— Давай поженимся, — прошептал он.
Меня шокировали не столько его слова, сколько осознание того, что я влюблена в него по самые уши. Я всегда знала, что кроме Джейка мне в этой жизни больше ничего не надо, но теперь поняла, что этот жар внутри будет нарастать и сжигать меня. Чтобы избавиться от него, мне необходимо было полностью отдаться и открыться. Это означало, что Джейк узнает все мои тайны и мою боль, а к этому я была не готова. Но если я буду продолжать встречаться с Джейком, то настанет момент, когда я уже не смогу повернуть обратно.
— Мы не можем пожениться, — ответила я, отталкивая Джейка. — Мне всего семнадцать лет. — Я подняла к нему лицо, но в его глазах увидела лишь собственное искаженное отражение. — Я думаю, нам надо расстаться, — дрожащим голосом закончила я.
Я встала, но Джейк продолжал держать меня за руку. Я ощутила, как в груди зарождается паника. Еще мгновение, и она захлестнет меня с головой.
— Пейдж, — заговорил Джейк, — мы никуда не будем спешить. Я знаю тебя лучше, чем ты сама себя знаешь. Я знаю, что ты хочешь того же, что и я.
— Неужели? — прошептала я, злясь из-за того, что не удается взять себя в руки, и осознавая, что он, по всей видимости, прав. — Так чего же ты хочешь, Джейк?
Джейк встал.
— Я хочу знать, что ты видишь, когда смотришь на меня. — Его пальцы впились в мои плечи. — Я хочу знать твоих любимых музыкантов, а еще — в котором часу ты родилась и чего ты боишься больше всего на свете. Я хочу знать, как ты выглядишь, когда засыпаешь. — Он провел пальцем по линии моего подбородка. — Я хочу быть рядом, когда ты просыпаешься.
На мгновение я представила жизнь, которую он мне предлагал и которая могла стать моей жизнью. Меня окружат смех и тепло большой семьи. Я впишу свое имя в большую семейную библию рядом с его именем. Каждое утро я буду провожать его на работу. Я, как на экране, увидела все то, о чем мечтала. Я задрожала. Я знала, что не имею на это права, потому что понятия не имею, как войти в эту нормальную, надежную семью.
— Ты в опасности, — прошептала я.
Джейк посмотрел на меня так, как будто видел впервые в жизни.
— Ты тоже, — ответил он.
В этот вечер я узнала правду о браке своих родителей. Когда я вернулась домой, отец работал в подвале. У меня было тревожно на душе, и я все еще ощущала на своем теле руки Джейка. Я спустилась вниз. Отец склонился над верстаком и сосредоточенно прикручивал какую-то деталь к «медицинской соске» для выдачи детского тайленола и триаминика.
У меня так давно не было мамы, что вдруг оказалось, что мне совсем нетрудно задавать вопросы о любви отцу. Неловкости я не испытывала, зато испытывала опасения, что он расценит мои расспросы как свидетельство вины и отошлет на исповедь. Несколько секунд я разглядывала его светло-русые волосы и янтарные глаза, его ловкие, умелые руки. Мне всегда казалось, что я влюблюсь в кого-нибудь, кто будет похож на папу, но между ним и Джейком не было почти ничего общего. Впрочем, и тот и другой позволяли мне жульничать и благодаря этому выигрывать в кункен. Оба так серьезно относились к любому моему высказыванию, как если бы оно принадлежало госсекретарю Соединенных Штатов. Если мне было плохо, только эти двое могли помочь мне забыть о бедах и горестях. И только в присутствии кого-то из них я готова была поверить в то, что я самая замечательная девушка на земле.
— Как ты узнал, что хочешь жениться на маме? — без всякого вступления поинтересовалась я.
Отец на меня даже не посмотрел. Вместо этого он глубоко вздохнул.
— В то время я был обручен с другой девушкой. Ее звали Пэтти. Пэтти Коннелли. Она была дочерью самых близких друзей моих родителей. Мы все приехали в Штаты из графства Донегол, когда мне было всего пять лет. Мы с Пэтти выросли вместе. Мы вместе голышом плавали в бассейне, мы одновременно подхватили ветрянку. Я сопровождал ее на все школьные балы. Все ожидали, что мы поженимся.
Я подошла и остановилась рядом.
— А как же мама? — напомнила я.
— Примерно за месяц до свадьбы я проснулся и спросил себя, какого черта я делаю. Я не любил Пэтти и не собирался портить из-за нее жизнь. Я позвонил ей и сказал, что свадьба отменяется. Три часа спустя она перезвонила мне и сообщила, что проглотила тридцать таблеток снотворного.
Отец уселся на пыльный зеленый диван.
— Вот ведь история так история! — улыбнулся он, съезжая на свой любимый ирландский диалект. — Мне пришлось отвезти ее в больницу. Я подождал, пока Пэтти промоют желудок, после чего вернул ее родителям. — Отец опустил голову на руки. — Главным же было то, что, ожидая Пэтти, я заглянул в ресторанчик через дорогу от больницы и встретил там твою мать. Она сидела у стойки, и ее руки были перепачканы вишневым пирожным. На ней был топ в красную клетку и белые шорты. Я не знаю, как это объяснить, Пейдж, но наши глаза встретились, и в ту же секунду мир вокруг просто исчез.
Я закрыла глаза и попыталась себе это представить. Я не поверила в то, что все именно так и было. В конце концов, я не слышала маминой версии.
— А потом? — поинтересовалась я.
— А потом мы поженились. Всего через три месяца после знакомства. Твоей маме пришлось нелегко. Некоторые из моих глуховатых тетушек на свадьбе называли ее Пэтти. Ей достались фарфор, хрусталь и столовое серебро, которое выбирала Пэтти, потому что, когда первую свадьбу отменили, многие уже успели купить подарки.
Отец встал и вернулся к соске. Я проводила его взглядом и вспомнила, что когда по праздникам мама ставила на стол посуду в розочках и украшенные золотыми листочками бокалы, то неизменно приходила в дурное расположение духа. Я даже представить себе не могла, как можно жить в гнезде, которое свил для тебя кто-то другой. Быть может, если бы наша посуда была украшена голубыми ободками или геометрическими фигурами, мама нас никогда не оставила бы?
— Так что же случилось с Пэтти? — вслух спросила я.
Поздно вечером я почувствовала папино дыхание у себя на виске. Он склонился над постелью, думая, что я сплю.
— Это только начало, — прошептал он. — Я знаю, что это не то, что ты хочешь услышать, но он не тот человек, которому ты посвятишь свою жизнь.
Неслышно ступая, отец вышел за дверь. Но его слова еще долго висели в воздухе. В открытое окно струился душный воздух. Запахло дождем. Я быстро встала и натянула вчерашнюю одежду. Бесшумно сбежав по лестнице, я вышла из дома. Мне незачем было оглядываться, чтобы знать, что отец смотрит мне вслед, прижав ладони к стеклу и наклонив голову.
Я поворачивала за угол, когда на лицо упали первые капли, холодные и тяжелые. Когда я была уже на полпути к заправке Флэннаганов, ветер яростно трепал мои волосы и пытался сорвать куртку с моих плеч. Дождь хлестал меня по щекам и голым ногам с такой силой, что я, наверное, сбилась бы с пути, если бы не проделывала его годами.
Джейк втащил меня внутрь, спасая от бури, и начал целовать мой лоб, мои веки, мои ладони. Он стащил с меня насквозь промокшую куртку и обернул мои волосы лоскутом старой замши. Он не спросил меня, зачем я пришла. Я не спросила его, почему он оказался в гараже. Мы прислонились к поцарапанной дверце старого «шевроле», жадно ощупывая лица друг друга, как будто впервые знакомясь с их линиями и очертаниями.
Джейк повел меня к пригнанной на ремонт машине — внедорожнику «Джип Чероки». За его аквариумными стеклами неистовствовала буря. Джейк через голову стащил с меня рубашку, расстегнул мой бюстгальтер и провел языком по груди, от одного соска до другого. Скользнув руками по моей талии и животу, он расстегнул молнию на юбке и стянул ее через ноги. Я почувствовала руку Джейка на своей груди, а его губы уже прижимались к тонкой ткани моих трусиков и обжигали бедра.
И вот уже на мне ничего нет, и он стоит возле меня на коленях, гладя и ощупывая мое тело, как будто оценивая размеры своей новой собственности.
— Ты прекрасна! — говорит он.
Это звучит тихо, как молитва, а он склоняется надо мной и целует меня. Продолжая целовать меня, он начинает раздеваться. Одновременно он гладит мои волосы, а мне кажется, что меня пронизывают тысячи разноцветных стеклянных нитей. Они натянуты так туго, что я знаю точно — сейчас они не выдержат, они порвутся. Когда Джейк входит в меня, мир вокруг вспыхивает ослепительно белым светом. Затем я вспоминаю о необходимости дышать и двигаться. В момент, когда мир обрушился, я широко открыла глаза. Я не думала ни о Джейке, ни о мгновенной вспышке боли. Я не думала о дурманящем аромате «Мальборо» и помады, пропитавших интерьер джипа. Вместо этого я прищурилась, глядя в обезумевшее ночное небо и ожидая кары Господней.
Глава 12
Женщины лежали на синем ковровом покрытии, как цепь островков в океане. Их животы вздымались вверх и подрагивали в такт вдохам и выдохам. Николас опоздал на класс Ламазе. Более того, хотя это было уже седьмое занятие из десяти, Николас пришел сюда впервые. Все предыдущие он пропустил из-за занятости на работе. Пейдж настаивала на том, что это необходимо.
— Может, ты и умеешь принимать роды, — убеждала она, — но у врача и помощника роженицы абсолютно разные задачи.
«А какие задачи у отца?» — подумал Николас, но промолчал. Пейдж не признавалась в том, что очень нервничает, но он и сам это видел. И ей было совершенно необязательно знать, что последние несколько месяцев Николас каждую ночь просыпался в холодном поту, охваченный беспокойством за ребенка. Его волновали не роды, он мог их принять с закрытыми глазами. Но что потом? Он никогда не держал на руках младенца. Обходы педиатрических отделений во время практики в счет не шли. Он понятия не имел, как сделать так, чтобы ребенок не плакал. А как помочь ему срыгнуть? А каким он будет отцом, если его почти никогда нет дома? Конечно, с ребенком днем и ночью будет Пейдж, и это его устраивало намного больше, чем необходимость отдавать малыша в ясли. Во всяком случае, так ему казалось. Иногда Николаса охватывали сомнения относительно того, чему Пейдж сможет научить их ребенка. Ведь она сама почти ничего не знает об этом мире. Он подумывал о том, чтобы накупить красочных самоучителей типа «Как заставить ребенка говорить», «101 прием для стимуляции интеллектуального развития вашего малыша», «Путеводитель по развивающим играм и игрушкам», но знал, что Пейдж обидится. Да и вообще идея материнства ввергла Пейдж в такую депрессию, что он пообещал себе не затрагивать острых тем до появления малыша на свет. Николас вцепился в край двери, обводя глазами класс. Ему впервые пришло в голову, что он, возможно, стесняется своей жены.