Дороти Хейнз«Заброшенная дорога»Dorothy K. Haynes«The Derelict Track» (1971)
Мальчик пинком распахнул дверь и замер. Солнце светило ему в спину, и силуэт на фоне проема выглядел для стороннего глаза карикатурой на всех подростков мира: джинсы, гармошкой ниспадающие на ботинки, рубашка навыпуск, вихор на макушке. Секундой позже мальчик переступил порог и приобрел цвета и черты. Джинсы были линяло-синими, а глаза того оттенка голубого, который люди непонятно почему ассоциируют с правдой.
— Мама! — прокричал он, плюхая на столик в прихожей тяжелую коробку. — Мама, взгляни, что у меня есть!
Его мать вышла из кухни. Руки ее были в муке.
— Тедди, так орать вовсе не обязательно. — Ее взгляд упал на коробку, потеснившую цветочную композицию на журнальном столике. — И откуда только ты все это таскаешь?
— Со станции «Лагерная». — Мальчик загремел находками, вытаскивая их из коробки. — Взгляни, телефон! — Он поднял настоящую телефонную трубку и заговорил в нее, мастерски подражая приглушенному связью голосу.
— Тедди! — Она беспомощно сложила перед собой руки в муке. — И зачем только ты тянешь сюда весь этот хлам?
— Да ладно тебе, мам. — Он накрыл микрофон ладонью, будто прерывая разговор. — Нам сказали эти вещи можно брать. Их все равно бы выбросили.
— Кто сказал?
— Рабочие на путях. Мы с Кенни шли по железнодорожному полотну…
— Что ты вообще там делал? Это опасно!
— Ну мам! — Он раздраженно поморщился, как любой ребенок, если пытается объяснить что-то очевидное непонятливым взрослым. — На путях не опаснее, чем на старой железной дороге. Даже безопаснее. Мы шли по шпалам, а в будке стрелочника работало несколько человек. Нам разрешили брать, что захочется, только просили держать рот на замке.
— То-то и оно. Так и ищешь неприятности себе на голову, и те люди это почувствовали.
— Ты не права. — Тедди положил телефонную трубку, в его голосе зазвучала мольба. — Просто они знали, что многие мальчишки не прочь завладеть этим добром…
— Что еще ты принес, помимо телефона? И где ты собираешься все это хранить?
— Придумаю что-нибудь. Смотри, старинные расписания. А вот плакат. И документы… тут все о том, как ухаживать за масляными лампами, и что делать с железнодорожными переездами. А еще у меня есть табличка с именем! Можно будет повесить ее на дверь моей спальни.
— Даже не мечтай. Ты все где-нибудь аккуратненько сложишь, ясно? И то, если я разрешу оставить этот хлам.
Он подхватил коробку и начал подниматься по лестнице, поверх перил настороженно поглядывая на мать.
— Папа захочет посмотреть на мои находки, когда придет.
— Когда придет, — подчеркнула она первое слово, и таким образом подвергла сомнению даже это. — Вряд ли у твоего папы в ближайшем будущем найдется на нас время.
Отец мальчика в кои то веки приехал домой рано. Брызнул из-под шин гравий, портфель встал в прихожей, и семья в полном составе отправилась ужинать.
— Папа, — начал Тедди, — я тут нашел…
— Оставь папу в покое, милый, — машинально перебила мать. — Он устал.
Его отец всегда молчал. Нарезал еду и подносил кусочки ко рту, промокал губы и помешивал чай, а еще время от времени вздыхал. Один раз он заговорил, устало потерев глаза:
— Вера, проследи, чтобы мальчик не шумел, хорошо? Я взял на дом кое-какую работу.
— А она не может подождать? Ты и так не бываешь дома, все выходные в делах. Хоть раз-то до утра отложить можно.
— Не могу. Фостера нет, а Джоунс на следующей неделе уезжает. Вера, ты просто не представляешь. Дела идут не лучшим образом. Не в моих правилах обременять своими тревогами домашних, но…
— Минуточку. Тедди, ступай к себе наверх, поиграй со своими трофеями. Позже поднимусь и на них гляну.
Она вдруг остро почувствовала, что из-за мужа не уделяет достаточно внимания Тедди, а из-за потребностей Тедди не может стать идеальной женой. Вильям слишком много работает, платя чересчур высокую цену за дом, великоватый для их нужд, и за машину, «Ровер», хотя хватило бы малолитражки, и за прочее — все то, что маскируется под необходимость, как только взлетают доходы.
Но она не готова добровольно перейти на жизнь по более низким стандартам. Беспокойство приняло вид маниакальной озабоченности настроением мужа и злости на это самое настроение. Она с готовностью встает между ним и ребенком, ограждая от требований о внимании, но как только муж сам просит покоя и тишины или жалуется на приставания Тедди, ее тут же охватывает чувство вины перед сыном, и она становится образцово-показательной матерью. Мальчик, конечно, обделен вниманием и одинок, и она порой делает над собой усилие, чтобы его утешить, предлагает почитать на ночь или пробует втянуть в разговор, который до этого сама пресекла.
Она поднялась к сыну в спальню, тот сидел на ковре в окружении своих сокровищ. Она осторожно подняла бурые, в пятнах, документы и руководства с заломленными уголками и прочую всячину с заброшенного вокзала. Конечно, эти вещи многое значат для мальчика, пусть даже беспорядок приводит ее в дрожь.
— Повесь на стены пару плакатов. Папа увидит их позже, когда освободится. Как перестанет думать только о работе.
Когда мальчик с опозданием явился к столу чумазый и с грязными руками, отец выбранил его за непунктуальность, а мать принялась защищать:
— Послушай, Вильям, он на каникулах. Лето. Чего еще ждать от ребенка? Ему что, торчать дома, весь день путаясь у меня под ногами?
— Я просто хочу, чтобы он приходил вовремя. Только и делает, что трещит про свои поезда и расписания. Как думаешь, что стало бы с железной дорогой, если бы поезда приходили, когда заблагорассудится?
— Это совсем другое.
Отношения между родителями мальчика с весны ухудшились, и он был для них чем-то вроде камня преткновения. Сам Тедди в их спорах никогда не участвовал, никогда не жаловался. Каждый день он ходил на заброшенный вокзал и каждый вечер притаскивал домой какой-нибудь сувенир: ржавую лампу, несколько камушков, связку цветных билетов. Его комната начинала выглядеть храмом, посвященным упадку «Бритиш Рейл».
— Так ты, мама, все же не против моих походов? Ну, пока я не слишком захламляю наш дом?
— Не против, — тут же рассеянно ответила она, — пока ты не переходишь границы. — Сейчас она отступила от собственных правил, не став ему ничего запрещать, сделав ему бутерброды и выдав денег на газировку. — Тут и для Кенни несколько. — Она вручила ему еду, одновременно лишая повода вернуться. Будто хотела от него избавиться на весь день.
Себе она сказала, что действует ему во благо, ограждая от лишних волнений. С детьми никогда не угадаешь. За едой Тедди говорит очень мало, старается подладиться под настроение отца, но однажды вечером кое-что проскользнуло. Как-то он уже проболтался о Джордже Мортимере.
— Кто? А, Мортимер? — спросил тогда Вильям и переключился на другое. Но одного раза достаточно.
К счастью, погода стоит хорошая. К счастью, муж поглощен собственными делами. Ребенок ничего не заподозрит. Тедди заботит лишь его бесценная железная дорога и грустное небрежение, из-за которого ветшает и разрушается станция. А Вильяма заботит лишь его работа. Зато Джордж Мортимер интересуется именно ей, интересуется настолько, что готов «в случае чего» принять Тедди.
— Тебе не кажется, что ты слишком спешишь? — Она радовалась, даже блаженствовала, но не желала торопить события. — С чего ты решил, что Тедди к тебе пойдет?
— Я знаю детей. Относись к ним хорошо, и они к тебе пойдут.
К концу лета Тедди прекратил приносить домой вещи.
— Что, устал от станции? — Мать обрадовалась иссякшему потоку трофеев, но ее беспокоило, что интерес Тедди к станции мог угаснуть. Ей не хотелось, чтобы он слонялся по дому оставшиеся недели две.
Мальчик покачал головой:
— Больше брать нечего.
— Но ведь ты туда все равно ходишь, каждый день.
Он кивнул и вышел из комнаты. В последнее время с ним становилось все трудней разговаривать. Она вела напряженную, мерзкую игру, сомнительную игру, и старалась поддерживать веселый разговор с Тедди, предоставляя его отцу выбор присоединиться или нет. «Послушай, — в сущности говорила она, — мы-то ладим хорошо. Нам никто больше не нужен. Хочешь — замыкайся в себе, валяй. Имеешь полное право».
Только вот Тедди упорно не сотрудничал, а Вильям лишил ее преимущества, встряв и выбранив мальчика за плохие манеры.
— Тедди, сядь прямо. Не мямли. Боже, если это все, на что ты способен, пора тебя снова сдать в школу.
Нельзя сказать, что он не замечал сына. Ребенок присутствовал в его мыслях, как заноза, источник досады. «Но по-настоящему Тедди ему не интересен, — подумала мать. — Это я о нем беспокоюсь. Это я его понимаю».
Но права ли была она? Вечерами ее сын ходил по дому как в воду опущенный и держал рот на замке, а по ночам сворачивался в кровати, обнимая Тедди II — своего старого плюшевого мишку, было выселенного в шкаф потому, что «большие мальчики не берут мишек в постель». Теперь он оказался снова в чести, и Тедди I страстно обнимал его во сне. А по утрам мальчик готовился ко дню на заброшенном вокзале, куда менее радостно, чем к школе.
— Тедди меня беспокоит, — сказала его мать. — Кажется, его что-то гложет. Он вроде захандрил.
— Что? — отец мальчика рассеянно поднял голову, заложив пальцем страницу в документе.
— Я сказала, что Тедди меня беспокоит. Его что-то гложет.
— Ну, выясни тогда, в чем дело. Ты же его мать. Ты же проводишь с ним весь день.
Она могла довериться лишь Джорджу Мортимеру. Джордж должен знать людские души, подумала она, адвокат все-таки. Но от него было пользы не больше, чем от мужа.
— Мальчик о нас знает?
— Нет, вряд ли. Откуда? Он знает, что ты иногда заходишь. Ну и что? Ты просто друг семьи.