— Вы созванивались? — выгибает она брови.
— Мы… еще нет… — иду к двери, планирую уйти до того, как она примется развивать тему.
Еще два дня назад я решила, что на какое-то время оставлю ее в состоянии надежды по поводу Захара Токарева, о котором она талдычит мне день и ночь с тех пор, как мы побывали в доме его родителей и с тех пор, как я познакомилась с ним там.
Я не имею против него ровным счетом ничего. Он симпатичный, умный и суперприятный, мне было весело в его компании те тридцать минут, в течение которых два дня назад он вез меня домой по настоянию матери. Он не идиот и прекрасно понимает, что нас без прелюдии сводят, как двух лошадей, и его это забавляет так же, как и меня.
Вообще-то, он просто душка. И очень симпатичный.
Я не хочу вступать с матерью в конфликт прямо сейчас, когда сама толком ничего не понимаю. Не знаю, как объяснить ей, что у меня голова кружится, потому что меня ждет Антон Матвеев, и я хочу увидеть его так же сильно, как и почувствовать. Что не могу думать почти ни о чем, кроме него, с утра и до вечера мечтая увидеть своего парня, и варясь заживо в сомнениях по поводу того, хочет ли он увидеть меня также сильно.
Я просто не могу обсуждать его с матерью. Она начнет задавать вопросы и… не придет в восторг. Я не хочу о нем врать. Не буду. Знакомить их я тоже не готова, она и не захочет. А он? Он захочет? Я не знаю…
Кажется, я не понравилась его матери.
Она была такой… вежливой. Вежливой, и все. Кажется, она даже улыбалась мне через силу. Я не думала, что могу быть такой впечатлительной дурой. Такой замороченной! Но на обратном пути, когда возвращалась домой с их дачи, из-за этого заплакала…
Наверное, у меня ПМС.
Я ей не понравилась. Уже два дня из-за этого меня гнетет изнутри. Он так на нее похож. Она… красивая. Даже экзотичная. Смуглая и черноволосая. Прямо как и ее сын.
— Полина?! — слышу возмущенный голос матери.
— Да? — оборачиваюсь на нее, взявшись за дверную ручку.
— Ты витаешь в каких-то облаках последние дни. Я спросила, когда вернешься?
— Я… поздно, — отвечаю, тенью выскальзывая за дверь.
Изо всех сил стараюсь не нарушать правил дорожного движения, пока еду по городу, ведомая навигатором, но я рассеянная, и боюсь пропустить поворот или свернуть не туда, потому что адрес, который прислал Антон — что-то совершенно мне незнакомое. Это выезд из города, но с той стороны, с которой я никогда не выезжала. Наверное, я вообще здесь не была, даже в качестве пассажира, потому что ничего не узнаю, будто попала в другой город. Улицы, дома, светофоры — все непривычное.
— Век живи, — шепчу себе под нос, — век учись.
На телефон сыплются уведомления из соцсетей. Новости от моих друзей и знакомых. От местных и нет. Они обновляют ленты своих историй, выбрасывают фотографии с отдыха и тусовок, но все эти новости я игнорирую. Мне неинтересно. Последнюю неделю мне ничего из этого неинтересно. Я не была на тусовках с тех пор, как покинула базу отдыха Адама. Я не хочу видеть Милу. Не хочу болтаться в тусовке, ища себе место, ведь в последнее время не нахожу его.
У человека, с которым я хочу проводить все свои вечера, нет на меня времени. Он работает. А когда находит для меня время, я мчусь к нему через весь город, роняя свои чертовы кеды.
Та локация, которую он прислал — это маленький продуктовый магазин у черта на куличках, и, заезжая на парковку, я пропускаю пару ударов сердца, потому что Антон тоже здесь.
Одетый в рваные джинсы, кеды и серую футболку, он сидит на большом черном мотоцикле, уперевшись ногами в асфальт по обе стороны от этой махины, и роется в телефоне, сосредоточив на нем все свое внимание.
Сердце пускается вскачь, когда он поворачивает темноволосую голову на рев мотора «мерседеса» и следит за моей неуверенной парковкой, убирая телефон в карман повязанной вокруг талии толстовки.
Глава 26
Полина
Он не предупреждал о своих планах, и волнение, которое клубится в животе от вида его транспорта, смешивается с тем, которое заполняет мою кровь от вида его самого.
Подлетев к мотоциклу, я смотрю на Антона во все глаза и выпаливаю:
— Привет.
Пихаю в висящую через плечо сумку телефон и брелок сигнализации, не отрывая взгляда от Антона. Теперь, когда я смотрю на него, у меня внутри все волнуется, как море, не только оттого, что я так рада его видеть, а еще и потому, что теперь я чувствую его тело на другом уровне. Даже на расстоянии в один метр я чувствую его тело, и наши мысли, судя по всему, сходятся, ведь Антон, не скрываясь, касается глазами моего голого живота. На мне короткий свободный топ на бретельках и легкая юбка до середины бедра. Я не надела лифчик и расстегнула джинсовую куртку, чтобы он тоже об этом знал.
Я знаю, что этот топ очень секси, и знаю, насколько хорошо в нем смотрится моя грудь. Нескромно, но без пошлости, при этом оставляя не так много простора для воображения.
Оно ему и не нужно. Он и так все видел.
Это провокация. Да, это именно она! Я хотела его подразнить. Увидеть реакцию, и от нее по позвоночнику бегут мурашки.
Антон смотрит на мою грудь, медленно жуя жевательную резинку и также медленно развязывая висящую у себя на поясе толстовку. Поднимает глаза к моему лицу, работая упрямой точеной челюстью так, что на его скулах пляшут мышцы.
Когда наши глаза встречаются, я вижу красноречивый намек на то, что мой выбор одежды он оценил.
Это молчаливое предупреждение, от которого в животе все переворачивается. Чтобы вынести его с достоинством, мне приходится прикусить губу и потоптаться на месте.
— Ты хочешь, чтобы я на него села? — смотрю на мотоцикл у него между ног.
— Да, — протягивает мне свою толстовку. — Прямо вот сюда, сзади, — кивает себе за спину.
Забираю у него кофту и делюсь сомнениями:
— А это… неопасно? То есть… я в первый раз… ты… у тебя есть водительские права для мотоцикла?
— Я, по-твоему, самоубийца? — выгибает он брови. — Или дебил? У меня есть права. Они у меня вот здесь, — кивает вниз, на передний карман своих джинсов. — Проверишь?
Изо всех сил сопротивляясь насмешливому взгляду, перевожу глаза на его бедра и ширинку. Она не смогла бы остаться неприкосновенной, если бы я и правда решила проверить те самые карманы, и от этой ответной провокации щеки покалывает, ведь я очень хочу хихикать, словно дурочка.
— Я тебе верю.
Трусиха.
— Круто, — отзывается Антон.
С ручки руля мотоцикла он снимает шлем. С другой стороны висит еще один такой же.
Прижав к себе большую мужскую толстовку, все-таки продолжаю:
— Уже темнеет… ты точно уверен?..
— Да, я уверен.
— Он твой?
— Нет.
— Исправный? В нем все работает как надо?
— Полина, — Антон смотрит на меня очень говорящим взглядом. — Я не собираюсь сегодня умирать или калечиться. Тем более, не собираюсь калечить тебя. Если ты мне не доверяешь, тогда давай пересядем в тачку, я не против.
Он ждет моего ответа, не опуская руку, в которой держит шлем, но то, как сошлись на переносице его брови, говорит мне, что я его задела…
— Я тебе доверяю, — говорю тихо.
И это действительно так. Я ему доверяю. Вдруг понимаю это со всей ясностью, по-моему, раньше я понимала только наполовину. Я не села бы на этот чертов мотоцикл ни с одним из известных мне парней. Ни с одним, кроме моего парня.
— Отлично, — тычет в меня шлемом.
Воздух трещит между нами, когда быстро натягиваю на себя его толстовку и забираю из рук Антона шлем.
У него ужасный характер. Мой парень сложный, как китайская головоломка, но я дышу полной грудью, пока он помогает мне этот шлем надеть. До того, как опускает на нем стекло, мы встречаемся глазами, и я повторяю:
— Я тебе доверяю.
Его пальцы затягивают крепление у меня под подбородком и проверяют механизм.
— Спасибо, — отвечает Антон.
— Что у тебя с рукой? — спрашиваю.
Центр его ладони заклеен белым пластырем, таким же, каким в прошлый раз были заклеены его пальцы. Я не заметила на них серьезных повреждений после того, как он этот пластырь снял, только то, что на двух из них под ногтями появились небольшие синяки. Он сказал, что прищемил их. Мне не нравится его работа, и не только потому, что она забирает все его время.
— Просто царапина, — слышу его ответ.
— Твоя работа травмоопасная.
— С ней все нормально, это я был невнимательным.
— Мы можем подать на них в суд… — предлагаю в шутку.
— Мы?
— Я буду твоим адвокатом. Мы выиграем, потому что у нас преимущество.
— Какое?
Антон убирает руку от моего шлема, глядя на меня сверху вниз.
— Я блондинка. Меня никто не воспринимает всерьез.
Уголок его губ ползет вверх.
Он подхватывает лежащие на моих плечах волосы и наматывает часть на палец, говоря:
— Зря. Вытрахать мозг ты умеешь отлично.
Шлем глушит мой смех, но его отголоски все равно окутывают нас в теплых майских сумерках. Вместе с ним у меня за спиной вырастают крылья, потому что я вижу, как улыбаются глава Антона напротив моих, но в этот раз к его глазам присоединяются губы. Он лениво улыбается, но улыбка, какой бы скупой у него не была, всегда меняет его лицо до томительных импульсов у меня под кожей.
Я влюблена в него, и мучаюсь оттого, что не знаю — влюблен ли он в меня тоже. От этого меня колбасит, особенно когда мы в разлуке.
Я забираюсь на мотоцикл, опираясь на широкие плечи Антона руками.
Мышцы под моими пальцами каменные.
Перебросив ногу, плюхаюсь на сиденье, привыкая к новым ощущениям, особенно к тому, что мне приходится широко развести колени и обнять бедра Антона своими полуголыми бедрами. Ткань его джинсов царапает их внутреннюю поверхность, я интуитивно обнимаю мужской торс перед собой, плотно прижимаясь к нему всем телом и сцепляя руки на плоском животе, который вздрагивает от моих манипуляций.
Антон надевает свой шлем и ловит мои руки у себя на талии.