтов стерлингов из активов в 187 000 фунтов стерлингов – и удалился на покой в Бат, откуда родом вереница его благочестивых потомков, в том числе епископ и капеллан королевы Виктории211.
Закон о пузырях, принятый в разгар мании, не только положил предел дальнейшим спекуляциям, но и, что было неожиданно, потопил компанию Южных морей; этот закон оставался в силе более столетия. Разумеется, память о биржевом безумии неизбежно должна была выветриться; «животный дух» рынка, подпитываемый поразительными новыми технологиями и легким кредитом, должен был снова обрести плоть по воле своих импресарио – публики, прессы и политиков, чтобы породить новую волну маний, которым предстояло затмить собой мании начала восемнадцатого века.
Глава четвертаяДжордж Хадсон, капиталист-герой
В начале 1950-х годов социальный психолог из Суортмор-колледжа [78] по имени Соломон Аш провел знаменитую серию экспериментов, которые наглядно показали всю заразность средневековых апокалиптических массовых заблуждений и финансовых маний восемнадцатого столетия.
Аш усадил группу приблизительно в полдюжины мужчин за прямоугольный стол и сообщил, что будет проверять зрительное восприятие. Всем присутствующим предъявили карточку с прямой линией фиксированной длины – скажем, 3 ¾ дюйма. Затем была показана вторая карточка с тремя прямыми, одна из которых имела в длину те же 3 ¾ дюйма, а две другие немного отличались – пусть одна будет ровно 3 дюйма, а вторая 4 ¼ дюйма. Испытуемых попросили выбрать прямую, которая соответствовала бы по длине линии с первой карточки. Тут, конечно, требовалось проявить наблюдательность, но в целом задача была достаточно простой: в среднем испытуемые допускали ошибки примерно в 1 проценте случаев для каждой пары карточек и давали правильные ответы для двенадцати пар карточек в 95 процентах случаев.
Многие, если не большинство психологических экспериментов опираются на ложные утверждения экспериментаторов. Так, эксперимент, о котором идет речь, вообще не имел отношения к визуальному восприятию; кроме того, в каждой группе присутствовал на самом деле всего один настоящий «подопытный». Остальные же были сотрудниками и помощниками доктора Аша; испытуемого сажали ближе к середине стола, чтобы минимизировать среднее расстояние прочих участников.
Испытуемого проверяли последним или предпоследним, тем самым исподволь заставляя выслушивать ответы помощников Аша, прежде чем отвечать самому. Когда «подставные» отвечали верно, испытуемые вели себя аналогично тем, кого проверяли поодиночке, давали правильные ответы по всем двенадцати парам карточек в 95 процентах случаев. Но вот когда «подставные» преднамеренно отвечали ошибочно, показатели испытуемых резко снижались. Лишь 25 процентов из них правильно определили все двенадцать пар, зато (поистине невероятно!) 5 процентов опознали все двенадцать пар неправильно212. Вдобавок испытуемые действовали последовательно, методом проб и ошибок: те, кто сильнее поддавался влиянию «подставных» на первых шести парах, давали неправильные ответы и на последних шести парах. Иначе говоря, некоторые испытуемые оказались куда более внушаемыми, чем прочие.
Рис. Карточки из экспериментов Аша
После экспериментов Аш опросил испытуемых, и следует отметить, что их реакция крайне познавательна. Подверженные внушению выражали беспокойство по поводу того, что зрение или мыслительные способности их подводят; один из них прокомментировал: «Я точно знаю, что группа не может ошибаться»213. Даже те, кто меньше поддавался внушению, пребывали в недоумении из-за своего несогласия с большинством, причем они продолжали ощущать собственную правоту, а несколько человек и вовсе гордились собой.
Поразительные эксперименты в области социальных наук часто порождают изрядное количество городских легенд, как и произошло с результатами экспериментов Аша. За десятилетия после публикации плодов исследования выводы, к которым он пришел, часто мелькали в популярной прессе, в учебниках и даже в академической среде в качестве доказательств того, что большинство людей суть убежденные конформисты214.
Впрочем, эти данные в реальности рисуют куда менее однозначную картину. Больше половины ответов испытуемых в присутствии неправильно отвечавших «подставных» были правильными, то есть нонконформистскими. А присутствие хотя бы одного-единственного «подставного», отвечавшего правильно, значительно снижало частоту ошибок среди испытуемых. Пожалуй, корректнее будет говорить, что эксперименты Аша показали: некоторые люди более поддаются внушению, чем остальные, а многие – 25 процентов испытуемых – нисколько не внушаемы. Не составляет труда допустить, что Аш легко выявил бы тех, кто податлив к энтузиазму финансовых пузырей или падок на апокалиптические посулы.
Результаты Аша тем ярче, что немногие задачи на свете могут соперничать в эмоциональном нейтралитете с установлением правильной длины прямой линии. То же самое можно сказать о зевоте: это занятие никак не назовешь эмоционально вовлекающим. Тем не менее, что хорошо известно большинству из нас и было доказано экспериментально, зевота заразительна. Причем ей поддаются нормальные, полностью бодрствующие субъекты – не только из-за примера окружающих, но и вследствие демонстрации видеороликов, на которых зевают, даже прикрывая рот. Любопытно, что видео, на котором был виден лишь рот, зевоты не вызывает215.
В эмоционально нагруженных ситуациях конформизм возрастает. Рассуждения Чарльза Киндлбергера [79] о пагубных последствиях наблюдения за тем, как богатеет кто-то другой, вполне сочетаются с выводами Аша относительно большей внушаемости ряда испытуемых; те, кто успешно сопротивляется социальному давлению в лабораторных условиях, с неменьшей вероятностью устоят перед эмоционально нагруженным массовым заблуждением.
Подражание – не просто наиболее искренняя форма лести; это умение необходимо для нашего выживания. На протяжении человеческой эволюции наш вид вынужденно адаптировался к широкому разнообразию условий окружающей среды. Эта адаптация протекала двояко. Во-первых, в физической форме: если взять самый очевидный пример, кожа африканцев темнее, чем у северных европейцев, потому что им нужно как-то защищать подкожные ткани от яростного тропического солнца, а более светлая кожа способствует ускоренной выработке витамина D в менее солнечных северных широтах.
Вторую форму адаптации можно назвать культурной или психологической. Как отмечают пионеры эволюционной психологии Роберт Бойд и Питер Ричерсон, набор навыков для выживания в тропических лесах Амазонки сильно отличается от того, который необходим для обитания в Арктике, где «нужно уметь изготавливать десятки насущных приспособлений – каяки, теплую одежду, за-зубренные гарпуны, масляные лампы, укрытия из шкур и снега, очки против снежной слепоты, собачьи упряжки и инструменты для изготовления других инструментов… Да, люди – довольно умные животные, но мы не можем всего этого сделать, потому что мы недостаточно умны. Каяк – чрезвычайно сложный предмет со множеством характеристик. Сделать хорошую лодку – значит найти такую крайне редкую комбинацию характеристик, которая позволит изготовить нечто полезное»