Хуже того, выяснилось, что Митчелл продал акции «Нешнл сити» своей жене в убыток, а затем немедленно выкупил их у нее, благодаря чему смог не платить подоходный налог в 1929 году; что он участвовал в классических махинациях с акциями Ситибанка и выдавал дружеские «ссуды» высокопоставленным руководителям, одновременно вынуждая рядовых сотрудников приобретать акции банка в счет будущей зарплаты – по цене значительно выше рыночной. Когда же сотрудники полностью расплачивались за эти покупки, он их увольнял419.
Чем чаще в газетных заголовках фигурировали шокирующие зарплаты и кредиты, налоговые махинации и принуждение сотрудников, тем яснее Митчелл, который изначально был уверен в своей победе, осознавал, что вляпался в серьезные проблемы. Впрочем, Пекоре было этого мало: он хотел выявить те порочные мотивы, которые подталкивают продавцов ценных бумаг как таковых, а не только сотрудников «Нешнл сити» продавать клиентам большие пакеты рискованных акций за заемные средства (ведь это был готовый рецепт банкротства тысяч трудолюбивых американцев). К этой задаче Пекора приступил на четвертый день слушаний и наглядно показал, что компания, имея полный доступ к списку обычных вкладчиков банка, «безжалостно», как прямо указывалось в наставлении продавцам, всучивала им акции и облигации420.
На шестой день слушаний, 28 февраля, Пекора сосредоточился на ущербе, нанесенном индивидуальным инвесторам. Перед слушаниями комиссия изучила сотни писем от разорившихся клиентов «Нешнл сити». Большинство пострадавших составляли расчетливые и бережливые люди, которым повезло, как они считали, обзавестись надежной финансовой «подушкой» в виде государственных облигаций и которых продавцы «Нешнл сити» умело разорили, неоднократно закупая рискованные акции и облигации с использованием заемных средств.
Пекора выбрал для дачи показаний Эдгара Д. Брауна из Поттсвилла, штат Пенсильвания, человека обаятельного и вполне публичного. Браун недавно продал сеть театров и хотел переехать в Калифорнию по состоянию здоровья, а потому решил обратиться за финансовым советом и материальной поддержкой в какое-нибудь федеральное финансовое учреждение. В журнале он наткнулся на рекламу следующего содержания:
«Задумались о поездке на дальние расстояния? Тогда вам будет полезно связаться с нами! Забудьте о советах местного банкира! Мы подскажем, как правильно вложить деньги, и будем внимательно следить за вашими инвестициями»421.
Крайне важно отметить, что эту рекламу разместил Нешнл сити банк, но что с Брауном связался Фред Раммел из «Нешнл сити компани», который вызвался помочь с вложением припасенных 100 000 долларов, большую часть которых Браун получил от продажи сети театров. Четверть этой суммы уже была размещена в облигациях, в основном в государственных ценных бумагах США. Браун уточнил, что не хочет вкладывать средства в акции.
Раммел с разрешения Брауна приобрел разнообразные внутренние и внешние облигации на сумму значительно больше 100 000 долларов, и потому Брауну пришлось брать ссуды в нескольких банках, включая «Нешнл сити», на сумму 180 000 долларов. Когда портфель облигаций резко подешевел, еще до наступления кризиса, Браун пошел жаловаться.
Браун: [Раммел] сказал: «Это ваша вина, приятель, вы сами настаивали на облигациях. Почему бы не попробовать с акциями?» Что ж, фондовый рынок постоянно рос. В общем, я ухватил наживку и ответил: «Хорошо, покупайте акции».
Пекора: Вы уточняли, какие именно акции покупать?
Браун: Никогда.
Пекора: То есть он сам покупал акции для вас?
Браун: Могу я ответить шутливо? Еще бы он не покупал!
Клерк, составлявший отчет, отметил «продолжительный смех в зале»422.
Далее Браун представил комиссии столь объемный отчет о покупках акций, что Пекора не стал обременять клерков занесением этого списка в протокол. Браун рассказал, как ездил в штаб-квартиру «Нешнл сити» и жаловался на Раммела: мол, тот так агрессивно торгует, что, несмотря на рост фондового рынка, стоимость инвестиционного портфеля Брауна падает. Ему сказали, что компания рассмотрит этот вопрос и обязательно даст ответ.
Ответил Брауну сам Раммел, который посоветовал приобретать больше акций, в том числе акций «Нешнл сити»; к 4 октября 1929 года стоимость брауновского инвестиционного портфеля снизилась еще сильнее. Браун пришел в офис «Нешнл сити» в Лос-Анджелесе и потребовал продажи всех бумаг в портфеле; далее, по его словам, случилось вот что: «Я ощутил себя человеком, который пытается выгнать свою мать из родного дома. Меня сразу же окружили все продавцы, которые там присутствовали, и принялись убеждать, что я поступаю очень, очень глупо».
Компания все-таки продала акции Брауна – 29 октября, в «черный вторник», в разгар спада, оставив клиента ни с чем. Более того, все было проделано чрезвычайно дерзко: компания сама приобрела эти ценные бумаги по стоимости значительно ниже текущей рыночной.
Браун, который двумя годами имел 100 000 долларов, то есть около 1,5 миллиона долларов в сегодняшних деньгах, стал нищим. Как ни удивительно, он попытался получить дополнительную ссуду в размере 25 000 долларов, чтобы спекулировать акциями «Анаконда коппер компании». Банк, разумеется, отказал ему на том основании, что Браун был безработным и недавно разорился423.
До 1929 года успешные бизнесмены обладали почти культовым статусом верховных арбитров в вопросах общественного блага; но на какой-то срок после 1933 года «комиссия Пекоры» сделала Уолл-стрит главным врагом нации. В обиход также вошло уничижительное слово «банкстер» – за два поколения до того, как оно возродилось на волне мирового финансового кризиса 2007–2009 годов.
Слушания завершились 2 марта, всего за два дня до инаугурации Франклина Д. Рузвельта и на фоне массового банкротства банков, которое современные историки экономики приписывают в том числе предвыборной риторике Рузвельта, прежде всего его угрозам девальвировать доллар по отношению к золоту, что в конечном счете и было сделано424. Общественность жаждала мести, и через два месяца после слушаний Митчелл оказался под судом по обвинению в мошенничестве. Как и в случаях Бланта и Хадсона, Митчелл, вероятно, не совершал ничего такого, что противоречило бы мягким финансовым законам того времени, и его оправдали по всем пунктам обвинения, хотя позже ему пришлось договариваться с государством относительно задолженности по уплате налогов. За следующие два десятилетия он сумел даже восстановить некое подобие былого богатства и респектабельности; в его особняке на Пятой авеню ныне размещается консульство Франции.
Как в истории с крахом компании Южных морей двумя столетиями ранее, законодатели отреагировали с опозданием. Через пятнадцать месяцев после слушаний президент Рузвельт подписал целый пакет законов о ценных бумагах, разработанных по итогам заседаний «комиссии Пекоры», включая сюда и закон Гласса-Стиголла, который строго отделял инвестиционную деятельность от коммерческого банкинга; закон о ценных бумагах в редакциях 1933 и 1934 годов, который регулировал выпуск ценных бумаг и правила торговли; и закон об инвестиционных компаниях 1940 года, который определял рамки полномочий финансовых консультантов и инвестиционных фондов, прародителей сегодняшних паевых инвестиционных фондов.
По иронии судьбы первым председателем комиссии по ценным бумагам и биржам, учрежденной по закону 1934 года и призванной обеспечить выполнение его положений, был не кто иной, как завзятый инвестор-махинатор Джозеф П. Кеннеди-старший. Когда Рузвельту указали на это несоответствие, президент пошутил: «Чтобы поймать вора, нужен другой вор»425.
О том, как реагировали современники, можно судить по очерку сатирика Фреда Шведа, который с присущим ему сухим юмором объяснял:
«В 1929 году роскошный клубный вагон утром каждого буднего дня въезжал на вокзал Пенсильвания-стейшн. Когда поезд останавливался, множество миллионеров, коротавших поездку за игрой в бридж, чтением газет и сравнением состояний, выходило из передней части вагона. Возле двери стояла серебряная чаша с монетками. Те, кто нуждался в мелочи для поездки на метро в центр города, брали по монете. Им не требовалось оставлять залог, ибо это были не деньги, а нечто из тех незначительных удобств, которые раздаются бесплатно, вроде зубочисток. Всего-то пять центов!
Имеется немало объяснений внезапной катастрофы в октябре 1929 года. Лично мне нравится думать, что взор Иеговы, гневного божества, случайно упал на эту чашу. В приступе понятного раздражения Иегова сокрушил финансовый хребет Соединенных Штатов Америки и так позаботился о том, чтобы чаша бесплатных монеток исчезла навсегда»426.
Цитата, апокрифически приписываемая Альберту Эйнштейну, утверждает, что мощнейшей силой во Вселенной является сложный процент. Но это ошибка: амнезия куда сильнее. Всего через два года после слушаний «комиссии Пекоры» Фредерик Льюис Аллен прозорливо замечал:
«Святой Георгий нападает на дракона, и ему яростно аплодируют; но наступает время, когда святой Георгий умирает, публика расходится, а преемник святого Георгия находит дракона приятным собеседником и начинает задаваться вопросом, зачем вообще понадобилось кому-то убивать драконов. Времена изменились, так ли уж надо теперь карать дракона по всей суровости? Ведь вполне достаточно умеренных ограничений»427.
Когда «комиссия Пекоры» исчезла из национальной памяти, святой Георгий не только потерял бдительность, но и очутился, истекая кровью, на обочине дороги, уже неспособный защитить людей, которые предпочли забыть о Раскобе, Инсулле и Митчелле, поддавшись чарам их наследников конца двадцатого столетия.