— Я так понял, что этот «пожилой человек» решил восстановить справедливость? — усмехнулся Даниил.
— Правильно понял. Катьку я в подъезд отправил, старшего шпаненка слегка прижал, остальные разбежались. Пацан этот, из которого деньги трясли, тоже убежал от греха подальше, правда, спасибо успел сказать. Ладно. Идем дальше. И тут малеха Катька выдает: «Дед, а мама говорила, что не надо в чужие дела лезть. Вот, дед твой лезет куда не надо и почти всегда битым бывает…» Я так и сел. Говорю: «Катя, ну разве не нужно было помочь мальчишке?» — «Мама говорит, что люди должны сами между собой разбираться, а то и самого побьют, и благодарности не дождешься…» Это она, видать, Аллу цитировала. Ну я, конечно, «политико-воспитательную работу» провел на конкретном примере: «Катя, ты же все видела. Я и хулиганов победил, и парнишку выручил, да и благодарность получил». А она: «Это потому, что они еще малые совсем. А ты бы столько дядек взрослых победил?» Говорю, победил бы. Она на меня посмотрела, как будто я ей басню дедушки Крылова рассказываю. Ну, что мне оставалось делать… Не докажешь, что не соврал, — на всю жизнь авторитет потеряешь…
Даниил смотрел на отца и думал о том, что люди не от мира сего встречаются все реже и реже. Во всяком случае, таких, как Хвостов-старший, он встречал только в книжках. Только там благородные герои-идеалисты, наверное, и остались, решив, что с выдуманными злодеями сражаться гораздо выгоднее, чем с реальными.
— Так что, доказал? — спросил Даниил, не представляя, как отец мог выкрутиться из этой ситуации.
— Доказал, — со вздохом произнес Матвей Иванович. — Сели с Катькой в такси, поехали в спортклуб, где я иногда занимаюсь, чтобы форму не потерять. Отвел тренера в сторону, а он мой приятель, тоже бывший десантник, говорю, мол, так и так, нужно показательное выступление устроить. Он смеется: «Не вопрос, сейчас мы тебе доставим взрослых дядек. Только драться придется в полную силу, а то малышка поймет, что это спектакль. Дети — люди проницательные».
Подозвал он нескольких парней, выдал мне спортивный костюм… Катька сидит, ничего не понимает. «Сейчас мы с этими дядями драться будем, чтобы ты не подумала, что твой дед на старости лет обманщиком стал». У нее прямо глаза округлились: «Деда, не надо, они же тебя побьют!» «Это мы еще посмотрим, — говорю. — Сиди спокойно и за деда не переживай».
Начали бой, — продолжал Матвей Иванович. — Скажу честно, трудно мне пришлось поначалу. А потом разогрелся — и ничего. Троих уложил на татами. Катька только повизгивала. Когда все закончил и к ней подошел, она говорит: «Дед, ты такой сильный…» И все. Больше об этом ни слова.
— Интересно, в каких выражениях она про это матери рассказала, — задумчиво произнес Даниил. — А я вот что скажу. Не порти девочку, папа.
— То есть как? — вытаращил глаза Хвостов.
— Ты что же, хочешь, чтобы она теперь в каждую уличную заваруху лезла? Так она в разведке не служила и десантное училище не заканчивала. Катька-то ведь все буквально понять может, то есть усвоить на всю жизнь, что нельзя проходить мимо конфликта, чем бы он ни был вызван. Надо, мол, слабых защищать. Девочка еще очень не скоро вырастет и начнет понимать, что далеко не во всяком конфликте сильный не прав. Но это из области философии. А из области жизни — теперь же ее одну никуда отпускать нельзя, после твоего наглядного урока! Папа, пойми, есть же такие отморозки, которые не посмотрят, что девчушку едва от земли видать! Дадут по голове — и нет у тебя внучки!
Даниил был настолько уверен в своей правоте, что даже повысил голос, чего с ним отродясь не случалось. Даже своих сотрудников он отчитывал, не прибегая к крику.
— Я теперь не знаю, что и делать, папа, — сказал он. — Ты, конечно, о своем авторитете перед малышкой хорошо позаботился…
Хвостов-старший сидел над принесенными ему котлетами по-киевски и смотрел прямо перед собой. Он знал, конечно, что сын с некоторых пор не разделял его принципов, поэтому на полное сочувствие и не рассчитывал. Но, будучи человеком справедливым, он не мог не согласиться с Даниилом. Одно дело, если бы Катя жила с ним, была постоянно на глазах, — так нет, и папа «воскресный», и дед «воскресный»… Остается мама, а чему она учит дочь, понятно… Замкнутый круг.
Матвей Иванович поднял глаза на сына.
— Не думаю, что все так страшно, как ты говоришь, — тихо начал он. — Дело в том, что я ведь и тебя тому же самому учил. И лет до двенадцати ты и был такой… бескомпромиссный. И синяки зарабатывал, и шишки. А потом тебя словно подменили. В душу тебе лезть я не захотел. Списал на трудности переходного возраста. Теперь локти себе кусаю.
Даниила затрясло. Он-то прекрасно знал, что с ним случилось восемнадцать лет назад. Но отцу он не скажет этого даже под гильотиной.
Даниил щелкнул пальцами, подзывая официанта. Отец поморщился, увидев этот «буржуйский» жест, но промолчал.
— Стакан водки, — хрипло сказал младший Хвостов и, мгновенно получив просимое, выпил залпом. Матвей Иванович поднял брови, но жест сына истолковал неправильно. Он решил, что наследник так переживает за свою маленькую дочку.
— Ну, хочешь, я с ней поговорю? — спросил он. — Я же не робот какой-нибудь… Просто я живу так. Может, и переборщил…
Двадцать лет назад, это Даниил знал точно, отец ни в коем случае не признал бы такой ошибки. Видать, жизнь все-таки обточила обломок кремня, которым был Матвей Хвостов.
— Интересно, как ты с ней говорить будешь? — поинтересовался сын у отца.
Тот тоже выпил рюмку водки и ответил:
— Все-таки мне кажется, ты сгущаешь краски. Ну, не бросится она с кулаками на взрослого хулигана, который кого-нибудь грабит. Не такая она дурочка. Побежит, людей позовет, это естественно. А вот если ее сверстник, к примеру, будет котенка мучить — тут сам бог велел вмешаться. Если она с этого начнет — вырастет человеком. А ты… — он минуту помолчал, — я думал, ты меня поддержишь и с Аллой поговоришь. Нельзя воспитывать ребенка по принципу «моя хата с краю». Или, если тебе ближе литературный пример, «а я всегда за тех, кто побеждает». Не помню, кто сказал, но суть ясна.
Даниил не стал уточнять, кому из литературных героев принадлежит данная фраза. Он молча сидел за столом, уставившись на остывшие котлеты по-киевски, в тревожном предчувствии чего-то очень-очень плохого.
В конце концов он взял вилку и принялся ужинать. Отец последовал его примеру. Ели молча и до самого конца не проронили ни слова. Хвостов-старший расплатился, не обратив внимания на вынувшего бумажник сына, пожал ему руку и отправился в сторону подъехавшей к входу в кафе машины.
Даниил постоял неподвижно пару минут, подумывая, не вызвать ли ему тоже водителя, потом махнул рукой и сел за руль, тронувшись вслед за машиной Матвея Ивановича.
Глава 7
Машенька Куницына была моложе Матвея Хвостова ровно на двадцать пять лет. День в день.
Случилось так, что и Маша, самая красивая женщина во всем мелкочиновном московском истеблишменте, и Матвей Иванович родились 19 июня, правда, с такой большой разницей, что о каких-то взаимоотношениях между ними поначалу не могло быть и речи. Но судьба распорядилась по-иному, еще раз подтвердив тривиальную фразу о том, что любви все возрасты покорны.
Три года назад, когда была еще жива жена Хвостова Татьяна Васильевна, на свой день рождения он пригласил нескольких сослуживцев, в том числе и психолога социальной службы, только что окончившую университет Марину Куницыну. В общем-то, она попала на его день рождения случайно: Хвостов решил, что мужскую компанию стоит разбавить хотя бы несколькими представительницами прекрасного пола, чтобы праздник не превращался в грандиозную пьянку отставных офицеров спецслужб. Тем более что был повод отметить сразу два дня рождения. Но то, чем это приглашение обернется, Хвостов предвидеть не мог.
Матвей Иванович никогда не верил писателям, которые ограничиваются в своих творениях одной-единственной фразой: «Любовь вспыхнула, чтобы сжечь в ярком огне души обоих влюбленных». Он, даже не будучи большим знатоком литературы, смеялся над потугами литераторов изобразить на бумаге вспыхнувшее чувство банальным и миллион раз использованным образом. И тем не менее их любовь родилась именно из пламени. Настоящего, а не придуманного.
…Когда в кабинет, что занимали Куницына с коллегой, в обязанности которых входило помогать обиженным жизнью пенсионерам, инвалидам и просто неудачникам, вошел невзрачно одетый мужичок лет сорока, ничто не предвещало беды.
— Меня зовут Николай. Фамилия — Бездомных, — сказал он. — Мой дед после войны рос в приюте. А теперь и я полностью соответствую своей фамилии.
— Поясните, — попросила Маша.
— Меня десять лет назад посадили в тюрьму, — сказал Бездомных. — В тюрьме я стал инвалидом. Я не могу иметь детей… И вообще ничего не могу. Вот документ, — протянул он справку об освобождении из колонии.
— За что вы отбывали срок? — автоматически спросила Маша. — Впрочем, это неважно. У вас до… наказания была квартира?
— Была. Моя собственная квартира, — с нескрываемой яростью, но очень тихо произнес посетитель. — Квартира моего деда, который стал известнейшим ученым.
— И что с ней стало? — спросила коллега Маши, пожилая, очень импозантная Римма Владимировна Казакова, сидевшая за столом напротив.
— У меня ее отобрали. А что до того, за что я сидел… Меня обвинили в изнасиловании. Дело полностью сфабриковано, именно для того, чтобы эту квартиру у меня отобрать.
— Но… Мы же не адвокаты, — с сомнением в голосе сказала Казакова. — Вы обратились не по адресу…
— Подождите, Римма Владимировна, — прервала ее Маша, — можно… подробнее?
— Извольте… — в голосе полунищего посетителя прозвучало что-то преподавательское. — Я работал доцентом кафедры химии в пединституте. Моя старшая сводная сестра, преподаватель той же кафедры, вышла замуж. Ей нужна была квартира. Ее, старую суку, взял парень родом из провинции. Ему негде было жить. Ей тоже. Квартиру дед завещал мне… Разменивать ее я не собирался. Я сам тогда собирался… жить с человеком. Короче, эта сволочь нашла девку, тоже лимиту, студентку… Заплатила ей… Они меня чем-то опоили. Дальше понятно?