В понедельник вечером я стала королевой мая. На меня пришли полюбоваться отец и все наши соседи. Я была одета в белое кружевное подвенечное платье и белую вуаль, а в руках несла букетик белых шелковых цветов. Впереди меня шла толпа детей, за которыми следовала моя свита, наряженная в свои лучшие платья. Я шла последней, являя собой живую икону, образ Пресвятой Девы Марии.
Отец был так горд, что отщелкал две пленки по тридцать шесть кадров каждая. Он не стал задавать никаких вопросов, когда я сказала, что после службы пойду праздновать к Присцилле и останусь у нее на ночь. В свою очередь Присцилла сказала маме, что будет у меня. Я подобно ангелу плыла над медленно остывающим тротуаром, читая про себя «Богородице, Дево, радуйся…» Я снова и снова повторяла молитву, как будто пытаясь заставить себя опомниться.
Когда мы подошли к церкви, отец Дрэхер уже ожидал нас, стоя возле высокой мраморной статуи Пречистой Матери. Я взяла из рук Присциллы венок и шагнула вперед, чтобы возложить его на голову Марии. Я ждала чуда и не сводила глаз с лица статуи, ожидая, что ее черты преобразятся и я увижу свою собственную маму. Но вот уже венок возложен. Мои пальцы скользнули по мрамору, но голубовато-белые щеки Марии остались такими же ледяными и неприступными, как ненависть.
Кэлвин подобрал нас с Присциллой на углу Клинтон и Мэдисон. Он приехал за нами в красном кабриолете. На переднем сиденье рядом с ним сидел другой паренек. У него были густые прямые каштановые волосы и улыбчивые зеленые глаза. Он выпрыгнул из машины и поклонился, распахнув перед нами дверцу заднего сиденья.
— Ваша колесница, — произнес он.
Думаю, именно в этот момент я в него и влюбилась.
Мы приехали ужинать в «Бургер-кинг», где больше всего меня потрясло не то, что парни предложили расплатиться за нас с Присциллой, а количество заказанной ими еды. Я и представить себе не могла, что люди могут есть так много. Джейк, а именно так звали моего нового знакомого, выпил два шоколадных коктейля, проглотил два гамбургера, бутерброд с курицей и огромную порцию жареной картошки. Кэлвин слопал и того больше. Мы ели прямо в машине, в кинотеатре для автомобилистов, под луной, расположившейся, казалось, прямо над громадным экраном.
Мы с Присциллой вместе отправились в туалет.
— Что скажешь? — поинтересовалась она.
— Я не знаю, что тебе сказать, — совершенно искренне ответила я.
На первый взгляд Джейк показался мне неплохим парнем, но мы до сих пор не обменялись и парой слов, не считая приветствия.
— Во всяком случае ясно, что спиритическая доска кое-что знает.
— Но она сказала, что я буду встречаться с Сетом, — напомнила я ей.
— Подумаешь, Джейк, Сет… — пожала плечами Присцилла. — Главное, это то, что она знала, что ты будешь с кем-то встречаться.
К тому времени, как мы вернулись к машине, окончательно стемнело. Кэлвин дождался, пока мы с Присциллой усядемся, и ткнул пальцем в какую-то кнопку на приборной доске «шевроле». Над нами медленно поднялась крыша. Она захлопнулась с легким чмоканьем, напоминающим поцелуй, и Кэлвин обернулся к нам с Джейком. В темноте сверкнули его белоснежные зубы.
— Не вздумайте делать ничего такого, чего ни за что не сделал бы я, — ухмыльнулся он и как клещами сжал плечи Присциллы.
Я не смогу рассказать вам, что за фильм мы смотрели в тот вечер. Я стиснула ладони коленками и смотрела на свои трясущиеся ноги. Я слушала, как с переднего сиденья доносится шорох. Это кожа Кэлвина скользила по коже Присциллы. Один раз я не выдержала и покосилась в ее сторону. Она млела и хлопала ресницами, в точности так, как на наших репетициях.
Нас с Джейком по-прежнему разделяло не меньше трех дюймов сиденья.
— Расскажи мне, Пейдж, — прошептал он, — чем ты обычно занимаешься на таких свиданиях.
— Только не этим, — выпалила я, чем ужасно его насмешила. Я отодвинулась еще дальше и прижалась щекой к запотевшему стеклу. — Мне здесь не место, — прошептала я.
Рука Джейка медленно ползла по сиденью, а я как завороженная следила за ее путешествием. Я сжала ее и в этот момент поняла, как отчаянно мне нужна была его поддержка.
Мы начали беседовать, и звук наших голосов заглушал стоны и шепот, доносящиеся с переднего сиденья. Я рассказала Джейку, что мне всего четырнадцать лет, и что мы с Присциллой учимся в приходской школе, и что всего несколько часов назад я была королевой мая.
— Ну же, малышка, — произнес Кэлвин, и я услышала звук расстегивающейся молнии.
— Как же тебя угораздило связаться с такой девушкой, как Присцилла? — удивился Джейк.
— Не знаю, — ответила я.
Из-за Кэлвина и Присциллы я уже ничего не видела на экране.
— Двигайся ко мне, — предложил Джейк, поднимая руку, как крыло, и приглашая меня под его защиту. Он пристально смотрел мне в глаза, а я вжалась в угол сиденья, чувствуя себя жертвой на краю коварной ловушки. — Да не бойся ты, — успокоил он меня.
Я положила голову на мягкую подушку его плеча и вдохнула резкий запах бензина, машинного масла и шампуня. Присцилла и Кэлвин не обращали на нас никакого внимания. Их потные руки и ноги прилипали к виниловому сиденью, издавая неприличные звуки.
— О господи! — наконец не выдержал Джейк, перегибаясь через меня и пытаясь дотянуться до ручки двери.
В тот момент, когда дверца распахнулась, я увидела их в луче яркого лунного света. Белую плоть, изрезанную черными полосами. Присцилла и Кэлвин как будто завязались в один узел. Кэлвин приподнялся над ней на руках, мышцы на его плечах вздулись. Грудь Присциллы торчала вверх. В тех местах, где по ней прошелся жесткой щетиной Кэлвин, она покрылась красными пятнами. Присцилла в упор смотрела на меня, хотя, похоже, ничего не видела.
Джейк выдернул меня из машины, обнял одной рукой за талию и повел к выходу из кинотеатра. Ряды автомобилей остались позади. Мы сели на влажную от росы траву, и я расплакалась.
— Прости, — шептал Джейк, хотя в том, что произошло, не было его вины. — Лучше бы ты этого не видела.
— Да ладно, все нормально, — шмыгнула я носом, хотя это было совершенно не так.
— Тебе не стоит водиться с Присциллой, — повторил Джейк, большими пальцами вытирая слезы с моих щек.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — прошептала я, отстраняясь.
Джейк взял меня за руки.
— Это поправимо, — возразил он.
Сперва он поцеловал мои щеки, потом веки, потом виски. Когда он добрался до губ, я уже дрожала всем телом. У него были мягкие, как цветок, губы, и он целовал меня медленно и осторожно. Несмотря на мою обширную практику с Присциллой, ничего подобного я себе и представить не могла. Это даже не было поцелуями. Он просто водил губами по моему лицу, но моя грудь и бедра горели огнем. Я поняла, что мне еще очень многому предстоит научиться. Губы Джейка коснулись моих губ, и я произнесла то, что уже давно вертелось у меня на языке:
— Никакого принуждения?
Это был вопрос, и он даже не был обращен к нему, но Джейк воспринял это довольно неожиданным для меня образом. Он поднял голову и привлек меня к себе, больше не целуя меня, но продолжая согревать теплом своего тела. Над нашими головами двигались огромные и молчаливые, как динозавры, актеры.
— Никакого принуждения, — улыбнувшись, сказал Джейк.
Он меня так больше и не поцеловал, а ведь мне этого отчаянно хотелось.
Глава 9
Николаса послали за донорским сердцем. Прежде оно принадлежало тридцатидвухлетней женщине из Коннектикута, несколько часов назад погибшей в крупной автомобильной аварии на шоссе 95. Еще до ночи оно должно было оказаться в груди Пола Круза Аламонто, восемнадцатилетнего паренька, которому «посчастливилось» родиться с пороком сердца. Николас смотрел в окно вертолета, но перед его глазами стояло лицо Пола Круза: серые глаза с тяжелыми веками и иссиня-черные волосы, нервно пульсирующая жилка на виске. Этот парень никогда в жизни не бегал, не играл в бейсбол и даже не катался на американских горках. Этому парню предстояло обрести новую жизнь, которой он будет обязан Николасу и Фогерти, а также трейлеру, сегодня утром сложившемуся вдвое на шоссе 95.
Для Николаса это была вторая операция по пересадке сердца, хотя он по-прежнему всего лишь ассистировал Фогерти. Это была очень сложная операция, и Фогерти позволял ему делать в ее ходе гораздо больше, чем любому другому хирургу. Впрочем, он продолжал считать его слишком зеленым, чтобы доверить ему ведущую роль. Но на протяжении нескольких последних лет Николас и его стремительный взлет приковывали к себе внимание всего персонала Масс-Дженерал. Ему единственному из резидентов доверялась роль старшего хирурга во время более простых операций, таких как аортокоронарное шунтирование. Фогерти уже даже не считал нужным на них присутствовать.
Другие резиденты старательно обходили Николаса, издалека завидев его в стерильных белоснежных коридорах больницы. Они избегали напоминаний о том, что кому-то удалось то, до чего им самим было еще далеко. У Николаса почти не было друзей среди ровесников. В основном он общался с заведующими отделениями. Все они были лет на двадцать старше, хотя их жены представляли юниорскую лигу. В свои тридцать шесть он фактически являлся заместителем заведующего кардиоторакальной хирургией одной из самых престижных больниц страны. Николас утешал себя тем, что отсутствие друзей — это не такая уж серьезная жертва.
Вертолет завис над тармаком крыши больницы Святой Сесилии, и Николас потянулся за кулером.
— Поехали, — произнес он, оборачиваясь к сопровождающим его резидентам.
Он сунул руки в рукава кожаной куртки и шагнул на крышу, нервно поглядывая на часы и защищая лицо от ветра и дождя.
В больнице их уже ожидала медсестра.
— Привет, — улыбнулся ей Николас. — Говорят, вы готовы отдать мне сердце.
Николасу и его помощникам потребовалось меньше часа, чтобы извлечь орган. Николас поставил кулер на пол, придерживая его ногами, и вертолет взмыл в грязно-серое небо. Он откинул голову на сырую спинку сиденья, прислушиваясь к беседе сидящих рядом резидентов. Оба были хорошими хирургами, но ни у одного из них не лежала душа к работе в кардиологии. Если Николас не ошибался, один склонялся к ортопедии, а второй — к общей хирургии.