Маркиан покосился на Фригерида.
– Девушка точно захочет тебя видеть? После всего, что ты учинил?
– А то! – Герул самодовольно приосанился.
– Ну тогда пошли. – Маркиан вручил водоносу монету.
Они развернулись. И увидели в просвете улочки единственного человека, долговязого в длинной белой тунике.
Долговязый дёрнулся, заметался, бросился прочь – и нырнул в боковой проулок.
Маркиан и Фригерид не сказали ни слова. Даже не переглянулись. Сработал инстинкт преследования: убегает – догнать.
Придерживая мечи, чтобы не болтались, они рванули по улочке.
Проулок, куда метнулась белая фигура, служил помойкой. Фригерид бежал впереди, Маркиан следом, поскальзываясь на арбузных корках, хрустя фисташковой скорлупой, распугивая крыс и воробьёв. Белая туника мелькнула в конце проулка и скрылась за углом.
Воины добежали до развилки и встали. Вправо и влево уходили совершенно одинаковые глинобитные проходы, узкие и замусоренные.
– Куда этот пёс дёрнул? – спросил Фригерид. И тут справа захлопал крыльями, взлетел с противным карканьем ибис.
Преследователи бросились туда, перескакивая через высохшие добела нечистоты, рыбьи потроха, финиковые косточки.
Далеко бежать не пришлось. Переулок упирался в тупик между оградами двух пальмовых садов. Долговязый в белой тунике пытался перелезть через ограду. Ему хватило роста ухватиться за верх, но не хватило силы подтянуться на руках, и он бессильно шаркал ногами в скользких сандалиях по серому саману ограды. Фригерид и Маркиан остановились и стали с интересом наблюдать.
– Ты бы сандалии скинул, – посоветовал герул, – цепче будет.
Долговязый с ужасом обернулся. Лицо было молодое, гладкое, с узкой чёрной бородкой-подковкой и тонкими усиками, волосы чёрные и длинные. Он послушался, сбросил сандалии, и вправду босиком сразу полез ловчее.
– Ты его знаешь, брат? – спросил Фригерид.
– Первый раз вижу. – Маркиан пожал плечами. – Я думал, это кто-то из монахов, но нет.
Герул неторопливо подошёл к беглецу – тот уже завалился животом на верх ограды, ещё секунда и перелезет, – ухватил за щиколотки и сволок. Долговязый завизжал, падая. Не теряя времени, Фригерид подсечкой уложил его на живот, навалился сверху и заломил руку. Тот завизжал громче. Свободной рукой Фригерид вздёрнул его за волосы.
– Кто такой? – рявкнул он. – Зачем за нами шёл? Кто послал?
Боль и паника в глазах долговязого сменились отсутствующим выражением.
– Господи Отче величия, – забормотал он, – спаси мя и очисти, и силы на одоление супостатов даруй, на Тебя же единого, Господи жизни и света и пяти небес, аз грешный уповаю…
Фригерид резко ткнул его лицом в землю и повозил.
– Кончай блажить! Последний раз спрашиваю по-хорошему, дохлятина: кто такой? Зачем за нами шёл? Кто послал?
– Полегче, брат, – вмешался Маркиан в роли доброго следователя. Подобрал плащ, чтобы не испачкать в помоях, присел возле парня и мягко заговорил: – Ты, приятель, не бойся. Ты ничего плохого не сделал. Ну следил за нами, ну побежал от нас. Необычно, подозрительно, но это не преступление. Мы тебя не накажем. Объяснись и ступай своей дорогой. Кстати, меня зовут Флавий Эмилий Евдоксий Маркиан. А ты, приятель, кто и откуда?
Фригерид снова вздёрнул парня за волосы. Лицо было в грязи, из носа текла кровь, но в глазах светилась молитвенная отрешённость.
– Господи света, душу предаю в руце Твоя, – проговорил долговязый и хлюпнул носом. – Сподоби мя венца мученика во имя Твое, яко апостола и пророка Мани сподобил еси. Аллилуйя, аллилуйя… Аминь, аминь, аминь…
– Манихей? – удивился Маркиан.
– Не знаю, манихей или кто, но парень крепкий, – уважительно заметил Фригерид. – Как у нас говорят, is habaith balluns. Это значит, – пояснил он по-гречески, – у него есть яйца.
– Я знаю.
– А я не для тебя говорю, я для него. Чтобы понял: скоро их не будет. – Фригерид придавил коленом спину долговязого и вытащил из ножен кинжал. – Последний раз, вот теперь уж точно последний, спрашиваю по-хорошему…
– Эй! – послышался гневный женский голос. – Вы что творите рядом с моим домом? Убивайте людей в другом месте, ради всех богов!
Фригерид поднял голову. Лицо расплылось в улыбке.
– Аретроя!
В проёме калитки садовой стены стояла девушка-эфиопка в коротком голубом хитоне, цветом кожи не чёрная, а вроде сегодняшних нубийцев – тёмного орехово-бронзового оттенка. Большие чёрные глаза сверкали гневом, но страха перед вооружёнными мужчинами в них не было. Смоляно блестящие волосы были по-гречески стянуты в узел. Медальон в виде диска, обрамлённого коровьими рогами, поблескивал тускло-золотистой бронзой между грудями в откровенном вырезе хитона. Аретроя скользнула взглядом по Фригериду, оценивающе смерила Маркиана, и гнев в её глазах сменился заинтересованностью.
– Девочка, мы никого не убиваем. – Маркиан встал с корточек и одёрнул пояс. – Просто немного допрашиваем. Мы бы занялись этим в другом месте – но так уж вышло, что мой друг Фригерид вёл меня именно к тебе.
– Твой друг остался мне должен двадцать четыре драхмы. – Эфиопка посторонилась и приглашающе указала на калитку. – Заходите, раз ко мне. И этого беднягу затаскивайте. Не надо мне нового скандала на весь город.
– А ну пошёл! – Фригерид поднял долговязого за шиворот и, согнутого в поясе, потащил к калитке.
Капая кровью из носа в пыль, манихей безропотно потащился за мучителем, но когда чуть не уткнулся лицом в декольте Аретрои, задрожал и дёрнулся назад.
– Нет! – пискнул он. – Лучше убейте! Не пойду в срамное блудилище!
– А-а, вот чем можно тебя сломать! – обрадовался Маркиан.
– Сломаем, не сомневайся… Вперёд! – Фригерид впихнул долговязого в калитку.
Маленький садик в густой тени финиковых пальм с трёх сторон окружали саманные стены. Двухэтажный дом из щербатого ракушечника выходил в сад двухколонным портиком, а сверху нависала галерея с плетёной решёткой из тамариска. Садик украшали терракотовые вазоны с цветущими в воде лотосами и статуэтки Приапа с венками на исполинских членах. Посреди были квадратом расстелены во много слоёв соломенные циновки, валялись подушки. Всё звало к неге и отдохновению, тем более что и солнце поднималось к зениту, знаменуя начало сиесты.
– Прекраснейшая Аретроя, прости за такое необычное вторжение, – сказал Маркиан, расстегивая фибулу плаща. – Сейчас мы узнаем, кто этот человек, выставим его прочь и предадимся более приятным занятиям. И чтобы нам побыстрее покончить с этим… – Он повесил плащ на фаллос Приапа и расстегнул на поясе бронзовую пряжку в форме львиной головы. – … Я попрошу тебя об одной дополнительной услуге.
– En to prokto deka drachmai epiphora, – деловито сказала Аретроя.
– Я о другом, хотя предложение интересное. – Туда же, куда и плащ, Маркиан повесил воинский пояс с мечом и кинжалом в ножнах, подвесными кошельками и сумочками. – Помоги развязать язык этому парню. Он манихей и, кажется, дал обет воздержания. Если ты…
– Я поняла. – Эфиопка сочувственно глядела на манихея, припёртого Фригеридом к мохнатому стволу пальмы, а тот изо всех сил жмурился, лишь бы её не видеть. – Двадцать драхм за это, красавчик.
– Давай, Аретроя, покажи мастерство! – Фригерид отпустил манихея, но тот вжался в пальму и замер.
– Пойдём со мной, мальчик! – нежно позвала Аретроя. – Пойдём в дом! Да не бойся, не буду я тебя соблазнять! Пальцем не трону! Просто хочу, чтобы ты умыл лицо. Страшно смотреть на эту кровь…
С зажмуренными глазами, бормоча под нос: «Дево Света, молю, от скверны плотския оборони мя», манихей позволил Аретрое увести себя в дом. Как только они скрылись, Фригерид толкнул Маркиана в бок и спросил:
– И как она тебе?
– Хороша эфиопочка, – признал гвардеец. – И даже лицом хороша. И явно уровень повыше, чем у тех дешёвых шлюх… Хотел бы я видеть, как она развяжет язык этому бедняге…
– Как, как, – передразнил Фригерид, тоже снимая плащ. – Развяжет пояс, а там и язык развяжется. Она дело знает, скоро сам увидишь… Тянем жребий, кто первый?
– Да погоди с этим. Как-то неприятно поворачивается дело, брат. Кто-то пустил за нами слежку. Кого-то очень интересует, куда мы поедем и что будем делать.
– Думаешь, те маги из крепости?
– Или монахи, но это вряд ли. Или даже кто-то из наших. В любом случае мы вляпались в какую-то запутанную историю.
– Я бы сейчас выпил, – признался Фригерид.
– Я бы тоже. – Маркиан громко похлопал в ладоши, но никто не появился. – У неё что, нет ни одного раба?
– Есть, есть рабыня, – сказала Аретроя, выходя в сад. Вид у неё был мрачный. – Только я отправила её погулять.
– Какая ты снисходительная хозяйка, – заметил Маркиан. – Это твой покровитель-таможенник приставил её к тебе? Следить, чтобы не принимала других мужчин?
– В точку. Умница. – Аретроя села на циновку, скрестив ноги. – Но Никанор слишком скуп. Порядочной женщине на одно его содержание не прожить. И слишком глуп: приставил дешёвую рабыню, которую я перекупила за драхму с каждого гостя.
– Ладно, оставим интересные истории на потом, – сказал Маркиан. – Как насчёт нашего манихея?
– И как насчёт выпивки? – спросил Фригерид.
– Мальчишка сейчас выйдет, ему надо прийти в себя… Хотите выпить? Вино кончилось, но есть египетское пиво. Вам какого, жёлтого на дынных корках или красного двойной густоты на финиках?
Воины переглянулись.
– Нам главное чтоб покрепче, – сказал Фригерид. – Чтобы все эти финики не чувствовались. А всё-таки, что ты сделала с парнем, что ему надо прийти в себя?
Эфиопка не успела ответить. Манихей сам вышел из дома с чисто вымытым и совершенно изумлённым, отсутствующим лицом.
– Севастий, братец! – ласково обратилась Аретроя. – Сделай одолжение, спустись в погреб, принеси нам «чёрное пойло Анубиса»… Это не тот кувшин, где танцующие вакханки нарисованы, а тот, где блюющие скифы. И три кубка для питья.
От звука её голоса Севастий будто опомнился.