— Папа, пойдем к тиграм, — скомандовала Катя. — Я их очень люблю. Мне мама книжку купила про то, как одна женщина тигру домой взяла. Ее Кинули звали…
Хвостов тоже читал в детстве книжку про то, как еще до войны работница зоопарка взяла домой маленькую тигрицу, от которой отказалась мать… Он сжал зубы, подумав, что на месте тигренка выскочил бы из окна и свалил бы из этой страшной каменной тюрьмы. Но история не знает сослагательного наклонения.
— Пойдем, — сказал Даниил. — А ты там уже была?
— Там есть одна большая кошка. Она — тигра, но она же кошка, правда, папа? Я так хотела бы ее погладить… Я ее очень люблю. Но она ко мне не подходит… Она меня боится.
— Пошли. Только надо говорить не «тигра», а «тигрица», — автоматически заметил несостоявшийся филолог.
Они приблизились к клетке, в которой жила — если это можно назвать жизнью — полосатая красавица. Сама клетка представляла собой куб из мелкоячеистой сетки, отделенный от дорожки, по которой ходили посетители, полуметровым пространством, засеянным травой, и еще одной решеткой из металлических прутьев.
Даниил посмотрел в глаза невероятно красивой огромной кошке и мысленно позвал ее, подумав, что он любит эту огромную полосатую кошку больше, чем любую из своих женщин. Наверно, так привлекали животных знаменитые дрессировщики. Грациозно передвигая свое огромное тело, тигрица подошла к решетке и уткнулась в нее черным кошачьим носом. Катя замерла.
— Папа, ты ее погладишь?
Хвостов просунул руку сквозь прутья — как раз хватило расстояния — и пальцем через ячейку решетки дотронулся до того места, откуда росли у тигрицы белые жесткие усы. Кошка зажмурилась. Даниил провел пальцем по усам тигрицы. Та застыла, принюхиваясь к непонятно откуда взявшемуся приятному запаху, появившемуся из-за границы ее тюрьмы.
— Эй, Хвостов!
Даниил вздрогнул и оглянулся, не успев вытащить палец из-за решетки.
За спиной стоял его приятель Витя Колосов в сопровождении двоих не совсем трезвых коллег по страховому бизнесу. Что они делали в зоопарке — сказать было трудно.
И тут тигрица, которую Даниил неосторожно задел пальцем за чувствительный кончик носа, слегка — по ее меркам — цапнула его за палец. Катя вскрикнула. Хвостов сжал зубы, стараясь справиться с болевым шоком, который в ином случае мог лишить его сознания.
— Это ничего, малыш, — сказал Даниил. — Она просто меня поцеловала.
— Папа, у тебя кровь!!
— Запомни навсегда, Катя, — спокойно сказал Хвостов. — Те, кто любит, всегда кусают до крови.
— Хвостов, ты что, охренел? — подбежали сзади какие-то незнакомые Кате дядьки, зачем-то доставая из карманов неприятно пахнущие маленькие черные машинки и нацеливая их на кошку, которая стояла около решетки и явно сердилась.
— Пошли вон, — коротко сказал Хвостов.
Приятели директора страховой компании «Щит» спрятали пистолеты, которыми хотели «успокоить» тигрицу, и молча ретировались, поняв, что их вмешательство будет излишним.
— Теперь пойдем к зубру, — сказал Даниил, заматывая палец носовым платком, который сразу же стал красным от крови.
— А он… не кусается?
— Нет, Катя. Он добрый.
Хвостов схватил Катю за руку и потащил ее по дорожке зоопарка. Он уже понимал, что с ним происходит что-то странное и страшное.
Они подошли к вольеру, в котором пережевывал свою жвачку огромный беловежский бык. Хвостов левой рукой вытащил из кармана вторую фляжку коньяка и, никого не стесняясь, проглотил ее содержимое в несколько глотков. Катя молча смотрела на него, понимая, что папе больно и он должен принять лекарство. Боль была действительно адской.
Флегматичный зубр возвышался над поросшей травой площадкой, как башня. Даниил уронил платок, схватился за толстые прутья решетки, прижался к ним лицом и, роняя капли крови, — тигрица содрала с пальца кожу вместе с ногтем — сказал:
— Вот ты, папа… Ты — властелин… А я…
Он уже не видел Катю, не осознавал, что рядом с ним всхлипывает маленькая девочка, плоть от плоти его… Даниил бормотал, вытянувшись во весь свой рост, левой рукой почесывая подошедшего зубра между рогов:
— Я пойду к ней… Я ей все расскажу. Как врачу. Не как бабе, которую я хочу… Хочу так, как Адам Еву хотел после яблока и Змия. У-оу-у…
— Перед вами зубр, — услышал он голос экскурсовода какой-то подошедшей экскурсии. — Огромный бык, который жил в лесах Восточной Европы, когда наши предки…
Даниил пошатнулся, схватившись за прутья клетки, откуда на него смотрел удивленный зверь.
— Папа! — закричала Катя.
И в этот момент зубр подошел вплотную к ограждению и лизнул Хвостова в нос. Его шершавый, как наждачная бумага, язык привел Даниила в чувство. Он опустился на траву, обрамляющую клетку царя белорусских лесов, и, пряча покалеченную руку за спину, левой рукой прижал к себе трясущуюся девочку.
— Прости, Котенок. У меня… была очень тяжелая неделя. Надеюсь, ты маме не расскажешь?
— Дурак ты, папа, — произнесла, вытирая слезы, Катя.
Маме она не рассказывала почти ничего. Зато Деду она говорила все. Без исключения.
— Папа, а ты такой же смелый, как дедушка? — спросила Катя, когда они подъезжали к дому в машине, за рулем которой сидел специально вызванный человек. Есть такая служба в Москве, которая предоставляет водителей подгулявшим владельцам персональных авто, которые сами уже не в состоянии сесть за руль.
Даниила передернуло.
— Катя, а почему я всегда должен быть «как дедушка»? — тихо спросил он. — Я, сам по себе, не смелый?
— Ну… — задумалась малышка. — У тебя орденов нет. Их же за смелость дают. И у папы Миши Зыкина тоже орденов много. Он в наш садик приходил. И говорил, что…
— Ерунда это все, Катя, — сказал Даниил, выходя из машины, подавая водителю крупную купюру, забирая ключи и отмахиваясь от предложенной сдачи. — Не в орденах дело. Пойдем домой. Ты сегодня у меня переночуешь, хорошо? И забудь, что сегодня было…
— Пап, а чем кот отличается от тигра? — спросила Катя, входя в квартиру. — Только размером? Или чем-то еще?
— И у кота, и у тигра есть когти. Это очень самостоятельные звери… Мстительные… Ничем они не отличаются. Коты… Высшие звери.
Хвостов отправился в ванную, отодрал заскорузлый от крови платок, достал бинт и перекись водорода.
— Катя, помоги мне, — попросил он, сдерживаясь, чтобы не заорать от боли.
Девочка вошла в ванную и, увидев полуоткусанный палец, чуть не упала в обморок.
— Тебе больно, папа?
— Нет, — сказал Хвостов, хотя от боли готов был выть и лезть на стенку.
— Вызови врача… Папа, я же вижу, что она очень больно тебя укусила…
— Возьми эту бутылочку, доча, и вылей мне на палец. Потом я замотаю его бинтом, а ты завяжешь узелок. Хорошо?
Катя всхлипнула, но выполнила просьбу отца.
— Теперь выйди, я сделаю себе укол…
И вот тогда Катя потеряла сознание.
Хвостов схватил девочку, не дав ей удариться о ванну, и отнес в спальню. Потом вернулся, достал из аптечки шприц и сделал себе инъекцию новокаина. Переждав очередной приступ боли, Даниил прикрыл дверь в ванную, вернулся в кухню, достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан и выпил. Через несколько минут он понял, что теперь сможет соображать хотя бы несколько часов. А через полчаса, после второго стакана водки, боль улетучилась. Впрочем, Даниил знал, что она вернется. И не только боль в искалеченной руке. Уже много лет, с ранней юности, у Даниила Хвостова болела искалеченная душа…
Марина никогда не предполагала, что Даниил настолько прикипел к ней душой, что сможет совершить то, что он сделал на следующий день после того, как тигрица покусала ему палец. Но не стоит забегать вперед.
Катю Даниил положил спать на кровати в спальне, сам же улегся в кабинете, запасшись изрядным количеством спиртного. Девочка повсхлипывала немного, жалея папу, и уснула, Хвостов же, проклиная на чем свет стоит все зоопарки мира, глупых тигров и себя в том числе, прилег на диван и попытался отключиться. Не получилось. Тогда он поднялся, включил музыкальный центр, надел наушники, чтобы не мешать Катюше, и выбрал диск с записями старых французских шансонье. Это его обычно успокаивало, особенно после того, как он поручал своим людям «ускорить страховой случай» — то есть помочь побыстрее отправиться на тот свет застрахованному его конторой смертельно больному человеку. Хотя он убеждал себя и своих людей, что это — самая обычная эвтаназия, легче ему от этого не становилось. Сам-то он знал, что работает на дьявола. И даже знал этого дьявола по имени.
Эдит Пиаф и Шарль Азнавур перевернулись бы в гробу, если бы узнали, кому их песни служат для релаксации. Но ни над своими вылетевшими в широкий мир песнями, ни над их слушателями они уже были не властны. Это только закоренелые романтики считают, что красота спасает мир, а шедевры искусства облагораживают падшие души. На самом деле это было не совсем так, а если говорить по-нашему, по-простому, по-пролетарски, то совсем не так. Красота и гармония всегда служили и святым и грешникам. Мало того — святые иногда изничтожали красоту, считая ее дьявольским обольщением, а грешники, настоящие воплощения Сатаны, красоту культивировали, зная, что она никого не спасет. Они хранили красоту для себя, прекрасно зная цену своим страстям и желаниям…
Даниил уснул под песню Пиаф «Нет, я не жалею ни о чем» и не знал, что завтра ему предстоит испытание, сопоставимое с укусом тигра.
…Ярослав Денисов, сын знаменитого в прошлом артиста Мстислава Денисова, пришел на прием к Марине в воскресенье, зная, что она принимает в основном в выходные дни, в другое время будучи занятой на госслужбе. Увидев его на пороге кабинета, Марина обрадовалась: ее приятель с детсадовских и школьных времен не часто баловал ее общением, будучи весьма занятым человеком, известным продюсером. Сперва она подумала даже, что он просто явился поговорить о том о сем, как водилось межу ними даже в годы студенчества, уже после того, как Ярослав женился на очаровательной Жанне. Но, всмотревшись в лицо Ярослава, она поняла, что поводом для визита послужило что-то серьезное. Поэтому Марина не выказала понятной радости при встрече с другом, а просто спросила, указывая Ярославу на кресло: