— В конце концов, — услышал он, — один умный человек сказал, что бессмертен только тот, кто никогда не рождался.
— Да и пожил генерал, дай Бог каждому.
— Сколько ж ему «стукнуло»?
— Да уж под восемьдесят. Воистину, дал Бог…
— И через что прошел! Война, пацаном убежал на фронт…
— А после войны? Нам такое и не снилось…
Ольга и Таня Корчагина в сопровождении Родиона Ивановича и Фортунатова вышли из квартиры генерала.
— Его обмывают, — прошептал Родион Иванович. — Какие-то дальние родственницы покойной жены…
— Девочки, звоните в офис и всех зовите сюда, — распорядился Дорогин. — Может, помощь понадобится. Где его решили похоронить?
— На Ваганьковском, — ответил один из стоявших рядом полковников, видимо распорядитель. — Помощь не нужна, спасибо. Пусть на похороны приходят. Завтра с утра гроб в клубе министерства выставят. По идее, за его заслуги нужно было хоронить на Новодевичьем, но он сам попросил на Ваганьковском — там есть место недалеко от могил его жены и дочери с внуком. Он ведь заранее себе место зарезервировал рядом с женой, но так получилось, что дочь и внук раньше его ушли… Родион Иванович, вы несколько слов завтра скажете? Вас многие знают…
Корчагин покачал головой:
— Не могу… Нет сил для такого… экспромта.
Назавтра Дорогин, Тамара и их приемная дочь Вера отправились проводить в последний путь генерала Бодренкова. Несмотря на то что со времени его смерти прошло не больше суток (генерал сам просил не затягивать прощание), около клуба МВД стояла толпа народу. За свою долгую жизнь Бодренков успел расположить к себе огромное количество людей (правда, примерно такое же количество его ненавидело лютой ненавистью, но их уже, как правило, не было в живых)…
— Подождем, — сказал Сергей, припарковав машину и посмотрев на часы. — Скоро все наши должны подойти. Пойдем туда, станем в сторонке…
Ровно в десять на двух микроавтобусах подъехали те сотрудники агентства, которые лично знали Бодренкова. А таких было абсолютное большинство. Многих генерал сам рекомендовал Дорогину, в том числе и его заместителя Прохора Леонтьева.
Прохор Кузьмич в сопровождении сотрудников подошел к Дорогину и пожал ему руку. Тут слова были не нужны. В это время из огромного черного джипа появились Фортунатов, Ольга с матерью и Таня с дедом. В руках у всех были букеты цветов.
— Идемте, — сказал Дорогин.
Гроб, весь в цветах, стоял на возвышении; в отличие от большинства подобных похорон, около него не было стульев, на которых обычно располагались ближайшие родственники, — их у Бодренкова просто не осталось. Дальние свояки по линии жены от такой чести благоразумно отказались, понимая, что принимать соболезнования по такому человеку им неуместно. Зато все заметили, что почетный караул составляли не только офицеры МВД. Он был смешанным — милиция, ФСБ, армия и Кремлевский полк. Дорогин потом узнал, что это было сделано по личному распоряжению Президента.
…Сами похороны Дорогин помнил смутно. Была толпа народу, но пройти к самой могиле удалось немногим — она располагалась в глубине кладбища, в стороне от широких аллей, в трех десятках метров от скромных памятников на могилах его близких. Дорогину не хотелось думать о том, что и Бодренкова похоронили на месте чьей-то заброшенной могилы… Утешало то, что в этом случае все могло быть только по закону и могила была действительно заброшенной на протяжении как минимум полусотни лет.
Поминки справляли в специально снятом ресторане неподалеку от Ваганьково. Народу собралось несколько сотен человек, и Дорогин был вынужден отправить всех своих, кроме Леонтьева, в офис, сказав, что вечером все соберутся там и помянут генерала как надлежит.
Так и произошло. Это были первые поминки, которые справляли на третьем этаже старого особняка в центре Москвы. До этого никто из сотрудников не умирал и не погибал при исполнении обязанностей. Ранения были, даже тяжелые, но чтобы уйти совсем — такого в истории агентства еще не было.
…Дорогин налил в стаканы водку и встал.
— Поднимем, друзья. Это он, наш генерал, несколько лет назад произнес этот тост. От имени человека, который его придумал. Выпьем за безымянных, которые отдаляют появление наших имен на могильных плитах.
Все подняли стаканы и выпили не чокаясь.
Корчагин, сидевший рядом, знал, кого имел в виду Дорогин, говоря об авторе тоста. Этот человек два десятка лет был легендой спецназа всех силовых структур страны. «Айвенго» — такой псевдоним трудно было заслужить. Тем не менее тезка покойного генерала Иван Харламов (под таким именем он числился в списках одной из спецгрупп, настоящего его имени не знали даже в отделе кадров), как никто, соответствовал своему псевдониму. И погиб, как рыцарь. Во время операции по освобождению заложников в Нагорном Карабахе автоматная пуля прошила его бронежилет, но не достигла тела женщины с грудным ребенком…
Внезапно Соколов, сидевший у окна, грустно улыбнулся.
— Ты чего? — спросила удивленная Ольга, расположившаяся напротив.
— Да вот вспомнил, как наш шеф спросил у Ивана Ивановича, когда вьетнамскую наркомафию во главе с Драконом громили: мол, вы, Иван Иванович, все и всех знаете; что за птиц такой этот Дракон?
— Ну, и что он ответил?
— Он ответил, что Дракон не птиц, и так назидательно поднял палец, как профессор на лекции. Это, говорит, «ихний Змей Горыныч, то есть пресмыкающийся…»
Глава 18
— Во, бля… — изумленно вытаращил глаза небритый молодой человек в кожаной куртке и бейсболке. — Да тут кого-то уже похоронили!
— Точно, — почесал в затылке похожий на него парень. — А че делать будем?
— Че-че… Хрен через плечо. Полковнику будем звонить. Это же звиздец полный — у Полковника батька помер, а тут могилу заняли…
— Я тебе говорил, тогда еще надо было идти копать, когда его батьку в больницу забрали! Ясно было, что не жилец… Да и этот хрен из мэрии дал ведь согласие…
— Так тогда суббота была…
— А ты что, еврей, что ли? Это им в субботу работать нельзя. Вот тебе Полковник устроит и субботу, и воскресенье! Кого хоть тут закопали?
Парни подошли к свежей могиле, похожей на курган из венков и цветов. На временном, правда, но очень красиво сделанном обелиске была прибита табличка. Тот, что в бейсболке, прочитал:
— Бодренков Иван Иванович… Генерал-лейтенант милиции…
Парни переглянулись, переваривая информацию, и дружно заржали.
— Во, блин, прикол! На месте батьки Полковника мента похоронили, да еще генерала! Братва уссытся…
— Не говори, Зяма. Это ж так Полковнику врезать!
— Только я не понял, — сказал вдруг тот, голову которого не прикрывало ничего, кроме короткой стрижки. — А как это он в мэрии договаривался? Говорили же, что там все на мази…
— Ну, — согласно кивнул «бейсболист». — Я тоже слышал, что Полковнику кто-то очень крутой маляву подписал. Представляю, сколько Полковник за это забашлял… Ваганьково все-таки. Высоцкий похоронен… И еще куча нормальных чуваков…
— В натуре. Ну че, я как бы Полковнику звоню… Полковник? Это Зяма. Тут облом вышел. Могилка-то занята… Да, вот так и занята. Мента какого-то похоронили. Вчера… Да, вот написано… Бодренков, генерал-лейтенант… Да я врубаюсь, что вам по хер, что он генерал-лейтенант… Ну, не выкапывать же его… Нет, мы с кладбищенскими не говорили, сперва сами решили посмотреть… Нет, это то самое место, мы ж с Кастетом его тогда и нашли, даже фамилии «соседей» записали… Понял… Понял… — он отключил мобильник. — Короче говоря, он сказал на офис ехать и все в подробностях изложить. Да и могилку сфоткать надо.
Зяма сделал несколько снимков камерой мобильного телефона.
— Ну, поехали. Врубаешься, какой базар у Полковника с этим хреном из мэрии будет?
— Да уж… Полковник такой подставы не простит.
— А ты бы простил?
— А я что? Я батьку в деревне похоронил. И проблем никаких, да и сам он просился на родине его упокоить…
Родиной разбогатевшего бандита Иванова Николая Сергеевича, носившего почетное «погоняло» Полковник, была Москва. И, что совершенно естественно, родного отца он хотел похоронить в столице, причем не где-то за Кольцевой дорогой, а в месте престижном, чтобы перед людьми стыдно не было. Ну, неужели всю братву, ставшую нынче крутыми бизнесменами, везти с похоронным кортежем куда-то к черту на кулички? Нет, конечно. Стыда не оберешься. Тем более что давний партнер Купец в мэрии кладбищами занимается. Вот и состоялся у них несколько дней назад, когда отцу Полковника пришла пора помирать, такой разговор.
— Приветствую, Руслан Альфонсович! Это Иванов беспокоит.
— Здоров, здоров, Николай Сергеевич! Как жизнь молодая?
— У меня-то все в порядке. А вот отец… Короче, врачи говорят, что помрет скоро. Со дня на день. Третий инфаркт…
— Соболезную, Николай Сергеевич. Ну, так и прожил-то он — дай Бог нам столько.
— Воистину. Вот что, Руслан Альфонсович. Я место для него присмотрел, на Ваганьково. Могилка заброшенная, памятник покосился, да и похоронен там был наш однофамилец, тоже Иванов.
— Ну, на твоей фамилии вся Россия держится. Понял тебя. Разрешение дам. Сколько стоит, знаешь?
— Да я за батьку любые деньги…
— Ладно, присылай человека, бумагу я напишу…
Бумагу Купцов написал, деньги получил и про это дело забыл… Правда, очень ненадолго.
В среду у Купцова намечался тяжелый день. Предстояло заниматься не только тем, что касалось его работы в мэрии, но и решить кучу непростых вопросов по бизнесу, возможно чреватых разборками. Но то, что день начнется именно с разборки, причем совершенно неожиданной, предположить было трудно.
Переключив все телефоны на секретаршу, Купцов сидел за столом и внимательно вчитывался в какой-то мудреный текст соглашения о покупке земли для нужд столичных муниципальных служб. Он был недоволен — из соглашения не вытекало, почему мэрия должна покупать землю не по кадастровой стоимости, а по рыночной, то есть в несколько раз дороже. А поскольку по кадастровой стоимости землю продавать будет только дурак, а по рыночной покупать только идиот, следовало намять бока экспертам, которые это соглашение составляли.