напутствий публике, обещая ей счастливую жизнь в будущем. Помахав рукой, оба покидают сцену с правой стороны. Помнится, утром Хесус говорил, что это будет трагедия, но Лопе, судя по всему, в последний момент изменил свой замысел.
После этого дон Гарсия произносит заключительный монолог. Но в тот же момент зрители в партере начинает покидать зал — никто не любит слушать заключительные монологи. Люди Лопе пытаются им помешать, но тщетно — их слишком мало. Нужно отменить эту старомодную практику произносить заключительные монологи. В наше время люди не хотят слушать монологи, они хотят действий. Но артист быстро понимает, что к чему, и заканчивает монолог, выкрикнув: «Да здравствует король!» Все застывают на месте. На сцену взбирается Лопе. Прижав руку к сердцу, он раскланивается. Вскоре к нему присоединяются все артисты. Хесус тоже там, и я бы сказал, что он играл замечательно. Другие тоже играли недурно. В конце концов, и Лопе не так уж плох. Конечно, кое-что нужно усовершенствовать, но некоторые сцены ему удались блестяще. Если немного подумать, то я могу даже точно указать, какие места следует улучшить. Вокруг меня публика неистово аплодирует. Что делается! Доктор Монардес вышел на сцену и жмет руку Хесусу. Я бы тоже вышел, но мое место очень далеко. Я машу, чтобы они меня заметили. Наконец Хесус видит меня и говорит об этом доктору. Оба поднимают руки в приветствии. Я тоже их приветствую. Интересно, где дочери доктора Монардеса? Какой-то идиот ударяет меня по лодыжке. Да, пора направляться к выходу. Этот сброд тебя задавит и глазом не моргнет. Вместе с толпой пробираюсь к выходу, придерживая рукой кошелек с деньгами. И только я успеваю подумать, что это никогда не кончится, толпа выносит меня на улицу. Облегченно вдыхаю свежий ночной воздух. Теплая июньская ночь обволакивает меня, едва уловимый ветерок обвевает лицо, вокруг горят факелы и от людей на землю ложатся длинные колышущиеся тени. Вдали — там, где кончаются дома, — ярко сияют звезды, небо льет на землю прохладу, и этой ночью оно кажется светлее. Ночь Андалусии, Пелетье, небо Андалусии… Как жаль, что ты его никогда не видел… Или видел?
А где мой кошелек? На месте. Комары Гвадалквивира вьются вокруг, в ушах звенит от их противного писка. Я закуриваю сигариллу — и они тут же исчезают. Может быть, уже мертвы. Осматриваюсь по сторонам, пытаясь увидеть среди галдящей толпы доктора Монардеса и Хесуса. Неожиданно в голове всплывает вид тех маленьких островов, что расположены ниже по течению Гвадалквивира, и ласково омываются его водами. Я проезжал мимо и мне всегда было интересно, что там находится и что бы я мог увидеть, если бы находился там и смотрел на дорогу, по которой еду.
И тут я вижу доктора Монардеса и Хесуса. Они выходят из здания, продвигаясь маленькими шажками в клубке толпы, которая, постепенно раскручиваясь, растекается по улице, словно кто-то разматывает этот клубок. Я выкрикиваю их имена и, подняв руку, чтобы они меня заметили, направляюсь к ним.
5. ДЛЯ ИЗГНАНИЯ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ «ДУХОВ»
Однажды мы были в Утрере, где лечили человека, страдавшего от болезни суставов. Возвращаясь обратно, проехали мимо местной церкви, перед которой стояла группа людей, оживленно обсуждающих что-то. Они утверждали, что в церкви поселился демон. Он пугает людей и творит зло. Люди утверждали, что демон и поныне находится там.
У меня по спине пробежал холодок. Мне это никак не нравилось, и я предложил доктору убираться отсюда как можно скорее.
— Ни в коем случае, — решительно возразил доктор Монардес. Мне даже показалось, что в его голосе я слышу радостные нотки. — Это все деревенские предрассудки, Гимараеш, — сказал он. — Духов не существует. Сейчас мы с тобой войдем внутрь и посмотрим, что там происходит.
Эта идея мне не понравилась. Есть некоторые вещи, с которыми я решительно не желаю сталкиваться. Но возбужденное состояние доктора красноречиво свидетельствовало, что сейчас мне не миновать этого столкновения. Я лишь вздохнул при мысли о неизбежных побочных эффектах научного мировоззрения и взял толстую палку, которую мне протянул доктор, — одну из трех, которые мы обычно держали в карете, чтобы, если понадобится, отбиваться от разбойников или диких животных. Доктор повертел палкой над головой, постучал ею по ладони и, видимо, удовлетворенный, направился к двери церкви. Я пошел за ним, а Хесус — за мной.
Большая деревянная дверь пронзительно заскрипела, когда мы ее открыли. В церкви царил полумрак. Лишь перед алтарем и там, где горели свечи, было светло. Перед алтарем на коленях стоял священник и молился. Он обернулся на скрип двери, и я увидел, насколько он испуган. И почти сразу понял почему: церковная утварь, собранная на длинном церковном столе, стоявшем у боковой стены, звенела, словно при землетрясении. Доктор довольно бодро двинулся туда между рядами стульев. Достигнув желанного места, он остановился и изо всех сил стал вертеть палкой над утварью, время от времени резко опуская ее, словно колотил кого-то невидимого в воздухе. Палка со свистом рассекала воздух, а утварь все так же продолжала звенеть. Как видно, это сильно разозлило доктора и он перестал церемониться. Удары посыпались во всех направлениях — по столу, по предметам на столе, повсюду.
— Давай, Гимараеш, — азартно выкрикнул доктор. Я сразу же понял его идею и, поскольку невозможно было пройти рядом с ним и не получить удара, я перепрыгнул через стулья в другой половине помещения и пошел к столу, быстро вращая палкой у себя над головой. Поднялся невообразимый шум: доктор изо всех сил колотил по столу с утварью. Сосуды разлетались во все стороны, со звоном падая на пол, падре громко молился, а Хесус носился по церкви с огромной горящей свечой и зажигал свечи во всех подсвечниках. Я, ощутив прилив смелости и почувствовав абсолютную уверенность в успехе нашего дела, изо всех сил ахнул палкой по правой половине стола, в то время как доктор орудовал своей палкой слева. В какой-то момент наши палки сошлись вместе и настоящее чудо, что они остались целы. Хотя ясень — дерево крепкое. В этот момент свечи в подсвечнике шагах в десяти от нас погасли, словно от порыва ветра. Чем бы ни было то, что заставляло утварь звенеть, но оно явно переместилось к правой стене церкви.
— За мной, Гимараеш, — выкрикнул доктор и бросился туда.
Мы перебежали к правой стене, продолжая вертеть палками над головой. Но то, неизвестное, появилось с другой стороны — свечи на подсвечнике возле Хесуса погасли, а пламя других закачалось, наклоняясь больше в одну сторону. Хесус, который стоял поблизости, прыгнул туда, также размахивая палкой. Он толкнул один подсвечник, и тот с грохотом свалился на пол. Доктор стал быстро пробираться между рядами, я же бросился к Хесусу, прыгая прямо по сиденьям стульев. Падре продолжал громко молиться.
— Ты не крестись, а возьми какую-нибудь палку! — крикнул ему доктор.
Я уже достиг места, где стоял Хесус и рубил палкой воздух, но неизвестное, наверное, где-то спряталось.
— Стой! — крикнул доктор, подняв руку, — остановись!
Мы завертели головами, оглядываясь по сторонам. Не было ни души, если не считать падре, который стоял перед алтарем с посохом в руках.
— Может, позовем экзорциста? — предложил падре.
— Не нужен нам экзорцист, — покачал головой доктор и, поразмыслив немного, добавил: — Вот что мы сделаем: падре пойдет по проходу между стульями, ты, Гимараеш, пойдешь вдоль правой стены, ты, Хесус, будешь двигаться вдоль левой, а я — перед алтарем.
Так мы и сделали. Я снова перебежал к правой стене и завертел палкой над головой. Поскольку я следил, чтобы не задеть какой-нибудь подсвечник, то не видел, что происходит в церкви, только слышал свист палок в воздухе, стук каблуков по каменным плитам перед алтарем, где должен был находиться доктор, и громкие молитвы падре. В какой-то момент раздался грохот — явно Хесус опрокинул какой- то подсвечник. Но от неизвестного не было и следа. Или оно убралось, или надежно спряталось. Об этом я и сказал доктору.
— Сеньор, — крикнул я, — оно или убралось, или спряталось.
— Нет, оно не исчезло, — ответил доктор. — Но все равно, так ничего не выйдет.
Мы остановились и стали оглядываться в надежде уловить хоть какое-нибудь движение. Мне даже показалось, что одна свеча стала мигать, и я взмахнул над ней палкой. Однако ничего не изменилось — она продолжала мигать.
— Что? — выкрикнул доктор.
Ничего, сеньор, мне показалось.
— Слушайте меня все, — сказал доктор, поглаживая бородку. — Мы с Гимараешем закурим сигариллы по обе стороны прохода и пойдем друг к другу. Давай, Гимараеш!
Я перебрался в дальний конец прохода, достал сигариллу и стал ждать сигнала доктора.
— Готов? — выкрикнул доктор Монардес, держа сигариллу в одной руке и свечу в другой. — Давай!
Я закурил сигариллу и медленно пошел к доктору.
— Вот, и вам тоже, — крикнул доктор и бросил по одной сигарилле Хесусу и падре.
— Ух ты! — крикнул Хесус, а падре попытался поймать сигариллу обеими руками, при этом выпустив посох, который с лязгом упал на пол.
— Иисусе Христе! — воскликнул падре.
Табачный дым поплыл у нас над головами, заполняя пространство в проходе.
— Зажги еще одну, Гимараеш, — крикнул доктор Монардес с другого конца прохода. Голову его плотно окутывал дым, и доктор двигался, словно в дымном облаке. Я закурил еще одну сигариллу. У меня было такое чувство, что я сейчас взлечу. Мне даже показалось, что ноги отрываются от земли и, если я взгляну вниз, то увижу, что парю в воздухе, словно Симон Волхв.[6]
В этот миг мы услышали странный звук — словно кто-то водил чем-то острым по стеклу. Скрежет быстро смолк, но когда мы посмотрели на витражное стекло, звук повторился, но уже с другой стороны.
— Хесус, — крикнул доктор, — открой дверь.
— Сейчас, сеньор, — ответил Хесус осипшим голосом, и я взглянул в его сторону, предварительно вытерев слезившиеся от дыма глаза.