– Араксис, – прочёл Маркиан название первого пункта на изломе дороги.
– От Араксиса дорога ветвится, – Сабин провёл пальцем. – Северная ветка идёт на Порфиритовую гору и дальше на Красное море, в гавань Филотеру. Это ветка живая. В каменоломнях добывают порфирит, в гавани торгуют, караваны и патрули ходят, гарнизоны в фортах стоят. А южная ветка на Клавдиевы каменоломни, – префект провёл по другой ломаной линии, – мертва. Дальше Араксиса только песок и развалины.
– Гриэя, Старая Гидревма, Зоалис, Фатирея Равнинная, Фатирея Горная, Клавдианон, – прочёл Маркиан. – И все покинуты?
– Все. И колодцы засыпаны, чтобы не брали воду блеммии и всякий сброд. Но я уже отдал приказы: провиант, фураж, вода у вас будут, десятку вооружённой охраны я тоже выделил. Ещё вопросы?
– Как насчёт магов? – поинтересовался Маркиан. – Софиополиты. Что ты знаешь про них?
Префект невыразительно хмыкнул.
– Сказки. Да, одно время ходили через Араксис какие-то странные люди, возили какие-то машины. Скорее всего, хотели искать золото. В Зоалисе раньше был золотой прииск. Но не нашли. Иначе все бы об этом знали. И не вернулись. Сгинули. Жить там невозможно… Что там? – крикнул Сабин в дверь, куда нерешительно заглядывал какой-то солдат.
– Аве, префект! – Солдат отсалютовал с порога. – Имею доложить: за кордоном девятой мили встали лагерем блеммии царя Яхатека, около сотни!
– Нападение? – Сабин привстал с кресла.
– Нет, префект. Ведут себя мирно, торгуют с крестьянами. Какой-то монах им проповедует, они слушают.
Сабин махнул рукой, отпуская солдата, и вернулся в кресло.
– У тебя всё, Маркиан? – Тон не оставлял сомнения, что префект желает закончить разговор.
– Я всё-таки хочу уточнить насчёт софиополитов, – Маркиан предпочёл не услышать этой интонации. – Ты сам-то не проверял? Разъезды по той дороге не посылал?
Сабин глянул на Маркиана ещё менее дружелюбно.
– У меня лишних людей нет. Если у дукса есть – пусть он и посылает. А мне надо патрулировать северную дорогу на Порфириты и Филотеру, сопровождать караваны, сторожить границу пустыни, да и в номе не одному же Евтихию следить за порядком… Итак, Маркиан, у тебя всё? – повторил он так, что уже нельзя было не понять намёка.
У выхода из претория ожидал молодой воин в звании сесквипликария, судя по единственной красной полосе на рукаве туники – темнокожий, длинноногий, с волосами как чёрный войлок. Он отсалютовал Маркиану:
– Аве! Я Кастор, десятник дромедариев. Буду командовать вашей охраной.
– Я Маркиан, рад знакомству. – Они обменялись рукопожатием. – Ты эфиоп, Кастор?
– Наполовину блеммий. – Десятника не смутил малотактичный вопрос – должно быть, его задавали постоянно. – Мать пленная блеммийка, отец солдат. Пойдём, познакомлю с нашими бойцами.
Девять дромедариев выстроились во дворе принципия верхом на песочного цвета верблюдах. Громоздкие сёдла на деревянных рамах были водружены на горбы, кожаные щиты приторочены к крупам. Смуглые бритые всадники были одеты по-римски – в казённые грязно-белые туники и плащи, держали за спинами луки, колчаны и связки дротиков. При виде Кастора они дисциплинированно гаркнули:
– Аве, сиксопликс!
– Как-как они сказали? – не понял Маркиан.
Кастор слегка смутился:
– Они же все египтяне, с латынью не очень. Не так-то просто им выговорить sesquiplicarius. – Он начал представлять бойцов: – Валент, Максим, Сильван, Стефан, Виталий-первый, Виталий-второй, Мандат, Фольментий, Иовин. – Скомандовал: – Вольно, разойдись! – И объяснил Маркиану: – Переходы будем делать по ночам. Днём в пустыне даже для нас чересчур жарко. Так что выходим на закате. А теперь пойдём в стойла, подберём тебе верблюда.
– Что? – Маркиан развернулся к Кастору. – Я тоже должен ехать на этом чудовище?
– Чудовище? – Десятник возмутился, будто его оскорбили лично. – Верблюд – прекраснейшее животное, совершенное творение Божие! Ты просто их не знаешь, а когда узнаешь, непременно полюбишь! – Они шли по направлению к стойлам, и уже чувствовался запах и слышался хриплый рёв. – Поедем по заброшенной дороге, – объяснил Кастор спокойнее, – там всё песком занесло, лошади вязнут копытами, устают сильно. Если ты никогда не ездил на верблюде… Поначалу будет тяжело, но ничего, привыкнешь. – Десятник заговорил учительским тоном: – Запомни главное: лошадь глупая, а верблюд умный. Заставить его куда-то идти нельзя, можно только уговорить. Обращаться уважительно. И следить за его настроением.
– А если нет? – полюбопытствовал Маркиан. – Если не очень уважительно?
– Может и руку откусить. Но это редко, – успокоил его Кастор. – Обычно они довольно спокойные, кроме как в декабре. – Пояснил: – Гон у них в декабре. В это время даже накк не седлают, а к гамалям вообще подходить нельзя…
– Накки? – переспросил Маркиан. – Гамали?
– Кобылы и жеребцы, – пояснил Кастор с лёгким оттенком презрения.
– И что же гамаль со мной сделает? – С каждым шагом Маркиан замедлял ход. – Обе руки откусит?
– Или хуже – примет за накку. – Они подошли к стойлам – открытой аркаде, разгороженной на клети. Верблюды зафыркали и заревели, приветствуя Кастора. – Вот вы, мои голубчики! Вот вы, мои сладкие!
– А почему так воняет? – Маркиан не решался подойти ближе.
– Не так-то просто их чистить и убираться в стойлах. Рабов-уборщиков часто затаптывают насмерть, а новых покупать… сам знаешь, как с деньгами в египетских войсках. Да подойди же! Здесь все смирные, одни накки, не буду же я новичка сразу на гамаля сажать! Это Малышка, это Солнышко, это Кудлашка, это Белохвосточка, – ласково приговаривал Кастор, потрёпывая верблюдиц по косматым мордам, а те довольно фырчали и ластились к его руке. – Красавицы вы мои!
– Кастор, – сказал Маркиан всё ещё издали, – извини за нескромный вопрос: у тебя женщина есть?
– Есть, а что? – удивился дромедарий. – Знахарка по верблюжьим болезням. А почему ты спросил?
– Да так просто. – Маркиан развернулся. – Знаешь, я всё-таки поеду на лошади.
8
Весь день и всю ночь гонец ехал по Этрурии. Утром во Флоренции очередной раз сменил коня, полчаса отдохнул и свернул с Клодиевой дороги на узкую извилистую дорогу через Апеннины. До Равенны оставалось полтораста миль.
Остался позади Максимианополь с его двумя многобашенными квадратами лагерей-близнецов. Остался позади Нил и заливные поля – гигантское озеро, расчерченное дамбами на клетки, с островами деревень. Остались поливные поля хлопчатника и льна с их каналами, колодцами и вечным хоровым скрипом водоподъёмных колёс. Остались бахчи, виноградники, пальмовые и смоковничные сады. За изгородью последнего сада резко, без перехода, Египет закончился. Началась пустыня.
Экспедиция, разросшаяся до каравана, медленно плелась по суходолу, по широкой утоптанной тропе среди бурых холмов, разъеденных оврагами с обнажениями слоистых пород. Маркиан и Фригерид ехали впереди верхом, на превосходных сиенских конях, любезно предоставленных Евтихием. За ними – Олимпиодор и молчаливый пожилой раб Олимпиодора с притороченной за спиной клеткой попугая. Эти двое всё-таки решились ехать на верблюдах, и теперь изрядно страдали от тряски и укачивания. Дальше погонщики вели вьючных верблюдов, гружёных бурдюками воды, торбами ячменной муки и солонины, вязанками сена и хвороста. Дромедарии Кастора охраняли караван по бокам и сзади. Верблюды вышагивали горделиво и медленно. Закатное солнце светило в спину.
Когда стемнело, ехали при слабом свете молодой луны, а большую часть ночи – в безлунной тьме, под яркими августовскими звёздами и искрами метеоров. Теперь впереди шёл погонщик с факелом. Как и говорил Сабин, дорога на этом участке была живая. Раз их обогнал караван с провизией для крепостей по дороге на Порфириты: гнали ослов, гружёных тюками овощей и клетками с живым курами, за ними стадо свиней. Проскакал конный вестовой, должно быть, с депешей о нападении блеммиев на юге. Протащилась навстречу запряжённая вереницей ослов ломовая подвода с двадцатифутовой колонной порфирита. Было холодно. Один раз караван останавливался на привал, вернее, верблюды сами останавливались помочиться; у них для этого служило одно и то же место, где песок за годы без дождя прокристаллизовался мочевиной до каменной твёрдости. Зловоние от него разносилось на полмили. К утру все замёрзли и сильно устали, кроме привычных погонщиков и дромедариев. Даже у Маркиана и Фригерида иссякла обычная разговорчивость. И вот наконец на фоне рассветного неба и дальних гор в пылевой дымке показался Араксис.
Это была маленькая крепостца, выстроенная вокруг колодца ещё при первых цезарях, не столько ради безопасности караванов, сколько для удержания контроля над источниками воды. Квадрат песчаниковых стен с закруглёнными выступами угловых башен, внутри – двор с крытым колодцем в центре, стены обстроены изнутри казармами в три этажа с открытыми стойлами на нижнем этаже – словом, точно такая же крепостца, как десятки ей подобных в Восточной пустыне и по дорогам в Оазисы.
Гарнизоном здесь стояла вексилляция Девятой когорты аламаннов. То были внуки и правнуки аламаннов, взятых в плен и принятых на римскую службу ещё Юлианом Отступником. Уже лет полсотни они жили здесь семьями, переженились на египтянках и сами превратились в египтян, но между ними всё ещё попадались светловолосые и голубоглазые, в речи звучали германские фразочки, хотя и заметно искажённые – скажем, «fik dine mutar», – а в иных семьях сохранялись германские имена: например, коменданта крепости звали Хариульфом.
Этот Хариульф страшно испугался Маркиана, должно быть, приняв за важного проверяющего, и сразу же залепетал всякий бред: мол, зерно съели мыши, а то масло поступило уже испорченным, а по тем деньгам готов отчитаться распиской за каждый нумм, и вообще всё это клевета и происки… Маркиан прервал эти излияния, потребовав комнат для отдыха, и Хариульф облегчённо перевёл дух.
С утра и до самого конца сиесты путешественники отсыпались и отлёживались. Когда солнце заметно перевалило за полдень, и во дворе появилась первая полоска тени, Маркиан отправился обедать. В солдатской трапезной он застал Фригерида и Олимпиодора за интеллектуальной беседой.