- Резонно, резонно, - владелец кабинета широко зашагал. - Что ж, тогда - общий отдел. Тебе там отыщут работенку по профилю. Завтра можешь ознакомиться, я там скажу кому надо. Ну, как там поживает Сергей Фролович? Давно-давно не виделись. Все бушует, неугомонная душа?
- Разве он может быть равнодушным или просто спокойным? Такой уж человек! Вы сами знаете, Николай Александрович.
- Ты знаешь, ты! - поправил Николай Александрович, и послушный Владлен еле слышно пробормотал:
- Ты же знаешь...
Ларионов любовно раскладывал пасьянс из одиннадцати фотопортретов. Сначала с ряд выложил всю наличность, потом с сожалением четыре убрал совсем. Еще четыре перевел во второй ряд. Подумал, подумал - и решился: вторая четверка последовала за первой. Трое избранных смотрели на него. А он - на них.
Вошел Казарян, глянул через ларионовское плечо на фотографии, восхитился:
- Ух вы, мои красавцы! - И сел за свой чистый, без единой бумажки стол.
- А знаешь, Рома, зря мы домушниками не интересуемся. Конечно, девяносто процентов из ста - примитивные барахольщики, и правильно, что ими район занимается, но попадаются, я тебе скажу, любопытнейшие экземпляры. Любопытнейшие. - Ларионов, будто в три листика играя, поменял фотографии местами. - Как твои дела?
- Как сажа бела. Под нашу резьбу с величайшим скрипом лишь Миша Мосин, посредник-комиссионер среди любителей антиквариата, нумизматов, коллекционеров картин, с которых он имеет большую горбушку белого хлеба с хорошим куском вологодского, если не парижского сливочного масла. Напрашивается вопрос: зачем ему уголовщина?
- Напрашивается ответ: чтобы кусок масла стал еще больше.
- Будем на это надеяться. У тебя что?
- Вот эти трое.
- Что ж, надо исповедаться. - Казарян вылез из-за своего стола, направился к ларионовскому. Взял фотографии, без любопытства посмотрел и вернул их на свое место, небрежно бросил на стол. Отошел к окну. - Надо, конечно, надо. Но граждане эти, судя по обложкам, пареньки серьезные. Пойдут ли они на такое дело во время нынешней заварухи, когда - они не дураки, они про это знают - мы рыбачим частым неводом? Вот вопрос.
- Не каркай заранее, Рома. Давай действовать по порядку.
- Я не против, Сережа. - Казарян тянул время, не решаясь сказать важное. Но все же решился. - Ты знаешь, почему Серафим Угланов, по кличке Ходок, пошел брать писательскую квартиру непохмеленым? Конечно знаешь: у него не было ни копья. А почему у него не было ни копья, ты не знаешь, наверняка. А я знаю. У меня с Серафимом душевный разговор был, и он мне сказал, что накануне скока он вполусмерть укатался в карты. Все спустил, до копейки.
- Зачем ты мне все это рассказываешь? - настороженно спросил Ларионов. Он уже догадался, о чем хочет поведать ему Казарян, но не хотел, чтобы это было правдой.
- Для сведения, Сережа. Раздевал Серафима известный катала Вадик Клок. И не его одного. Среди пострадавших - кукольник-фармазон Коммерция и залетный ростовский домушник, не пожелавший никому представиться. Обращались к нему просто: Ростовский.
- У кого играли? - быстро спросил Ларионов.
- У Гарика Шведова, известного тебе ипподромного жучка, приятеля Клока.
- Что ж они, не знали, что на каталу нарвались?
- Поймать его, дурачки хотели. Боюсь, Сережа, что Санины опасения оправдаются, и нам достанется второй вариант. - Ничего не знал Казарян (официально) об отношениях Ларионова с Клоком, он и не предполагал ничего, сообщил только сведения о некоторых представителях преступного мира.
- Когда пойдем Смирнову сдаваться: сегодня вечером или завтра утром? Правда, сегодняшний вечер еще наш.
- Завтра, - не глядя на Казаряна, решил Ларионов. - Мне кое-что проверить надо.
Была пятница, поэтому его пришлось искать, искать весь вечер. Нашел-таки. Нашел в бильярдной Дома кино, временно расположенного в гостинице "Советская", в связи с ремонтом здания на Васильковской.
В светлом уютном помещении Вадик Клок гонял пирамидку с молодым лысоватым кавказцем. Кавказец, играя на выигрыш, вел партию по-маркерски осторожно, а Вадик, шикуя, рисковал. Ларионов дал ему проиграть пятьсот, а потом глазами указал на дверь. Клок, передавая кий саженному красавцу, попросил его слезно:
- На одного тебя надежда, Эрик. Попотроши Карлена как следует. За меня.
Красавец ослепительно улыбнулся и склонил маленькую голову с идеальным пробором в знак согласия. Клок тихо расплатился с кавказцем и побрел к выходу. Подождав немного, направился за ним и Ларионов.
Они шли бульваром к метро "Динамо".
- Что ж так неосторожно, Алексеич? - укорил Клок. Ларионов остановился, осмотрелся. Никого поблизости не было. Тогда он быстро, коротким крюком левой, жестоко ударил Вадика в печень. Вадика скрутило, и он стал оседать. Ларионов удержал его левой, а с правой дал под дых. И отпустил. Вадик сел на дорожку. Ларионов смотрел, как его корежит. Наконец Вадик хватанул воздуха почти нормально. Ларионов посоветовал:
- Вставай, а то простудишься.
- За что?
- За дело, - ответил Ларионов.
- Ты со мной поосторожнее, Алексеевич, - посоветовал Вадик, вставая. - Я тихий, но зубастый. Я и укусить могу. Смотри, Алексеевич!
- Зубы обломаешь, кролик, - презрительно отрезал Ларионов. - Пойдем на скамеечку присядем.
Сели рядом, как два добрых приятеля.
- Чего ты от меня хочешь? - завывая, спросил Клок.
- О чем я тебя вчера, скот, спрашивал?
- О чем спрашивал, то я тебе и сказал.
- Ты вчера, видимо, не понял меня. Поэтому сегодня спрашиваю еще раз: что тебе известно о последних делах домушников?
- Еще раз отвечаю: с домушниками дела не имею.
Ларионов, делая каблуками на серой земле черные полосы, вытянул ноги, засунул руки в карманы пиджака, и засвистал умело модную тогда песенку "Мишка, Мишка, где твоя улыбка". Свистал он мастерски. Клок дослушал свист до конца и сказал, тихим голосом выдавая искренность:
- Ей-богу, ничего не знаю.
- Ты кого катал у Гарика Шведова?
- Откуда мне знать. Кого привели, того и катал.
- Слушай меня внимательно, Клок. Здесь тишина, народу нет. Сейчас я встану со скамеечки, тебя подниму и разделаю, как бог черепаху. Руки-ноги переломаю, искалечу так, что мама не узнает, и брошу здесь подыхать.
- Не надо так со мной разговаривать, начальник.
- Я с тобой не разговариваю, я тебе перспективу рисую. Будешь говорить?
- Куда мне деваться, начальник.
- Про Ходока и Коммерцию мне все, что надо известно. Расскажи про третьего.
- Ростовского этого Косой рекомендовал и Ходока тоже. Скучают, говорит, мальчишечки, и лошкануть не прочь. Я их и принял. Они меня поймать хотели.
- А у тебя Коммерция - подставной, - догадался Ларионов. - Ростовский этот и Ходок знакомы друг с другом были?
- Вроде бы нет. Договорились они, по-моему, когда за водкой для начала пошли.
- Ты мне, Вадик, поподробнее про Ростовского этого.
- Судя по всему, деловой, в авторитете.
- Внешность.
- Лет тридцати, чернявый, с проседью, нос крючком, перебитый, небольшой шрам от губы, роста среднего, но здоровый, широкий. Еще что? Да, фиксы золотые на резцах.
- Имя, фамилия, кликуха, зачем в Москве оказался?
- Не знаю, Алексеевич.
Ларионов потаскал себя за нос, сощурился, улыбнулся, решил:
- Нет, бить я тебя не буду. Я добрый, я тебе право выбора предоставлю. Выбирай: или я тебя в кичман на срок определю, или блатным на толковище ссученного сдам.
- Воля твоя, а я все сказал.
- Вот что, Клок. Ты мне горбатого не лепи. Ну, сколько ты с этих домушников снял? Тысячу, две, три? Ты же - исполнитель, тебе по таким копейкам играть - только квалификацию терять. Зачем тебе домушники понадобились?
- Мне они ни к чему.
- Ну, хватит, Вадик. Поломался малость, блатную свою честь защитил, теперь говори. А то Косой скажет. Ему с тобой делить нечего, а разговорчив с нами он всегда. Так зачем тебе эти домушники понадобились?
- Мне лично они ни к чему, - со значением заявил Клок, оттенив "мне".
- Слава богу, до дела добрались, - с удовлетворением отметил Ларионов. - Так кому же они понадобились? Кому в домушниках нужда? На кого ты работал, Вадик?
Ничего не случилось. Все идет нормально. Вадик забросил ногу на ногу, кинул спину на ребристый заворот скамьи, вольно разбросал руки и начал издалека:
- В октябре я в Сочи бархатный сезон обслуживал. За полтора месяца взял прилично, устал, правда, сильно и потому решил домой поездом возвращаться, думал, отосплюсь, отдохну в пути, тем более, что с курортов народ домой пустой едет. СВ, естественно, вагон-ресторан, коньячок мой любимый, "Двин". Еду, о смысле жизни задумываюсь.
И гражданин один, скромный такой, сосед по СВ и ресторану, приблизительно тем же занимается. Следует сказать, что гражданин этот не один был, при нем человечек вертелся, но его вроде и не было.
К концу дня гражданину этому надоело, видимо, мировой скорби предаваться, и он сам - заметь, сам! - предложил в картишки перекинуться. Как ты понимаешь - не мог я отказаться. Сели втроем: я, он и человек этот, он при нем вроде холуя. Удивил он меня. Вроде чистый фрайер, но слишком легко большие бабки отдает. До Москвы я его серьезно выпотрошил, но расставались мы, улыбаясь. Он мне телефончик оставил, просил звонить как можно чаще. Благодарил за науку. Ну, иногда я ему звоню, встречаемся в "Якоре", любимое его место - "Якорь", обедаем, разговоры разговариваем.
- Последний разговор - о домушниках? - перебил Ларионов.
- Ага, - легко согласился Вадик. - Просил подходящего человечка подыскать, по возможности, не нашего, не московского.
- Зачем он ему - не говорил?
- Он не говорил, а я не спрашивал. Не знаешь - свидетель, знаешь соучастник.
- Про скок у коллекционера Палагина по хазам не слыхал ничего?
- Говорили что-то.