Нос Альберта своей формой напоминал профиль горы, у подножия которой стоял его дом. Вернее, не его, а матери, но в последние годы он жил там один, значит, можно сказать, что это его дом. Мать еще в девяностые, когда на шахтах перестали платить зарплату, уехала в Москву на заработки, потом забрала и мужа, отчима Альберта. Они по сей день работают в Москве.
Нос я описала, теперь о глазах: человек с такими глазами мог бы сыграть Раскольникова. Но когда Альберт находился в веселом расположении, они казались бирюзовыми озерцами, по дну которых бегают солнечные зайчики.
Узкое лицо Альберта покрывала щетина, а когда по дну глаз бегали зайчики, на щеках появлялись ямочки. Интересно, что бы он сказал, прочитав это описание? Засмеялся бы, наверное. Относительно Альберта все эти «зайчики» и «ямочки» звучат несуразно, потому что он был главарем поселковой банды.
На горе у дома Альберта весной росли гусиные лапки, сон-трава и дикие тюльпаны, летом ковыль выбрасывал стрелы. Зимой склон напоминал сахарную гору, облепленную жужжащими мухами, — сюда сбегались дети с окрестных улиц, чтобы покататься на санках и картонках. Гору опоясывала дорога, ведущая к ставку. Однажды по этой дороге тащили труп. Где-то в ближних домах в пьяном угаре случилась драка, один парень зарезал другого. Убийца решил скрыть следы и потащил его к ставку, в беспамятстве не думая о полосе, оставленной телом. После этого замаранный отрезок стали называть «красной дорожкой».
Банда — это, конечно, сильно сказано. Просто компания плохих парней из поселка помогала делать нехорошие дела плохим парням из города. Среди городских были настоящие уголовники. Альберта считали одаренным от природы, из него мог получиться настоящий преступник. Помню, где-то читала, что Нестор Махно, однажды оказавшись в зоопарке, остановился возле клетки с тигром и некоторое время смотрел ему в глаза. Вскоре зверь попятился и поджал хвост. Может, это легенда, но мне кажется, у Альберта тоже получилось бы.
Хлопцы, которых он собрал вокруг себя, книг не читали, у него же дом был завален классической и философской литературой. Прочитав очередной роман, он рассказывал содержание кучке малообразованных гопников, а те сидели, как зайки, и слушали своего Каа. Говорил он резко и с нажимом, будто чеканил металлический воздух.
Женщин тоже тянуло к Альберту, и любовные истории у него случались, но хаоса, разврата и конвейерной смены партнерш, как это бывает в зоне притяжения харизматичного лидера, не наблюдалось. Думаю, дело не в каких-то особых принципах, принципов Альберт не признавал, скорее особенность темперамента.
Я сблизилась с бандой, когда моя школьная подруга Лена вышла замуж за одного из подельников Альберта по кличке Белый. Когда Лена приходила в гости с Белым, он начинал шерстить мамины загашники с лекарствами, искал «колеса». Мне это не нравилось, но возражать я не решалась.
Еще помню, сидели мы как-то у Лены, а Белый с Альбертом принесли говядину и стали ее разделывать, а когда захрустели кости, Альберт сказал, что человеческие при разделывании хрустят так же. То ли эпатажничал, то ли впрямь что-то об этом знал.
В последний раз видела его в городе на рынке, шла за покупками перед Пасхой. Роста Альберт был высокого, и я заметила, как сильно он похудел, на меня надвигался двухметровый скелет. Он остановился, мы разговорились, он сказал, что решил выдержать строгий сорокадневный пост — кусок хлеба и вода.
Потом, уже уехав из поселка, слышала, что он замкнулся в себе и рассорился с друзьями. Нашел молоденькую девочку и стал с ней жить — они сажали огород, выращивали овощи, завели хозяйство. Девочке запрещал общаться с родными и выходить из дома без платка. Через пару лет она сбежала. Он остался один. Огород забросил, не работал, часами сидел у окна, жил на деньги, которые присылала мать. Из прежних привычек остались только книги и алкоголь.
Год назад с ним случился сердечный приступ. Соседи посадили его в машину и повезли в районную больницу. Наша во время войны не работала, ее занимал отряд ополченцев. Сейчас поселок находится недалеко от линии раздела Украины и ДНР, административный центр оказался в другой стране, чтобы попасть в больницу, пенсионный фонд или налоговую, нужно проехать через блокпост. Военные остановили машину и стали спрашивать у водителя то ли документы, то ли какое-то разрешение, не знаю всех этих подробностей. Знаю только, что машину развернули, а когда подъехали к дому, Альберт уже был мертв.
Самопал
О том, что Андрей Краснов вернулся на поселок, я узнала одной из первых — работала с его тетушкой на шахте. Она сказала, что, окончив философский факультет, он пытался найти работу в Ростове, но что-то не сложилось, а сейчас устраивается в нашу школу преподавателем истории.
Через пару дней я встретила Алю Бондаренко и сообщила ей эту новость. Аля только-только рассталась со своим парнем и несла всякий вздор, что, мол, ну их, этих мужчин, не заняться ли мне саморазвитием и дополнительным образованием. Еще через неделю она сказала, что позвонила Краснову и договорилась, что он прочитает ей курс лекций по философии.
С Алей Бондаренко мы учились в одном классе и последние три года перед выпуском сидели за одной партой. Мы обычно садились на последнюю, и это место всегда становилось зоной притяжения парней — мы с Алей нравились одноклассникам. Не хочу высказывать свое мнение о ее внешности, приведу слова одного из поклонников. «Вроде бы ничего особенного, — говорил он, — но глаза красивые, и еще: есть в ней что-то теплое, что вызывает желание находиться рядом». В десятом классе Аля взялась выпускать школьный журнал и назначила меня фоторепортером. Я приносила папин фотоаппарат и на переменах подлавливала щекотливые моменты. Аля придумывала смешные истории об одноклассниках и записывала в тетрадь, иллюстрируя моими коллажами. Каждый выпуск журнала был событием, его передавали из рук в руки, но обид не случалось, Аля шутила не зло. После школы она, как и многие, поступила в наш коммерческий колледж и устроилась на шахту кассиром. Чуть не забыла еще один важный момент: она первая в истории поселка пришла на выпускной в брючном костюме.
Когда она явилась на первое занятие, в дверях ее встретили мать и отец Андрея Краснова. Мать улыбалась, отец был мрачен. Позже выяснилось, что Виктор Иванович часто выпивал и тогда лишь становился весел, а Лидия Григорьевна от этого мрачнела. Так и жили они, обмениваясь настроениями.
Отец Андрея работал на шахте главным механиком и славился тяжелым характером. В сыне он разочаровался еще лет шесть назад, когда тот принял решение поступать на философский факультет — отец видел его механиком или инженером.
Мать его приехала на шахту совсем молоденькой, когда корпуса еще строились. На старых фотографиях она похожа на послевоенных актрис, игравших колхозниц — две косы, простое, светлое лицо и восторженный взгляд. В будущего мужа влюбилась без памяти, дышать без него не могла. Лет пятнадцать назад отец Андрея полюбил женщину — семью не бросил, но посещал ее все эти годы. Это не считалось тайной, весь поселок об этом знал.
Фигурой Андрей был похож на отца, спина его напоминала перевернутый треугольник — широкие плечи, узкий таз. Лицом же пошел в материну породу — узкие губы, нос картошкой, высокий лоб, выступающие надбровные дуги и ранняя проплешина на макушке. Он занимал крайнюю комнату, возле входной двери. Обстановка аскета — узкая кровать, стол, стул, шкаф и длинная книжная полка на всю стену от пола до потолка.
При первой встрече он рассказал Алевтине, что разработал авторскую методику воздействия на бессознательное, которая ведет к раскрытию творческого потенциала и возвращает человека к норме (нормой он называл гениальность). Сказал, что денег не возьмет, если она позволит в текст лекций внедрять коды, корректирующие глубинные установки. Аля согласилась.
Когда мы с ней увиделись после нескольких занятий, Аля сказала, что во время лекций видит свечение вокруг головы Андрея, а через пару недель она переехала к нему. Еще через месяц они снимали квартиру в городе, а через два она забеременела. Аля сообщила мне об этом, когда я заехала к ней после рынка. Она выглядела расстроенной. Узнав о беременности, она поняла, что не любит Андрея, а прощаясь, уже в дверях, сказала: «Нам не нужно было прекращать лекции».
Аля родила девочку, и в это же время Андрей потерял работу, у него вышел какой-то конфликт с директором, молодая семья вернулась на поселок к родителям Андрея. Теперь мы с Алей виделись чаще, она заходила ко мне, когда гуляла с дочкой.
Однажды она рассказала мне (заранее попросив сохранить это в тайне), что Андрея преследуют люди в черном, появляются ниоткуда и в никуда исчезают. Он якобы написал закодированное послание в печатный орган этой организации, заранее зная, какими словами они ему ответят, и через неделю на главной странице свежего номера были именно те слова, что он предсказывал.
Через полгода Аля с дочерью переехала к матери, сказала, что Андрей стал невыносим: подозревает ее в причастности к той организации и ведет себя агрессивно. Вскоре он изрубил топором мебель в доме матери, и родители вызвали психбригаду.
В больнице его держали довольно долго — месяца два-три. Вернулся он сильно располневшим, побрился налысо и стал похож на Шрека. Ему назначили мизерную пенсию по инвалидности, большую часть которой он тратил на угощения дочери — девочку Андрей любил и часто навещал. Видела их несколько раз прогуливающимися по улице — цвела черемуха, в воздухе пахло мылом, ветер гонял по дороге угольную пыль, он держал ее за руку и вел в сторону посадки.
В конце мая он застрелился. Сделал самопал, заполнил трубку обломками ржавых гвоздей и выпустил все это себе в грудь. В четыре часа утра мать услышала хлопок, зашла в комнату и увидела сына, лежащего на полу.
Аля пришла на похороны с большим букетом алых роз — их было двенадцать, я пересчитала полураскрывшиеся бутоны. Цветы она положила Андрею на грудь. Держалась спокойно и лишь на поминках разрыдалась, когда соседка попросила передать ей селедку.